Он прошел в центр комнаты, скинул с головы капюшон, снял рукавицы и откашлялся. «Господи, смотрят, будто я сейчас начну плясать вприсядку, или стихи читать, – он несколько затравленно огляделся, – как в театр пришли, ей-богу!»

– Здравствуйте, товарищи, – чуть громче, чем требовалось, сказал он, – я новый комендант лагеря Александр Владимирович Назаров.

– А он очень даже ничего, – промурлыкала брюнетка.

– Мария! – укоризненно сказал пожилой мужчина, обернувшись к ней.

– А я что? Я – ничего, – она демонстративно пожала плечами.

Назаров почувствовал, что краснеет.

– А тут не товарищи, тут граждане собрались, – подал голос с другой койки мужичок лет тридцати пяти с прищуренными нагловатыми глазками. – Товарищи на воле остались, начальник, а здесь – зона.

– Иван, – на этот раз резче сказал седой, – прекрати свои блатные присказки. Сколько раз просил.

– А в каком вы звании, товарищ комендант? – пропела брюнетка.

– Лейтенант… – Назаров окончательно смешался под ее пристальным взглядом. Казалось, какой-то черный омут затягивает его, лишая дыхания и дара речи, – капитан, если, как в войсках, а так, по табели Государственной Безопасности, согласно уставу и…, – забормотал он.

– Так лейтенант или капитан? – не унималась брюнетка.

Пожилой мужчина решительно поднялся с места. Подошел к Назарову и протянул руку. Александр пожал мягкую полную ладонь.

– Александр Викторович Барченко, профессор, – представился мужчина, – товарищи выбрали меня старшим. Это, конечно, весьма относительно, но если у вас возникнут вопросы, обращайтесь прямо ко мне. А сейчас, позвольте, я представлю вам присутствующих, – он встал рядом с Назаровым. – Итак: эта потрясающая девушка, которая испытывает на вас свои чары, Мария Санджиева. Далее, – Барченко указал на парня в шарфе, – мой ассистент Сергей Михайлович Панкрашин. Молодой человек, который никак не решит, товарищ он или гражданин – Иван Тихонович Межевой. Майя Геннадиевна Боровская, – пожилая женщина, с явно аристократичной осанкой, слегка кивнула, – Серафима Григорьевна Панова…

– Здравствуй, сынок, – прошлепала почти беззубым ртом полная старушка, сидящая на койке возле Санджиевой.

– Стефан Дмитриевич Бельский, прошу любить и жаловать, – надменного вида мужчина с военной выправкой наклонил разделенную тонким пробором голову, – Шота Георгиевич Гагуа, Илья Петрович Данилов, – сидящие рядом Гагуа и Данилов представляли разительный контраст: один с черной буйной шевелюрой, пышными усами и горбатым носом, другой – с блеклыми, соломенного цвета волосами, незапоминающимся бледным лицом и прозрачными голубыми глазами, – и, наконец Василий Ептеевич Собачников, – низкорослый мужчина, явно ненец с широким лицом и узкими глазками, приподнявшись с табурета, вежливо поклонился Назарову. – Вот такое у нас здесь общество собралось, Александр Владимирович, – завершил свое выступление Барченко.

Туман поднимался, словно занавес в театре, открывая небольшое озеро, окруженное зарослями папоротника. Разлапистые стебли, отражаясь воде, наполняли ее зеленым призрачным светом, постепенно теряющимся в темной глубине. Напротив уходящего в воду плоского камня, на котором он стоял, прямо из тумана падал в озеро поток воды, такой прозрачный, что сквозь него можно было сосчитать все трещинки на скале, теряющейся в клубящейся мутной вышине. Туман полз по скале вверх, и можно было видеть, как вода бежит по камню, будто дождь по оконному стеклу, и разбивается о карниз, чтобы широкой лентой упасть в зеленоватую воду. Странная тишина, нарушаемая только плеском падающей воды, делала картину нереальной и зыбкой, словно мираж. Семь могучих сосен окружали озеро полукольцом. Корни их прятались в папоротнике, достигавшим у подножия деревьев высоты в человеческий рост. Темно-коричневые стволы вонзались в туман, будто поддерживали его, как крышу, скрывающую озеро от солнца. Мутно-белая пелена ползла вверх, к вершинам сосен, где кора приобретала оттенок тусклого золота. Наконец показались пышные кроны, и туман завис над ними, слившись с зацепившимися за сосны и вершину скалы облаками.

