Плот сразу стал остойчивее, и даже к ночи, когда ветер снова посвежел, качка была настолько незначительной, что нам приходилось лишь изредка передвигаться с места на место на своей крыше. Поэтому Жан, Ганс и я поделили между собой ночь так, чтобы один из нас мог спать, а двое других дежурили и своим весом не давали плоту развернуться. И хотя каждому из нас спать пришлось немного, все же мы достаточно отдохнули. Утром 29 июля, когда снова выглянуло солнце, мы почувствовали себя почти нормально. Настроение поднималось вместе с солнцем. Пока одежда и постельное белье сохли, мы лежали, вытянувшись, на крыше и от души наслаждались живительным теплом. Даже Хуанито почувствовал себя настолько лучше, что стал помогать нам резать пеньковые канаты, которыми мы решили для верности закрепить балансир. От его прочности зависела наша жизнь. За все это долгое время я впервые смог в полдень определить координаты. Беглый взгляд на карту показал, что начиная с 25 июля нас несло на запад-северо-запад, то есть в сторону от островов Восток, Каролайн и Флинт, где добывалась копра. Мы шли прямо на остров Старбак. Но до него оставалось еще примерно 400 миль. Зная по горькому опыту, насколько капризны ветры, мы не возлагали особых надежд на то, что достигнем острова. К тому же, в тот момент нас больше интересовала золотая макрель, которую, как утверждал Жан, он видел за кормой в дружеском сообществе с неутомимой бурой акулой. Не успели мы соскочить с крыши, чтобы убедиться в этом собственными глазами, как Жан схватил ружье, ловко прыгнул в воду и с первого же выстрела загарпунил золотую макрель.

Но счастье не может длиться вечно, особенно на дрейфующих обломках. Поэтому мы не очень удивились, когда Эрик в самый разгар пиршества обратил наше внимание на то, что за последние штормовые дни плот опустился по крайней мере на дециметр. У каждого из нас были свои приметы, по которым определялось, насколько глубоко сидит плот. И для подтверждения правоты Эрика не понадобилось много времени. Радостное чувство, что плот стал более остойчивым, и сознание, что воды и продуктов хватит по крайней мере на месяц, сразу же омрачились. Судьба наша теперь зависела только от того, сколько времени продержится плот на плаву. Правда, его можно было облегчить, выбросив за борт все лишнее. Однако сделать это простое дело было далеко не просто. Мы уже давно выбросили многое из нашего снаряжения, и оставшиеся вещи казались нам безусловно необходимыми. Надо было, очевидно, сократить свои требования. Мы осмотрели все вокруг. На крыше, кроме постельного белья, многочисленных сосудов с водой, оставшихся съестных припасов и большого радиопередатчика, ничего не было. В сетке, натянутой между двумя столбами в кормовой части палубы, болталось пять маленьких сумок с нашей одеждой, книгами и другими личными вещами. В каюте на потолке по-прежнему была подвешена разная аппаратура для изучения океана и фотоаппараты, а по обе стороны каюты, где-то в воде на глубине одного метра, все еще хранились восемь крепко привязанных тяжелых ящиков Жана с пробами воды и планктона. И наконец, у нас был якорь с цепью. Ясно, что мы без всякого ущерба для себя можем обойтись без этих предметов. Сумки с нашими личными вещами весили очень мало, поэтому мы спокойно могли их оставить, ведь было просто грустно лишиться последнего, что напоминало нам о доме, о семье. Больше всего весили ящики Жана с пробами воды и планктона. Это был важнейший материал по изучению океана, собранный им более чем за полгода. Может быть, ему будет легче с ним расстаться, если мы начнем с чего-нибудь другого? Сказано - сделано. Бух - и исчез якорь. Шлеп - за ним последовала длинная цепь. Бедный Жан, сейчас ему придется принести большую жертву. Однако после минутного тоскливого колебания он развязал веревку, которой был привязан ближайший ящик, и бросил его в волны. Чтобы не дать Жану, раскаяться в своем героическом решении, мы быстро помогли ему освободить плот от остальных ящиков. Затем мы вошли в открытую со всех сторон каюту. В ней гуляло море. Совершенно уверенные, что для облегчения плота сделано все от нас зависящее, мы снова вскарабкались на крышу, чтобы выяснить, к чему привели наши усилия. Сделанного было недостаточно. Увидев нас, Эрик молча указал на радиопередатчик и мотор и многозначительно кивнул на море.

