– Зачем я приехала, Хоппи? – надрывалась та. – Я задаю вам тот же вопрос, который не перестаю задавать себе с тех пор, как ступила на английскую землю. Зачем я приехала?!

– Думаю, мы обе знаем ответ, – тихо произнесла Хоппи.

Люсиль посмотрела на нее, и настроение ее неожиданно изменилось. Она громко расхохоталась и воскликнула:

– Черт бы побрал этого мужчину! И что в нем есть такого, что он всегда добивается того, чего хочет?

– Я думала, что это Эдвард Джепсон уговорил вас сыграть главную роль в пьесе, – осторожно заметила Хоппи.

– Разумеется, переговоры вел Эдвард, – передернула плечами Люсиль. – Но, в конце концов, что такое Эдвард? Не больше чем хитрый делец. Я не стала бы слушать ни его, ни кого-то другого, если бы не Рэндал.

– Рэндал просил вас приехать в Лондон? – поинтересовалась Хоппи.

В голосе ее слышались нотки сомнения, но Люсиль, очевидно, их не заметила.

– Честно говоря, – продолжала Люсиль, – Рэндал попросил меня остаться в Нью-Йорке. Вы, конечно, знаете, я имела там оглушительный успех в его «Зеленых пальцах». Поговаривают о том, что по пьесе будет сниматься фильм, и Рэндал хотел, чтобы главную роль в фильме сыграла я. Я не отказалась бы, так как не собираюсь долго оставаться театральной актрисой. После стольких лет съемок я чувствую себя гораздо увереннее на площадке, чем на подмостках. И в то же время сцена завораживает меня. Я люблю аплодисменты, люблю видеть перед собой восторг людей. Но, честно говоря, любая роль, какой бы интересной она ни была, после сотого представления становится чудовищно скучной.

– Так Рэндал хотел, чтобы вы остались и снимались в «Зеленых пальцах»?

Люсиль была слишком занята собой, чтобы заметить облегчение, прозвучавшее в голосе Хоппи.

– Я часто задаю себе вопрос, правильно ли я поступила, вернувшись на сцену, – продолжала она. – Сделать это меня убедил в первую очередь Эдвард. После оглушительного успеха, который я имела, снявшись в первом фильме Рэндала, Эдвард хотел, чтобы Нью-Йорк увидел меня на сцене в его новой пьесе. Именно поэтому он и уговорил меня лететь в Лондон.

Люсиль не стала рассказывать Хоппи, что Эдвард Джепсон добавил при этом: «Сейчас или никогда, Люсиль. Ты не становишься моложе».

За последние слова она его возненавидела.

«Не понимаю, что ты имеешь в виду!» – воскликнула она, но глаза ее сузились, когда Эдвард ответил:

«О да! Ты знаешь, моя девочка. Твой истинный возраст мне отлично известен».

«Если ты хоть раз скажешь это при ком-нибудь, – резко бросила ему Люсиль, – я тебя убью».

Откинув назад голову, Эдвард громко рассмеялся смехом уверенного в себе, успешного человека.

«Не бойся, – сказал он. – У воров тоже есть свои понятия о чести. Этот чертов бизнес никому из нас не добавляет здоровья, дорогая. Я так же верю в тебя, как ты веришь в себя. Но это не мешает быть откровенными друг с другом. Ты едешь в Лондон сейчас, или будет поздно».

Остаток дня Люсиль была не в настроении, но она не могла ссориться с Эдвардом надолго. Этот человек был для нее слишком важен. Он был прав, считая, что они в одной упряжке. Это Эдвард откопал Люсиль, игравшую во второсортных водевилях в маленьком городке в Северной Каролине, это Эдвард разглядел большие возможности в ее хорошеньком лице, если дать ему правильное освещение, это он понял, что ноги Люсиль безукоризненны, а ее голос – ошибка. Это Эдвард привез ее в Голливуд и сделал из нее звезду.

Да, он заставил ее работать, брать уроки сценической речи, пока она буквально не взвыла от скуки, уроки изящных манер, уроки всего, что только приходится в этой жизни делать женщине. Люсиль хотелось сбежать раз двадцать за день из-за тех ужасных вещей, которые говорил ей Эдвард. Он ругался и проклинал ее, он унижал ее своим сарказмом, он умел сделать ее такой несчастной, что Люсиль жалела, что не осталась играть в дурацких водевилях, гастролируя по обшарпанным залам полупустых провинциальных театров, за жалованье, не позволявшее расплатиться с долгами и частенько вынуждавшее ложиться спать голодной.

