Томас крепко прижимался к ней. Клер закрыла глаза и вдыхала запах строительной пыли, пропитавшей его волосы.

Вдруг она почувствовала, что голова Томаса на ее плече отяжелела. Он уснул. Это впервые он засыпал рядом с ней.

Она старалась не двигаться. Даже глаза открыть не решалась.

Дыхание Томаса было таким жарким и таким сильным, что у нее на шее наверняка образовалось запотевшее пятнышко.

Голова Томаса все тяжелее и тяжелее давила ей на плечо. Она почти чувствовала, как каждый волосок на его щеке и шее входит в ее кожу.

Ладонь, лежавшая на желудке Клер, переместилась на живот и замерла на пупке.

Пульс Томаса отдавался в ее собственном животе. Клер задержала дыхание. И почувствовала всем своим телом биение крови Томаса.

Рука его легонько соскользнула, и она перестала что-либо чувствовать вообще.

Открыла глаза. Кожа у Томаса была гладкая и матовая. Никаких родинок, очень мало волос. На ноге остался след от резинки носка, ступни были маленькие и широкие, а мизинец похож на дольку мандарина.

Она улыбнулась, Томас проснулся.

Резко встал и оделся.

Прижал Клер к себе, но не поцеловал ее.

Потом он ушел.

Она осталась одна. Он ее не поцеловал, но сжал в своих объятиях сильнее, чем обычно, и длилось это дольше. Клер была счастлива. Отрастающая на щеке Томаса щетина оставила красное пятно на ее плече.

Когда он брился по утрам, в белой пене появлялись прямоугольнички его нежной кожи. Потом он, конечно же, принимал душ. Душ — это быстрее, чем ванна. У Клер он никогда не мылся. Хотя она купила марсельское мыло — оно не оставляет запаха. И никогда она не слышала, чтобы он спускал воду.

Наверняка он мылся перед сном. Долго намыливался. Избавлялся от запаха кожи Клер. А потом ложился в свою постель рядом с женой.

Клер содрогнулась. И оделась.

Наутро красный след на ее плече исчез.

Приближались рождественские каникулы.

Томас наверняка поедет с женой и детьми в горы. Он покроет губы защитным кремом, и рот будет казаться почти белым на его загорелом лице.

Когда он вернется, вокруг его глаз появятся бледные круги от темных очков. И на лбу тоже будет светлая полоса, если он надевает шапочку. Нет, она не может представить себе Томаса в шапочке.

Но когда он уедет? И когда вернется?

Она не знала. Он об этом ей еще ничего не говорил. А вопросов она ему не задавала никогда.

Эскалатор, на котором можно было подняться на этаж, где продавались игрушки, был перегружен. Клер схватилась за поручень.

Ей осталось купить один рождественский подарок, племяннику. Чем он интересуется? Клер об этом понятия не имела, она с ним не общалась. Николя было девять лет. И он ее терпеть не мог. Совсем маленький, он вопил, когда она приближалась к нему. А теперь закрывался в своей комнате, как только она появлялась в доме. И потому Клер очень редко бывала у сестры и всегда приходила к ней поздно вечером, когда была уверена, что ребенок уже спит.

Ступени эскалатора под ногами у Клер стали плоскими. Она отпустила черный резиновый поручень. Рука была влажной.

Она не могла вспомнить даже лица Николя.

Маленький мальчик толкнул ее и извинился. Он широко улыбался, и волосы у него были сильно взъерошены. Мальчик был похож на Томаса. Может, это его сын? Он подошел к женщине с длинными волосами, державшей за руку девочку.

Это была жена Томаса, и это были их дети. Клер в этом не сомневалась.

Она пошла в толпе за ними.

Жену Томаса она видела только со спины. Та была в меховой курточке. Клер приблизилась, и рука ее потянулась и дотронулась до меха. Он был мягким и почти теплым.

Вдруг мальчик показал пальцем на мужчину, шедшего им навстречу, и бросился к нему на руки.

Все четверо, обнявшись, ушли. Клер огляделась.

Вокруг было много мальчишек. И все были похожи на Томаса.

