Не удовлетворяла Горького и среда, на которую ориентировалась «Самарская газета». «Дикая здешняя публика совершенно лишена веры во что–либо порядочное», — писал Горький Короленко 15 марта 1895 года. «Город мертвый — публика странная…» — отмечал он в одном из следующих писем.
Горький мечтал о более широкой аудитории для газеты и в своих фельетонах и очерках обращался не к обывателю, составлявшему обычный круг газетных подписчиков, а к демократическому читателю. По существу одобряя деятельность Горького в «Самарской газете», Короленко тем не менее не упускал случая указать ему на отсутствие «меры» и «сдержанности» в его фельетонах. «Нельзя противопоставлять себя обывательской среде», — пишет Короленко Горькому. «Вы что–то оскорбляете самарского обывателя», — снова напоминает он.
Короленко считал, что роль публициста, ставящего перед собой демократические задачи, можно выполнить в газете любого направления, лишь бы она не была реакционной. Горький же чувствовал себя в подобных условиях «квартирующим на раскаленной сковороде и вкушающим горячие угли» (из фельетона в «Самарской газете»). Это различие точек зрения в известной мере определяло и дальнейший путь Горького и Короленко: Горький связал свою публицистическую деятельность с революционной печатью рабочего класса, Короленко продолжал сотрудничать в буржуазных газетах и журналах, хотя и занимал там свое особое место демократического писателя.
В переписке Горького и Короленко имела место также полемика по поводу отношения к «замечательным личностям»; Непосредственной причиной для нее послужило появление в печати воспоминаний Михайловского о Некрасове. Горький откликнулся на эти воспоминания, содержащие попытки умалить значение Некрасова тенденциозным подбором бытовых фактов, резкой статьей в «Самарской газете».
В письмах к Горькому Короленко осторожно защищал Михайловского, пытаясь оправдать характер его воспоминаний тем, что ему неудобно было замалчивать широко известные факты жизни Некрасова. «Грязное белье писателя в руках публики, — не соглашался Горький с Короленко, — это ее возражения по существу против идей и деятельности его… Характер же наших «литературных воспоминаний» — на мой взгляд совершенно непорядочен. Вспоминающий то и дело кладет клейма на лбы покойников. Это бесполезно. Жизнь — справедлива в этом случае, она сама заклеймит кого нужно». Подобные мысли об умалении роли замечательной личности в буржуазной мемуаристике Горький высказал и позднее в связи с появлением воспоминаний о Чехове, также принижающих историческое значение великого писателя. «Скверно умирать для писателя, — писал в 1904 году Горький. — Всякая тля и плесень литературная тотчас же начинает чертить узоры на лице покойника».
Эта короткая полемика свидетельствует о различном подходе к литературным суждениям Михайловского. Для Горького они были вовсе неприемлемы, Короленко же относился к ним критически, но полностью их не отвергал. Горький с его безграничной верой в силу революционных идей, выступая против Михайловского, боролся за авторитет великого революционного поэта Некрасова, на которого посягала либеральная критика.
Расхождения Горького и Короленко по этому, казалось бы, частному вопросу почти десятилетием позднее снова обнаружились, уже на более широкой основе. В № 8 «Русского богатства» за 1904 год Короленко выступил с критическими замечаниями в связи с рассказом Горького «Человек», опубликованным в сборнике «Знание» за 1903 год. Не соглашаясь с «лирико–философской» концепцией «Человека», Короленко истолковал смысл этого рассказа — прославление разума, прославление великой всепобеждающей силы идей — как якобы лишенный демократичности и направленный против жизни. Короленко ошибочно толковал образ горьковского Человека, «свободного, гордого», идущего «впереди людей и выше жизни», как некий фантом, лишенный реальной связи с действительностью. Однако следует при этом вспомнить, что Короленко одобрительно отозвался о рассказе «Старуха Изергиль», в котором Данко также идет «впереди людей». Видимо, Короленко смущала другая сторона этого рассказа. «Биографу Горького, — писал Короленко, — придется отметить основной мотив «Человека»: прославление мысли и притом одной мысли как двигателя человечества по пути «вперед и выше». До сих пор, пожалуй, в произведениях г–на Горького можно было заметить скорее превознесение сильных непосредственных импульсов и темпераментов».
