– Как у всех. Но я таким способом решать не буду.

Белов остановился, вытер испарину со лба.

– Посмотри на людей, Димка.

Тот послушно осмотрелся вокруг.

– Это лучшая часть народа, Дим. Счастливые, потому что оказались в Москве. Есть деньги, чтобы толпой валить в ЦУМ и «Детский мир». Но если сейчас у десятерых из них отобрать все, что есть в кошельке, восьмерым уже завтра нечего будет жрать. Вот такая проблема нарисуется. Поэтому таскать боевое оружие, как на подносе, среди этих людей провокация чистой воды. Вот о чем ты должен думать. И доказать тем, кто тебя озадачил блюсти их вельможную безопасность, что не снайпер-одиночка им опасен, а люди, от отчаяния и безнадеги схватившиеся за оружие.

– Будем надеяться, до этого не дойдет.

– Оптимисты, блин! – Белов нервно дернул головой. – Упаси Господь, террор войдет в моду. Не захват уголовниками автобуса с детьми, а нормальный чистый террор. Когда на дело пойдут мальчики с горящими глазами и неиспоганенной душой. Те, что не пошли в рэкет и бизнес. А ведь они уже выросли, Дим. Новые. Не было у них пионерии-комсомолии, не было великой страны. А только бардак сейчас и полная безнадега – завтра. Мне, да и тебе их уже не понять, а значит, просчитать их ходы мы не сможем. Что в их светлых головках творится, мы не знаем, а по большому счету – нам на это плевать. А вдруг они решат объявить войну государству, которое растоптало свое прошлое, обобрало свой народ и продало на сто лет вперед все и всех. Что тогда? Пара громких актов, и все сдетонирует само по себе. Италия семидесятых нам покажется раем. Вот о чем надо в докладных писать. А не высасывать терроризм из пальца.

– «Красные бригады», «Фракция Красной армии», группа Майнхофф, да? усмехнулся Дмитрий. – Чего они добились? Их же раздавили.

– Чувствуется, накачали тебя информашкой, но через клизму. – Белов покачал головой. – Не задавал себе вопрос, что самое страшное было в этих «бригадах»? Он слегка подтолкнул Дмитрия в спину, приглашая не останавливаться, приблизился и прошептал в самое ухо: – А то, сынок, что с ними играли практически все спецслужбы мира. И наша «контора», само собой. Помнишь, в комсомоле хохмаческий лозунг ходил? – спросил он отстраняясь: – «Если не можешь остановить процесс, надо его возглавить». Заметь, имели в виду движение «неформалов». А оно возникает, когда общество вместо патриотов начинает плодить изгоев.

До перекрестка с Лубянкой дошли молча. Уже заметно припекало, и Белов успел вспотеть. В горле опять запершило от жажды, и он выбросил едва прикуренную сигарету.

– Вы всерьез считаете, что начальству что-нибудь можно доказать? неожиданно спросил Дмитрий.

– Идеализмом вроде бы поздновато страдать, – немного подумав, ответил Белов. – Надо пытаться. Это единственный способ быть честным перед самим собой.

– Понятно. – Что ему стало понятно, по тону определить было сложно. – Вы сейчас в розыскном отделе?

Белов кивнул и мысленно поздравил себя с успехом: «Я же чувствовал, что он за душой что-то прячет! Окликнул, балда, от щенячьей радости, а потом не знал куда глаза деть. Потом решил покрутить, да вышло все по-школярски убого. Ненавязчиво ввести в тему, считать реакцию, если клиент готов к обсуждению, подыграть немного: уточняющие вопросики, восхищение в глазах, комплименты полету мысли и эрудиции… Все, как учили. Только забыл, что я на таких разговорах язык до дыр протер, когда он еще в коляске агукал. И чужую игру, хоть и с бодуна, но за версту чую. Чем это я СБП заинтересовал, а?» – подумал он и повторил вслух:

– Чем это я СБП заинтересовал?

– Лично – ничем. Наши решили инициативу проявить. Потребуется взаимодействие всех служб.

– Так ведь Коржаков бородатого демократа уже сожрал и над нами своего кореша поставил. Какое ему еще взаимодействие надо? Снимай трубку – и решай все вопросы.

– Вот он и снял. А нам дальше работать.

– И в связи с чем шум, если не секрет?

– С выборами, естественно.

