– Ну, ему недолго придется писать для меня пьесы, – сказала Люсиль, – если он немедленно не объявится.

Пройдя через гостиную, она распахнула двери в спальню. Горничная Люсиль уже распаковывала огромные чемоданы, которые прибыли раньше хозяйки морем и, казалось, занимали всю комнату. Люсиль сняла жакет дорожного костюма и бросила его на кровать, затем сняла маленькую серую шляпку, украшенную сапфирового цвета перьями, и расчесала свои мягкие светлые волосы, пышно обрамлявшие ее хорошенькое личико.

Хоппи наблюдала за ней несколько секунд, затем сказала, заглянув в бумаги, которые держала в руках:

– Если я больше не нужна вам, мисс Лунд, то я, пожалуй, поеду узнаю, есть ли новости от Рэндала. Если есть, я вам сразу позвоню.

– Спасибо, но, боюсь, я начинаю утрачивать к Рэндалу интерес, – как можно равнодушнее произнесла Люсиль.

Это было ложью, и обе женщины это знали, но это был фасад, за которым они в этот момент предпочитали спрятаться.

Хоппи взяла такси и поехала по забитым транспортом улицам в квартиру Рэндала на Парк-Лейн.

Машины Рэндала перед входом не было, и Хоппи, сама отправившая водителя сегодня утром в аэропорт, начала волноваться, как мать может волноваться за неразумного сына.

Она-то была уверена, что Рэндал вернется вчера или сегодня. Вот уже больше недели, как все было готово к его приезду. Время шло, первая репетиция новой пьесы приближалась. Хоппи не сомневалась, что может точно назвать день приезда Рэндала.

Портье поднял ее на лифте на последний этаж.

– Мистер Грэй пока не объявился, мисс? – приветливо поинтересовался он.

– Я надеялась услышать от вас, что он приехал, пока меня не было, – ответила Хоппи.

– Нет, он не объявлялся, мисс. Но к нему уже приходили посетители. Мисс Крейк и сейчас там.

– Я рада, что вы мне сообщили, – сказала Хоппи, выходя из лифта, остановившегося на последнем этаже.

Квартира Рэндала была уникальной. Несколько мансард огромного дома на Парк-Лейн были переделаны в одну из самых очаровательных и необычных квартир во всем Лондоне. Окна выходили на Гайд-парк, а еще были балконы, где можно посидеть на солнышке или постоять, любуясь потрясающим видом на парк и дома, уходившие вдаль – туда, где текла извилистая Темза, несущая свои воды к морю.

Кабинет Хоппи был единственным рабочим помещением во всем доме. Рэндал заказал отделку квартиры самому знаменитому молодому декоратору в Лондоне, который настоял на том, чтобы устроить здесь для Рэндала, как он выразился, «правильный фон для его знаменитой пьесы».

Красные гардины и красная бархатная мебель были вызовом традиционным принципам отделки. Фрески, украшавшие одну из стен, были находкой для многочисленных профессиональных сплетников, а еще здесь было несколько образцов мебели XVIII века и несколько картин современных французских художников, радующих глаз тем, кто считал себя ценителями.

Квартира выглядела очень мило, хотя и немного претенциозно. И только большой письменный стол Рэндала вносил драматическую ноту, тем более что Рэндал умудрился наделать трещин почти во всех его ящиках, закрывая их слишком резко, когда бывал раздражен.

Джейн Крейк сидела на красном бархатном диванчике, листая журнал, когда Хоппи вошла в комнату. Девушка быстро обернулась, и восторженное выражение ее лица сменилось разочарованием.

– Мне было так беспокойно дома в ожидании Рэндала, что я решила прийти подождать его здесь, – сказала Джейн. – Вы ведь не думаете, что с ним что-нибудь случилось, правда?

– Нет, конечно нет, – ответила Хоппи. – Просто он забыл по рассеянности о нашем существовании. В этот момент Рэндал, скорее всего, в Париже и даже не думает о том, что должно произойти завтра.

– Люсиль уже прибыла? – спросила Джейн.

– Да. Она остановилась в «Савойе». Ожидала, что Рэндал встретит ее в Кройдоне, и восприняла как личное оскорбление, что он посмел отсутствовать в Англии, когда она приезжает.