Она купила видеоигру для Николя и вскоре ушла из магазина.

Клер, вздрогнув, проснулась. Звонили в дверь. Половина девятого, это ее первый пациент. Почему же она не проснулась раньше? Клер быстро оделась во все вчерашнее и побежала открывать. Провела пациента в кабинет, извинилась и, забежав в ванную, почистила зубы. И вдруг застыла на месте. Никакого шума почти не было слышно. Она вслушалась. Ничего. Торопливо подошла к окну и распахнула его. На улице стояла тишина. И тогда Клер поняла, почему она не проснулась. В это утро на стройке не работали.

Был канун Рождества. На время праздников строительные работы, разумеется, прекращались.

А вдруг Томас уехал, не предупредив ее?

Пациент вздрогнул, когда Клер дотронулась до него. Руки у нее были ледяные.

В перерыве между консультациями Клер вышла на улицу. Перед забором тротуар чисто вымели. Клер подошла к дверце. Ручка исчезла. Стройка была закрыта.

Как только выдавалась минутка, Клер подходила к телефону и слушала записи автоответчика. Томас не звонил. Ей никак не удавалось вспомнить, сказал ли он ей «До завтра». Она только помнила, что они так тесно сплетались в объятиях, что она порой и не знала, прикасается она к коже Томаса или к своей собственной.

Когда ушла последняя пациентка, Клер опустилась на диванчик в комнате ожидания. Она не двигалась. Томас не придет. Он уехал сегодня утром в своем большом четырехдверном автомобиле. Сзади капризничали дети. Ремень безопасности слишком туго прижимал их к сиденью. А теперь они, конечно, уже добрались. Жена Томаса распаковывает вещи. Она ничего не забыла. Даже подумала о том, чтобы прихватить спагетти на ужин и кофе для завтрака. Томас целует ее в шею. Завтра все вместе они пойдут за покупками.

Наконец-то они на отдыхе, все вчетвером.

Клер медленно поднялась с дивана и вернулась в кабинет.

Открыла верхний ящик письменного стола. Кусочки сахара, палочка для коктейля и кассета автоответчика по-прежнему были здесь. Они лежали на коврике из маленьких золотых квадратиков. Это были пакетики из-под презервативов, все пустые, кроме первого.

Клер не выбросила ни одного.

Она принялась их пересчитывать.

Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь. Ей стало намного легче.

Пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один. Звонок в дверь прервал ее. Может, это Томас. Она схватила все пакетики, кучей бросила их обратно в ящик и закрыла его.

В руках у Томаса был букет роз.

Он обнял Клер.

Она слышала, как за ее спиной шелестит бумага, в которую были завернуты цветы.

Она отстранилась, и он протянул ей букет.

Клер налила воды в вазу и расставила в ней розы, бережно, по одной. Их было двенадцать. Это впервые Томас принес ей цветы. Почему сегодня? Вероятно, потому, что завтра уезжает.

Он подошел к ней, снова обнял ее. Она отстранилась.

Завтра он уезжает, ведь так? Он не ответил.

А когда вернется? Он пристально смотрел на нее.

В начале января? Он сильно побледнел, отвернулся и пошел к двери.

Клер догнала его.

Положила руки ему на шею, туда, где самая нежная кожа, и поцеловала его. Он закрыл глаза. И вдруг дыхание его изменилось. Когда Клер выдыхала, он вдыхал. Они долго целовались. Ладонями она чувствовала, как подрагивает горло у Томаса.

Он дышал дыханием Клер. И пил ее слюну.

В поезде было так много народа, что Клер пришлось держать все свои подарки на коленях. Ее соседка прижимала к ней сумку с продуктами, из которой торчал длинный лосось в герметической упаковке.

В прошлые годы она ездила с Мишелем, на автомобиле. Ее родители огорчились, узнав, что она приедет на рождественские праздники без него. Вся ее семья любила Мишеля. Это его Николя всегда благодарил за подарки, которые делала ему Клер. Она попробовала расслабиться. Николя теперь уже большой. Может, он больше не будет избегать ее.