– Блин, мужики, мне бы ваши проблемы!-вырвалось у Белова. – Ведь даже дураку ясно, кого изберут. У нас, прости меня, Всенародноизбранный, из Кремля только вперед ногами выносят. Были два исключения – Хрущев да Мишка. Но это ошибка природы и историческое недоразумение. Надеюсь, подписи в поддержку горячо любимого с агентуры собирать не прикажут?

– Все гораздо серьезней.

– Что-то с трудом верится.

– И тем не менее. – Дмитрий вскинул руку, посмотрел на часы. – В одиннадцать шеф вызовет вас на совещание. Есть время подготовиться.

– Вот за это, голубь ясный, огромное спасибо. – Белов хлопнул Димку по плечу. – От лица всего разгильдяйского отдела. Мог бы, между прочим, и раньше сказать.

– Раньше было нельзя. А сейчас мы уже почти пришли. – Дмитрий взялся за ручку тяжелых дверей. – И разглашение служебной тайны мне уже не припишешь.

«Хрена два ты бы раскололся, если б я не помог. Благодетель в фирменных очках!»

– Ко мне зайдешь?

– После совещания, – кивнул Дмитрий.

– Ну-ну. Тогда извини, я полетел.

Белов первым проскользнул в дверь. Прапорщик на вахте знал его в лицо, кивнул, едва взглянув в распахнутое удостоверение. Дмитрия, как незнакомого, тормознул. Взял в руки его удостоверение, стал отрабатывать проверку по полной программе.

Белов повесил пиджак на спинку кресла, достал из верхнего ящика стола баллончик дезодоранта, зажмурился и направил на себя пахучую холодную струю.

В дверь постучали. По стуку Белов тут же определил, кто: младший оперсостав стучит вкрадчивее.

– Входи, Михаил Семенович.

С замом Белову повезло. В первый же месяц работы к нему в отдел перевели Барышникова. И было это тогда довольно странно.

Белов давно смирился с кадровой чехардой, издавна царившей в родном ведомстве. По давней, но свято сохраняемой традиции опера не задерживались на одном участке дольше трех-четырех лет. Стоило войти в курс дела, обрасти наработками, как тут же приходил приказ паковать чемоданы. В новом отделе, на новой линии, на тебя обрушивался вал работы, в которой ты ориентировался, как папуас на ВДНХ. И вновь приходилось, позабыв о прошлых заслугах, ходить в полудурках и терпеть щелчки от более компетентного руководителя, в бездне тупости которого мог убедиться не раньше, чем через год-два. Исключение составляли только члены негласных «команд», которые тянул за собой, как шлейф, идущий в карьерную гору руководитель. В их перемещениях хоть и не было логики, но все-таки присутствовал здравый смысл. Если капитану везло и он плотно усаживал зад, хотя и не на трон, то в мягкое кресло, то вся команда разом размещалась на ключевых постах бюрократической пирамиды. Кому-то доставалось кресло, кому-то – полужесткий стул, кому-то – жесткий, продавленный за долгие годы службы, а кто-то по малости своей довольствовался табуреткой. Отворачивалась от хозяина фортуна, и все они разом вылетали с нагретых мест, получив жесткий пинок от представителей победившей команды.

Но с Барышниковым случай был особенный. За грандиознейший провал операции двое – Рожухин и он – получили повышение. Случай не исключительный, но подозрительный. По ошибке чаще били по голове, а не гладили. Для Барышникова повышение было последним, да и в отношении себя Белов иллюзий не питал, на пенсию придется уходить с должности начальника розыскного. Так что поводов плести интриги друг против друга у них не было, вместе работали не один год, на новом месте даже притираться не пришлось. Барышников, ставивший традиции выше морали, быстро наладил поступление информации, и Белов, как полагается начальнику, знал о подчиненных буквально все. Что это значило в отделе, чей оперативный состав по традиции комплектовался из несостоявшихся «блатных», правдоискателей, залетчиков и тунеядцев, списанных по профнепригодности и неуживчивости с начальством из других отделов, объяснять не надо. Имелся у Барышникова еще один плюс – житейский опыт, нажитый в экологически опасных условиях «конторы». Его хитрый мужицкий ум здраво отвергал все надуманное и нездоровое, суждения о людях, хоть и нелицеприятные, всегда оказывались верными. Он прекрасно ориентировался в местных интригах, кадровых и личных, но, по всем признакам, активно в них не задействовался. Возможно, понимал, что вторым быть выгодно, худо-бедно, а прикрываешься первым. Рос тихо, без надрыва. Типичный тягун, на котором всегда вся работа держится.