«Пока вы здесь в ванночке с кафелем…» Пока вы здесь в ванночке с кафелем Моетесь, нежитесь, греетесь, — В холоде сам себе скальпелем Он вырезает аппендикс. Он слышит движение каждое И видит, как прыгает сердце, — Ой, жаль, не придется вам, граждане, В зеркало так посмотреться! До цели всё ближе и ближе, — Хоть боль бы утихла для виду!.. Ой, легче отрезать по грыже Всем, кто покорял Антарктиду! Вы водочку здесь буздыряете Большими-большими глотками, А он себя шьет – понимаете? — Большими-большими стежками. Герой он! Теперь же смекайте-ка: Нигде не умеют так больше, — Чего нам Антарктика с Арктикой, Чего нам Албания с Польшей! <1961> Татуировка Не делили мы тебя и не ласкали, А что любили – так это позади, — Я ношу в душе твой светлый образ, Валя, А Леша выколол твой образ на груди. И в тот день, когда прощались на вокзале, Я тебя до гроба помнить обещал, — Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!» «А я – тем более!» – мне Леша отвечал. И теперь реши, кому из нас с ним хуже, И кому трудней – попробуй разбери: У него – твой профиль выколот снаружи, А у меня – душа исколота снутри. И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, — Пусть слова мои тебя не оскорбят, — Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху, И гляжу, гляжу часами на тебя. Но недавно мой товарищ, друг хороший, Он беду мою искусством поборол: Он скопировал тебя с груди у Леши И на грудь мою твой профиль наколол. Знаю я, своих друзей чернить неловко, Но ты мне ближе и роднее оттого, Что моя – верней, твоя – татуировка Много лучше и красивше, чем его! 1961 Я был душой дурного общества Я был душой дурного общества, И я могу сказать тебе: Мою фамилью-имя-отчество Прекрасно знали в КГБ. В меня влюблялася вся улица И весь Савеловский вокзал. Я знал, что мной интересуются, Но все равно пренебрегал. Свой человек я был у ско́карей, Свой человек – у щипачей, — И гражданин начальник Токарев Из-за меня не спал ночей. Ни разу в жизни я не мучился И не скучал без крупных дел, — Но кто-то там однажды скурвился, ссучился — Шепнул, навел – и я сгорел. Начальник вел себя не въедливо, Но на допросы вызывал, — А я всегда ему приветливо И очень скромно отвечал: «Не брал я на душу покойников И не испытывал судьбу, — И я, начальник, спал спокойненько И весь ваш МУР видал в гробу!» И дело не было отложено, И огласили приговор, — И дали всё, что мне положено, Плюс пять мне сделал прокурор. Мой адвокат хотел по совести За мой такой веселый нрав, — А прокурор просил всей строгости — И был, по-моему, не прав. С тех пор заглохло мое творчество, Я стал скучающий субъект, — Зачем мне быть душою общества, Когда души в нем вовсе нет! 1961 Ленинградская блокада Я вырос в ленинградскую блокаду, Но я тогда не пил и не гулял. Я видел, как горят огнем Бадаевские склады, В очередях за хлебушком стоял. Граждане смелые, а что ж тогда вы делали, Когда наш город счет не вел смертям? Ели хлеб с икоркою, — а я считал махоркою Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам. От стужи даже птицы не летали, И вору было нечего украсть. Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали, А я боялся – только б не упасть! Было здесь до́ фига голодных и дистрофиков — Все голодали, даже прокурор, — А вы в эвакуации читали информации И слушали по радио «От Совинформбюро». Блокада затянулась, даже слишком, Но наш народ врагов своих разбил, — И можно жить как у Христа за пазухой, под мышкой, Но только вот мешает бригадмил. Я скажу вам ласково, граждане с повязками, В душу ко мне лапою не лезь! Про жизню вашу личную и непатриотичную Знают уже органы и ВЦСПС! 1961 Город уши заткнул Город уши заткнул и уснуть захотел, И все граждане спрятались в норы. А у меня в этот час еще тысячи дел, — Задерни шторы и проверь запоры! Только зря: не спасет тебя крепкий замок, Ты не уснешь спокойно в своем доме, — Потому что я вышел сегодня на скок, А Колька Дёмин — на углу на стрёме. И пускай сторожит тебя ночью лифтер И ты свет не гасил по привычке — Я давно уже гвоздик к замочку притер, Попил водички и забрал вещички. Ты увидел, услышал – как листья дрожат Твои тощие, хилые мощи, — Дело сделал свое я – и тут же назад, А вещи – теще в Марьиной Роще. А потом – до утра можно пить и гулять, Чтоб звенели и пели гитары, И спокойно уснуть, чтобы не увидать Во сне кошмары, мусоро́в и нары. Когда город уснул, когда город затих — Для меня лишь начало работы… Спите, граждане, в теплых квартирках своих — Спокойной ночи, до будущей субботы! 1961 |