Заросли папоротника дрогнули, и к воде сошла женщина в черном платье. Одежда струилась по ней, обрисовывая фигуру, черные волосы были подняты в высокую прическу, открывая стройную шею. Он подался вперед, пытаясь разглядеть ее лицо. Он был уверен, что лицо прекрасно и всматривался до рези в глазах, чувствуя обиду от невозможности разглядеть ускользающие черты.

Женщина спустилась к самой воде, подняла руки к плечам, и платье скользнуло вниз. Он замер, опасаясь выдать себя неосторожным движением. Она ступила в воду без всплеска, не потревожив зеркальной глади, и вода приняла ее, скрывая прекрасное тело от посторонних глаз.

Женщина поднялась к водопаду по проложенным под водой ступеням, откинув назад голову, раскинула руки, подставляя тело под падающие струи. Вода одела ее тонкой блестящей пленкой, скользя вниз по обнаженному телу. «Так нельзя, так нехорошо», – подумал он, пытаясь отвести взгляд от тонкой талии, плавным изгибом переходящей в широкие бедра, от полных ягодиц и длинных стройных ног. Внезапно она оглянулась, словно почувствовав его взгляд. Одно бесконечно долгое мгновение они смотрели друг на друга, разделенные озером, затем она вновь сошла в воду и медленно поплыла по направлению к нему. Черты ее лица проступали все отчетливее, вызывая в памяти стертые воспоминания. Возможно, это была память поколений, внезапно проснувшаяся в нем, или подсознательный образ идеальной женщины, сложившийся из сновидений и теперь воплотившийся наяву…

Неведомая сила сковала тело, не позволяя отступить или хотя бы отвернуться. Вместе с тем, глядя, как она выходит из воды, он почувствовал заполняющее его желание, которое становилось просто нестерпимым с каждым ее шагом. Его поразил смуглый оттенок ее гладкой кожи, словно вобравший в себя свет едва показавшейся над горизонтом краешка зари. Капельки воды блестели на высокой груди, уголки чуть раскосых глаз, пристально смотревших ему в лицо, были приподняты к вискам, в мочках ушей подрагивали длинные ажурные серьги с зелеными камнями, почти касавшиеся мокрых плеч. Ничуть не смущаясь наготы, она приблизилась вплотную, дурманя голову бездонными черными глазами. Полные губы приоткрылись, и розовый язычок пробежал по ним, словно приглашая прильнуть, раствориться в поцелуе. Он ощутил, как ее прохладные ладони легли ему на грудь, тонкие пальцы царапнули кожу длинными ноготками, подушечки пальцев стали поглаживать соски. Водоворот вожделения охватил его, заставив потянуться к призывно приоткрытым губам…

Длинный раздвоенный язык выскользнул из ее губ, проникая к нему в рот, черные глаза налились желтым светом, сузились вертикальным змеиным зрачком, волосы развились, скользкими змеями оплетая ему голову, захлестывая шею, перехватывая дыхание. Раздвоенный язык проник в гортань, скользнул по пищеводу, вызывая рвотные спазмы, длинные ногти раздирали кожу на груди, раздвигали мышцы, рвались сквозь ребра к бешено стучащему сердцу…

Внезапно все кончилось, мрак накрыл его плотным покрывалом, спеленав обессиленное ужасом тело.

– Зачем ты это сделал? – женский голос показался ему знакомым.

– Я предупреждал, чтобы ты не трогала его, – мужчина говорил спокойно, даже несколько насмешливо, в то время, как женщина была на грани истерики.

– Я хотела подарить ему себя, подарить любовь, он был почти мой, а теперь будет шарахаться, как от прокаженной. Зачем эти дикие метаморфозы?

– Зато теперь он не будет даже смотреть на тебя. Он предназначен другой женщине, я предупреждал.

– Ты забыл, что такое зов тела, старик! Будь ты проклят!

– Хорошо, хорошо, – согласился мужчина, – а теперь оставим его. Нельзя, чтобы психика подвергалась слишком сильным ударам.

Мгла распалась, расползлась, исчезая словно дым. Жизнь возвращалась, в легкие хлынул воздух, он услышал собственный хрип и рванулся, сбрасывая остатки кошмара…