Они будут видеться. У нее не было в этом сомнений.

Клер глубоко вздохнула. Хотя она целый день без конца мыла руки, ее запястья все еще пахли туалетной водой.

Она распрямилась. Все понятно. Томас отстранился от нее из-за ее духов. Он боялся, что его кожа и одежда пропахнут этим запахом. Жена, конечно, почувствовала бы его. Потому он и повел Клер в кафе.

Клер не ошиблась. Она больше не душилась. И Томас не водил ее в кафе.

Жена Томаса, конечно же, спроектировала дом, а он его построил.

На первом этаже — гостиная, просторная, очень светлая и кухня с огромным столом, а столовой нет. Нет-нет, гостиная и кухня не разделялись. Это была одна большая комната. Так что, когда они принимали гостей, жена Томаса могла готовить еду, участвуя в общем разговоре.

Она наверняка прекрасно готовила, и друзья любили ужинать у них, у Ковачей.

Во сколько бы Томас ни приходил, он оставался у Клер час с четвертью. Никогда больше, редко меньше.

Однажды она выключила из сети видеомагнитофон и электрокофеварку и спрятала будильник в ящик ночного столика. Теперь Томас нипочем не сможет узнать, который час, и пробудет у нее подольше.

Когда раздался звонок, Клер посмотрела на свои часы, положила их в сумочку и только тогда пошла открывать.

Было без двадцати пяти восемь.

Они, вытянувшись, лежали бок о бок.

Клер вслушивалась в дыхание Томаса. Впервые, забыв о времени, он, быть может, уснет рядом с ней. Она не шевелилась. В местах, которыми они касались друг друга, кожа ее становилась влажной. Она закрыла глаза. Они вместе проведут эту ночь и вместе позавтракают. Томас наверняка много ест по утрам. У нее есть яйца, сыр и два больших ломтя ветчины. Этого хватит. Она не откроет окно, и весь день в квартире будет пахнуть гренками.

Томас прижался к ней и нежно поцеловал. Потом отстранился и встал.

Когда он закрыл за собой входную дверь, было без десяти девять.

Томас провел у нее час с четвертью, ровно час с четвертью.

Клер больше не будет ничего отключать.

И будильник теперь навсегда займет свое место на столике у кровати, а часы — у нее на руке.

Клер зажгла лампу у изголовья кровати. Половина седьмого.

Томас сейчас наверняка завтракает. Возможно, это он приготовил кофе. Жена присоединяется к нему. На ней халат мужа, он ей велик. Ее длинные волосы сильно растрепаны. Томас улыбается ей. Он считает ее красивой. В кухню входит ребенок. Мать бранит его, потому что он пришел босиком. Малыш забирается на колени к отцу. Томас берет обе его ножки в одну свою руку и согревает их. Он собирается положить себе в кофе три, нет, наверно, четыре кусочка сахара, потому что чашки для утреннего кофе ведь намного больше. Ребенок останавливает его. Он хочет сам положить сахар. И с размаху бросает его в чашку. Весь стол забрызган кофе.

Томас сейчас уйдет. Машина отъедет от дома. На полке за задним сиденьем — желтая строительная каска.

Он целует свою жену. На губах у них вкус кофе.

«До вечера».

Клер снова засыпает.

Она открыла глаза, когда на стройке начались работы, и тут же встала.

Всю неделю она не ставила себе будильник. В этом не было никакой необходимости. Ее будил шум стройки. И ей казалось, что она почти ощущает присутствие Томаса.

Клер пальпировала брюшную полость пациента. Он был примерно того же возраста, что и Томас, и носил обручальное кольцо. А Томас — нет. Наверняка боялся потерять на стройке. Пациент жаловался на боли в животе. Аппендикса ему никогда не удаляли. Томасу тоже. Клер увидела бы шрам.

Томас никогда не болел, в этом она была уверена. Он не кашлял, не сморкался, даже носом не шмыгал. Никаких печеночных неприятностей, в белках глаз — никакого желтого оттенка. На стройке ему приходилось нелегко, он наверняка поднимал тяжести, но спина у него не болела, седалищный нерв не беспокоил, с поясницей — ни малейших проблем. И голова у него никогда не болела. Ничего у него не болело.