Таким образом, возражение Короленко как бы вытекало из не разрешенного им самим вопроса — найдена ли такая мысль, силой которой можно вести «человечество по пути вперед и выше»? Для Горького, стоявшего на позициях революционного марксизма, такая всеобъемлющая мысль, разрушающая устои старого мира и указывающая путь к созданию нового, реально существовала уже в те годы. «Я призван для того, — говорит горьковский Человек, — чтобы распутать узлы всех заблуждений и ошибок, связавшие запуганных людей в кровавый и противный ком животных, взаимно пожирающих друг друга!
Я создан Мыслию затем, чтобы опрокинуть, разрушить, растоптать все старое, все тесное и грязное, все злое, — и новое создать на выкованных мыслью незыблемых устоях свободы, красоты и — уваженья к людям!
— Непримиримый враг позорной нищеты людских желаний, хочу, чтоб каждый из людей был Человеком!»
Совершенно естественно, что так написал писатель, связавший свое творчество с революционной борьбой рабочего класса и безгранично веривший во всепобеждающую силу идей научного социализма. Короленко же исходил из позиций человека, для которого «создание великого образа коллективного человека» — дело неопределенного будущего. «Заслуга реалистов–художников состоит в изучении человека всюду, где он проявляется», — писал Короленко. Вот почему, видя заслугу Горького «в том, что он нашел черты человечности еще в одном темном и мало вскрытом до него закоулке жизни», Короленко отказывался признать Человека Горького с его концепцией революционной мысли.
Советское литературоведение отмечало известное сходство в характеристике героев, изображении сильной, противостоящей буржуазному миру личности в творчестве Короленко и ранних рассказах Горького. В дальнейшем, однако, пути писателей разошлись: произведения Горького стали первыми вехами социалистического реализма, тогда как Короленко до конца своих дней оставался на позициях этикогуманистического направления, характерного для передовой литературы 80–х годов.
Крупнейшее место в истории взаимоотношений Горького и Короленко занимает так называемый «академический инцидент». В 1901 году А. М. Горький был избран почетным академиком по разряду изящной словесности Академии наук. В числе «подавших голос» за Горького был и Короленко, избранный в состав почетных академиков несколько ранее. Однако царь отменил избрание Горького, причем сообщение об отмене его выборов было сделано от имени Академии наук. Получалось, что сами же академики, избравшие Горького, отменяли решение без какого–либо обсуждения этого вопроса. Такая ложь не могла не оскорбить Короленко. В апреле 1902 года Короленко приезжает в Петербург специально для того, чтобы добиться гласного обсуждения вопроса об отмене выборов Горького, и, испробовав все средства, которыми он располагал, 25 июля 1902 года демон стративно подает заявление о выходе из Академии наук. В этом заявлении Короленко писал: «Ввиду всего изложенного, то есть: что сделанным от имени Академии объявлением затронут вопрос, очень существенный для русской литературы и жизни, что ему придан характер коллективного акта, что моя совесть, как писателя, не может примириться с молчаливым признанием принадлежности мне взгляда, противоположного моему действительному убеждению, что, наконец, я не нахожу выхода из этого положения в пределах деятельности Академии, я вижу себя вынужденным сложить с себя нравственную ответственность за «объявление», оглашенное от имени Академии, в единственной доступной мне форме, то есть вместе с званием Почетного Академика. Поэтому, принося искреннюю признательность уважаемому учреждению, почтившему меня своим выбором, я прошу вместе с тем исключить меня из списков и более Почетным Академиком не числить».
