— Я уверен, что она не убивала его, — заявил я. — С какой стати?

— Об этом спроси у полицейских. Кстати, какая у них версия?

— Думаю, полицейские будут утверждать, что у них была интрижка.

— А она была? — спросил Крук, обрезав кончик сигары.

— Фэнни говорит, что нет. Мол, Рубинштейн один из немногих мужчин, никогда не хотевших заняться с ней любовью.

— Если она мой клиент, то, надеюсь, в суде этого не скажет. Это весьма опасное признание. Сразу же предоставляет мотив. По общественному мнению ничего, как тебе известно, не стоящему, ничто так не оскорбляет женщину, как невнимание. Что она представляет собой?

Я пытался объяснить ему, но через минуту он велел мне замолчать.

— Ты не безучастный свидетель, — сказал Крук. — Что думает о ней жена Рубинштейна?

— Она будет цитировать тебе фразы из Ветхого Завета.

— И возможно, это подтвердится. Ладно, ладно. Не спорь. Я должен сам повидать эту женщину и составить мнение о ней. Что-нибудь пропало? Деньги, например?

— Насколько мне известно, нет. Я, разумеется, не полицейский.

Потом он спросил меня, встречался ли я с Фэнни после ареста.

— Нет, — ответил я. — Вряд ли я был бы persona grata [4]в тюрьме. Слава Богу, волосы у меня не рыжие, иначе бы меня могли посадить в соседнюю камеру как сообщника.

— Даже тебе, — строго заметил Крук, — следует помнить, что в этой стране, служащей для всего мира символом нравственности, мы не сажаем в соседние камеры мужчин и женщин. С какой стати полицейские ополчились на тебя?

— Потому, что с их нынешним вердиктом я не согласен.

— Можешь предложить альтернативу?

— По-моему, в доме было с полдюжины людей, имевших для убийства более сильные мотивы, чем Фэнни. Мы все видели, как она уходила, и раз шесть слышали ее вполне убедительный рассказ о своих передвижениях. Я думал, ты мог бы поехать, повидаться с ней.

Крук пыхнул сигарой.

— Мне нет смысла туда ехать, пока не наведу справки, не ознакомлюсь с положением дел. Дай мне сутки. Возле дома не видели никаких подозрительных незнакомцев?

— В тот вечер поблизости проехали две машины. Туман был такой густой, что человек мог бы подойти к парадной двери незаметно.

— И ему было бы еще проще подойти к боковой двери, куда его впустил бы сообщник. Как твоя прелестная Фэнни объясняет ту пуговицу?

— Она говорит, что объяснить не может. По моей версии, это часть подстроенного дела.

— На ней было это пальто, когда она уходила?

— Да.

— И она больше не вернулась в Плендерс?

— Нет.

— Во время коронерского дознания на ней было это пальто?

— Нет, меховая шуба.

— Куда же делось зеленое пальто?

— Придется тебе спросить у нее.

— Ей будет достаточно объяснить, каким образом эта пуговица оказалась в руке у покойного, если она не возвращалась в Китайскую комнату после того, как вышла из парадной двери. Как-никак, дом до следующего дня был закрыт. — Крук задумался. — Вот еще одно соображение. Знаешь, не следует отбрасывать версию полицейских. Может, Фэнни виновна в том смысле, что знала об убийстве Рубинштейна, что являлась невольной в нем соучастницей. Полиция, очевидно, утверждает, что Рубинштейн не ездил в Кингс-Бенион. Он вышел из машины и вернулся в дом через боковую дверь. Судя по тому, что я слышал, этого не мог видеть никто. Вероятно, он поднялся в Китайскую комнату, где его и убили. Может, обнаружил, что кто-то покушается на его сокровища…

— Нет, — возразил я. — Ключи были только у него, уходя из галереи, он всегда запирал ее. Без него туда никто не входил, а выходил оттуда он всегда последним. Да и на днях, когда мы поднялись туда, пришлось ждать слесаря, чтобы тот отпер дверь.

— Двери не единственные входы в комнату, — заметил Крук. — Там нет окон?

— Есть высокие, от пола до потолка, выходящие в сад.

— Думаю, ловкий человек мог бы влезть в них. Как они запираются?

— На замок с внутренней стороны, — угрюмо ответил я. — Открыть их снаружи невозможно.

— А стекла? Бывали случаи, когда их вынимали.