– Судя по рассказам, эта Люсиль – довольно утомительная особа, – заметила Джейн. – Не знаю, почему папа так настаивал на том, чтобы она играла в новой пьесе. Ей приходится платить такой огромный гонорар, что папа, похоже, не получит ни пенни прибыли, какой бы успешной ни оказалась постановка.

– Он вернет свою прибыль на гастролях, – успокоила девушку Хоппи. – С точки зрения рекламы очень полезно, чтобы премьеру играла Люсиль. Даже если она останется всего на месяц-другой.

– Надеюсь, вы правы, – сказала Джейн. – Вы ведь всегда бываете правы, не так ли, Хоппи?

Джейн снова опустилась на диванчик и вдруг улыбнулась такой милой улыбкой, что у Хоппи растаяло сердце. Эта девушка была предназначена для Рэндала, Хоппи нисколько в этом не сомневалась. Она была уверена в этом с того момента, как впервые увидела Джейн.

Если Люсиль Лунд можно было назвать гламурной, то Джейн Крейк была воплощением элегантности. Одевалась она обычно в Париже, и в одежде ее чувствовался непринужденный шик, который способны были создать только парижские кутюрье. Джейн не была красива в классическом понимании этого слова, но милые черты ее лица и огромные серые глаза делали ее необыкновенно милой и привлекательной. Джейн научилась успешно подчеркивать свои достоинства и скрывать недостатки. У нее был маленький рот, но умело наложенная помада заставляла забыть об этом. При довольно крупном подбородке Джейн всегда держала голову так, что этого никто не замечал.

В свои двадцать четыре года Джейн буквально излучала тщательно продуманную уверенность, в которой была бездна обаяния. По мнению Хоппи, Джейн была не просто умницей, но и настоящей леди. И об этом она вспоминала всякий раз после встреч с красавицей Люсиль. Сравнение было определенно не в пользу последней.

– О чем вы беспокоитесь, Хоппи? – вдруг спросила Джейн. – И учтите: бесполезно говорить мне, что вы вовсе не беспокоитесь, потому что вы крутите в пальцах карандаш. А вы всегда это делаете, когда что-то вас огорчает.

– Я просто задумалась, – ответила Хоппи.

– Тогда немедленно прекратите! – воскликнула Джейн. – Рэндал скоро объявится, а мы будем выглядеть скучными и серьезными, словно и не рады ему. Я еще не говорила вам, что папа выделил на постановку дополнительно пять тысяч фунтов?

– Дополнительно пять тысяч? – воскликнула удивленная Хоппи. – Но почему?

– Бульшая часть этих денег пойдет на гардероб Люсиль Лунд. Папа ведь твердо решил, что это будет пьеса года. А если он вобьет себе что-то в голову, ничто на свете не заставит его передумать.

– Что ж, это в любом случае хорошая новость, – довольно сухо заметила Хоппи.

Она в который раз подумала о том, как повезло Рэндалу, что у него есть поддержка лорда Рокампстеда. Большинству драматургов приходилось подолгу ждать своих меценатов, проходить через все трудности поиска безопасной гавани, а потом дрожать, подсчитывая, хватит ли полученной суммы на постановку и нельзя ли добыть еще хоть несколько сотен из какого-нибудь источника.

Рэндалу же никогда не приходилось волноваться по поводу финансирования постановок своих пьес, и, хотя директор театра в ужасе восклицал, что «Сегодня и завтра» будет самой дорогой постановкой из всех, какие видела лондонская сцена, лорд Рокампстед появился как раз в нужный момент, и деньги были у Рэндала прежде, чем он осознал объем затрат на постановку.

И что же может быть при этом логичнее, чем женитьба Рэндала на дочери лорда Рокампстеда, полагала Хоппи. Джейн принадлежала к кружку самых симпатичных, веселых и, пожалуй, самых умных людей в Лондоне. Можно даже сказать, в Европе, так как большинство друзей девушки были космополитами и любили пожить не только в Лондоне и Париже, но и в Риме, Венеции, Биарицце, Сент-Морице или в других местах, которые казались им достойными внимания.

Но это ни в коем случае не были дилетанты и бездельники, прожигающие жизнь. Этих людей объединяло то, что всем им удалось кое-чего добиться в жизни. А именно – успеха. Среди них были дипломаты и политики, художники и писатели, музыканты и драматурги, известные своим чувством юмора и умом, а также женщины, сделавшие своей профессией красоту.