Пациент оделся.

Клер села за свой письменный стол.

Она бы сама лечила Томаса. Узнала бы количество кровяных шариков и скорость оседания эритроцитов, изучила бы все его позвонки, от атланта до крестца. Как и этому своему пациенту, она назначила бы ему рентгеноскопию органов пищеварения. Исследовала бы пищевод Томаса, его желудок, каждую складку тонких кишок, бугры толстого кишечника, весь пищеварительный тракт, ставший бы благодаря барию почти фосфоресцирующим.

Но он никогда не болел.

Клер вздохнула. Она знала только нежную кожу живота Томаса.

Она даже никогда не видела, как он ест и пьет, знает только, как он пьет сладкий кофе. Она не имеет никакого представления о его вкусах. Раз он кладет столько сахара в кофе — значит, любит сладкое. Но она не могла представить себе, что он ест пирожные. Нет, он, конечно, предпочитает мясо, жаркое и дичь. А доедая, подбирает оставшийся соус хлебом.

Лучше всего Клер представляет себе его на стройке, вот он сидит на подформенном камне возле переносной печи. Руками ест куриную ножку. Хрящики трещат у него на зубах. Он голоден, ест быстро, у него отличное пищеварение.

Дает ли ему жена иногда судки? Утром она кладет в них остатки вчерашней еды, плотно закрывает их. И улыбается. Это напоминает ей о тех временах, когда они только поженились и Томас был всего лишь прорабом на стройке. Дети смотрят на все это с завистью. Им бы тоже очень хотелось взять с собой в школу судки. Они бы разожгли костер, чтобы разогреть еду. И не пошли бы в школьную столовую.

Клер вздрогнула. Ее пациент, собравшись уходить, протягивал ей чек. Она взяла его и быстро заполнила страховой листок.

— А теперь дышите нормально… Великолепно.

Клер положила стетоскоп на стол.

Вдруг послышалась сирена «скорой помощи»; вот она все ближе и ближе.

Наверняка где-то произошел несчастный случай. Может, на соседней стройке. На стройках часто что-то случается. Срываются буры, проваливаются полы. Обваливаются балки. На Томаса могла упасть балка. Рабочим не удается поднять ее. Он теряет много крови. Еще одно усилие, и балка слегка приподнимается, как раз настолько, чтобы Томаса можно было высвободить. Подъезжает карета «скорой помощи», колеса буксуют в строительной грязи. Томаса кладут на носилки. Внимание! Осторожнее!

Пациентка протянула ей теплую и влажную руку. Клер измерила ей давление. Кожа на предплечье у Томаса такая гладкая, вены так сильно выступают, что санитарам «скорой помощи» легко будет ввести иглу для инъекций.

Она расстегнула «липучку» манжеты. Давление у молодой женщины было нормальное.

Клер отменит всех своих больных и будет сидеть с Томасом в больнице. Она проверит, как работает капельница, заново сделает ему перевязки, изучит его рентгеновские снимки и сама будет делать ему уколы.

Но она даже не сможет узнать, в какую больницу его доставили. А когда Томас откроет глаза, увидит он свою жену. Она обнимет его, и он вдохнет аромат ее духов.

Потому что она-то душится.

Пациентка бросила взгляд на рецепт и нехотя расплатилась. Клер не прописала ей ничего, кроме магнезии.

Прослушав свой автоответчик, Клер обнаружила сообщение от Томаса.

Он извинялся, что из-за каких-то дел не сможет прийти к ней сегодня вечером.

Клер улыбнулась. Это было первое сообщение Томаса. Он никогда не звонил ей.

Она усилила звук и прослушала запись еще раз. Голос у Томаса был очень нежным. Он почти шептал.

Она перемотала пленку так, чтобы никакая новая запись не стерла голос Томаса.

В полдень она купила много новых кассет. Заменила ту, что была в автоответчике, и положила ее в ящик письменного стола.

Теперь она будет хранить все записи с его голосом.