— Сколько на это ушло бы времени?

— Время тут значения не имеет. Этот человек знал, что ночь туманная, его невозможно увидеть, ему никто не помешает — разве что сам Рубинштейн. Войти туда не мог больше никто.

— Да, — вынужден был признать я. — И проникнуть в сад нетрудно.

— Мог бы человек подняться к этим окнам?

— Галерея находится над верандой. По этим столбам мог бы взобраться ребенок. С веранды есть вход в бильярдную, но, как я случайно обратил внимание в тот вечер, там темные шторы и очень толстые портьеры, которые отодвигают утром. Вряд ли в бильярдной был слышен какой-то звук.

— В таком случае вот одна линия защиты. Преступник влезает в галерею с целью поживиться вещами, которые наверняка сможет продать — думаю, не в этой стране — но Англия не весь мир, несмотря на то что нам преподавали в Итоне лет тридцать назад. Его застает Рубинштейн, естественно, намеренный поднять тревогу. Преступник наносит удар ножом, например, с целью самозащиты, а твоя молодая женщина, устав ждать и понимая, что не успевает на поезд, взбегает по лестнице, врывается в галерею и обнаруживает убитого Рубинштейна и стоящего над ним убийцу.

— Почему она не поднимает тревоги?

— Поднял бы ты тревогу, когда в грудь тебе упирается нож? Она совершенно беспомощна. Вынуждена либо согласиться на условия убийцы, либо тоже стать трупом. Преступник в полной безопасности. Никто не знает его личности, никто не знает, что он находился в том доме, он может уйти тем же путем, что вошел, через окно, или выскользнуть через заднюю дверь. Скорее всего он вылезает через окно.

— И Фэнни выходит в дверь, направляется к машине, прихватив с собой обувь — в этот час никто из слуг не может ее увидеть, — спускает машину с обрыва и идет пешком в Кингс-Бенион?

— Какое там расстояние? Может она успеть к следующему поезду?

— Вполне. Конечно, Фэнни могли принудить поступить так, но не думаю, чтобы она стала молчать об этом.

— Не будь дураком, — грубо сказал Крук. — Как теперь ей говорить правду? Она стала в лучшем случае недоносительницей. И какая у нее гарантия, что кто-то поверит ее словам? Этот человек скрылся, она не знает ни его имени, ни где его искать. Самая правдоподобная версия для изложения полицейским, так ведь? Они многое знают об исчезающих убийцах. Он связал ее, как курицу, и она это понимает. Проявляет здравомыслие, заявляя, что сохраняет за собой право на защиту.

— И это объяснит, почему Фэнни внезапно исчезла, — признал я. — Конечно, с ее точки зрения, чем позже будет обнаружен труп, тем лучше. Через несколько недель никто не вспомнит свои передвижения с точностью до минуты.

— Полицейские сразу прижали бы того, кто вспомнил, — кивнул Крук. — Ну вот, это одно объяснение. Существуют и другие. — Могу их озвучить, — предложил я, поскольку подробно изучал эту тему. — Рубинштейна убили не в шесть часов, а между семью и восемью. Он незаметно вернулся и поставил машину на дорожке. Уинтон в тот вечер получил выходной, а он единственный, кто мог бы пойти по той дорожке. В доме находились трое слуг и Рита, горничная Лал. Рубинштейн поднимается к себе в комнату, понимает, что у него есть несколько минут, и идет, чтобы успокоиться или под влиянием настроения в Китайскую галерею. Там его обнаруживает жена и поднимает скандал из-за Фэнни. Кричит, чтобы он убирался. Рубинштейн возмущается, Лал приходит в ярость, и заметь, в нервозном состоянии она невменяема. Вспыхивает ссора. Лал хватает кинжал и кричит: «Либо ты клянешься оставить Фэнни, либо я прикончу тебя». Понимаю, звучит мелодраматично, но ты не присутствовал при их скандалах. Лал запускала в мужа всем, что попадалось под руку, обзывала такими словечками, от которых покраснел бы древний пророк. Женщина она физически сильная, и, разумеется, ярость придала бы ей еще сил. Достаточно безумная, чтобы совершить нечто подобное, не отдавая отчета в своих действиях. Она терпеть не могла все его увлечения, ревновала его даже к Китайской галерее. Если бы вспыхнул пожар и уничтожил ее, я бы не сомневался, кто поджег пролитый струйкой бензин.