Но если говорить о том, что цель оправдывает средства, то это было верно целиком и полностью в отношении Люсиль. Она стала звездой за один день. Эдвард сам выбрал сценарий фильма, где Люсиль могла бы сыграть главную роль, сам профинансировал съемки и выступил в роли продюсера. Можно было без преувеличения говорить о том, что фильм «Ангельское личико» перевернул весь мир. Не было ни одной страны, за исключением России, где не знали бы хорошенького гламурного личика Люсиль Лунд. Ее томные полуприкрытые глаза, слегка приоткрытые губы, соблазнительная линия ног – все это украшало афиши, рекламные щиты, обложки журналов, открытки и коробки с шоколадом.

У Люсиль Лунд были поклонники в Китае и Гонолулу, клубы поклонников Люсиль Лунд открывались на Филиппинах и на Аляске. Были созданы конторы, где сидели секретари, занятые тем, что отвечали на письма ее почитателей и рассылали ее фотографии. Команда сценаристов работала над сценарием следующего фильма с участием Люсиль и над тем, который последует за ним.

Сначала девушке казалось, что все это сон и она вот-вот проснется. Но довольно быстро Люсиль начала воспринимать происходящее как должное, и только Эдвард время от времени не давал ей забыть, где он нашел ее и чем она была, прежде чем он сделал из хорошенькой, но самой обыкновенной девушки совершенную гламурную красотку, от одного взгляда на которую захватывает дух.

– Неужели я действительно так красива? – наивно спрашивала Люсиль, увидев кадры своего первого фильма.

– Да уж получше, чем здесь, – ответил тогда Эдвард, доставая из своего пухлого бумажника фотографию, которую Люсиль сразу узнала: это ее она рассылала театральным агентам, которых нанимала, чтобы добывать себе роли. Снимал ее, разумеется, самый дешевый фотограф. Ничего лучшего Люсиль не могла себе позволить в те годы. Освещение поставлено неправильно, поза вульгарная. Люсиль казалась пухлой и невзрачной, и только ее ноги в дешевых чулках были безупречны.

– Где ты взял эту фотографию? – взорвалась Люсиль. – Выкинь ее!

Но Эдвард задумчиво посмотрел на нее и убрал фотографию обратно в бумажник.

И Люсиль поняла тогда, что он будет хранить эту фотографию не только как воспоминание о собственных заслугах, но и как средство держать ее в узде. Возможно, в этом содержалась угроза, что Эдвард может повернуть вспять то, что сделал однажды, снова изменить все в ее жизни, но уже в другую сторону.

Иногда Люсиль ненавидела Эдварда Джепсона, а в другие моменты восхищалась им больше, чем кем-либо из мужчин, которых ей довелось знать. И еще она боялась его, потому что Эдвард имел над ней власть.

«Ты поедешь в Лондон», – заявил он.

И, несмотря на то что Люсиль для виду протестовала и спорила, она знала с того момента, как Эдвард произнес эти слова, что надо собираться в дорогу.

Но говорить с Эдвардом и говорить с Хоппи – это совершенно разные вещи. Секретаршу Рэндала Грэя ей хотелось убедить в том, что приезд сюда – это огромная жертва с ее стороны. Люсиль полагала, как и многие женщины до нее, что каждое слово, сказанное преданной секретарше, будет передано Рэндалу.

– Что делает Рэндал на юге Франции? – требовательно спросила Люсиль.

– Отдыхает, – ответила Хоппи. – Не знаю, что вы там делали с ним в Нью-Йорке, но я никогда еще не видела Рэндала таким вымотанным, как при возвращении. Он слишком устал, чтобы вообще о чем-нибудь думать, а это, как вы знаете, на него не похоже.

– Он не должен был позволять себе так легко сломаться, – заявила Люсиль. – Посмотрите, что приходится делать мне, а я как-то умудряюсь быть в порядке. Ему надо научиться правильно планировать свой день, не быть глупцом и не растрачивать себя на людей, которые не имеют значения. Мне кажется, что Рэндал слишком мягок и добр.

– Разве может человек быть слишком добр? – произнесла Хоппи. – В конце концов, Рэндал обязан своим успехом именно этому своему качеству – он умеет понимать других людей, знает, что они думают и чувствуют. Если бы он думал только о себе, то утратил бы способность проникать в души других, а именно это делает его хорошим драматургом.