Как известно, наши действия часто диктуются простым желанием. Так было и с нами, когда мы еще при первом генеральном аврале не решились расстаться с радиопередатчиком. Нам казалось, что в один прекрасный день он заработает просто потому, что мы этого очень хотим, и постепенно поверили в такую чепуху, и верили еще до сих пор, а потому и не решались бросить передатчик в море, не сделав последней попытки вызвать помощь. В тот же вечер мы достали последние три литра бензина и запустили мотор. Впервые после пробной передачи в порту Кальяо стрелки двигались по всей шкале. Дрожа от волнения, я схватил микрофон и полный ожидания начал вызывать:

"SOS! SOS! SOS! Говорит "Таити-Нуи II". Мы тонем. SOS! SOS! SOS!"

Мы думали, что будет больше шансов для приема наших отчаянных сигналов SOS, если мы растянем, эту процедуру. Поэтому после двух десятиминутных передач мы остановили мотор, а через два вечера снова повторили их. На третий вечер кончился бензин, а ответа мы так и не получили. Тем не менее мы усердно пытались внушить друг другу, что кто-нибудь да услышал нас; медленно пододвинув мотор и передатчик к краю крыши, мы наконец сбросили и их в море. Единственными лишними вещами, оставшимися теперь на борту, были наши сумки и мы сами.

Принесение жертвы морю помогло не надолго. Через два дня плот снова стал тонуть. Управлять им было невозможно. Он не выдерживал даже самого маленького паруса. И на этих жалких останках мы все еще проходили за день целых 25 миль, очевидно благодаря сильному течению, направлявшемуся на запад. Немалую роль играл также хороший попутный ветер, гнавший нас прямо на остров Старбак. По мере того как карандашная линия, отмечавшая наш путь на морской карте, приближалась к острову, к нам возвращались надежда и стремление жить.

6 августа мы шли все еще тем же курсом, до острова оставалось только 250 миль. Но мы ясно отдавали себе отчет, что стоило ветру хотя бы на несколько градусов изменить свое направление, и мы пройдем мимо цели, обозначенной на карте точкой с булавочную головку. Кроме того, не было никакой уверенности, что плот продержится еще 10 дней, которые, по самым осторожным подсчетам, требовались, чтобы добраться до Старбака. Насколько я понимал, настало самое время сделать попытку построить спасательное судно. Эрик, с которым я всегда советовался, прежде чем принять какое-нибудь важное решение, безоговорочно одобрил эту мысль.

Я поделился своими соображениями с остальными товарищами. Они долго и изумленно смотрели на меня, а потом довольно раздраженно напомнили, что я нагло отверг то же самое предложение, когда оно было высказано ими, и что из-за меня до сих пор это не сделано. Но постепенно их гнев остыл и меня даже похвалили за то, что я наконец-то взялся за ум. В своей благожелательности товарищи зашли так далеко, что не скупились на глупые и бесполезные советы. Конечно, можно было им разъяснить, что отправляться в путь на свой страх и риск, как собирались они, или совершить короткое плавание в более благоприятных условиях, как предлагаю я, - вещи разные. Но, судя по их настроению, пытаться что-либо объяснять было делом безнадежным, тем более что в общем все согласились и выразили желание помогать. Поэтому я сразу же перешел к первоочередному и важнейшему вопросу: какое же спасательное судно мы будем строить? Вскоре мы как оглашенные кричали друг на друга, отстаивая превосходство того или иного плана лодки или плота. Наступила наконец очередь Эрика: он предложил нам взглянуть на сделанный им эскиз. С первого же взгляда пришлось признать все убожество наших предложений в сравнении с хорошо продуманным чертежом Эрика, Эрик предлагал построить парусный плот, который мы окрестили без всякой фантазия "Таити-Нуи III". Для краткости мы называли его просто "Третий".