Она перебрала в пальцах ниточки бус. Одни были теплыми, другие – каменно холодными, безжизненными, как стекляшки. Вдруг одно кольнуло пальцы, хотя шарики были абсолютно гладкими, как налитые ягоды.

Она подняла ожерелье к свету. Черные бусины, тугие и гладкие, как волчьи ягоды.

– Да, госпожа. – Цепкие пальцы Хана разжались. – Оно твое.

Когда лодка, беззвучно скользя по мертвой воде, отплыла на середину озера, она открыла глаза, безучастно следила за плывущими в высоте звездами. Поиграла тяжелыми бусинками, обвившими шею. Камни казались горячими.

– Что бы ты сделал, если бы я ошиблась?

– Убил, – ответил Хан на выдохе, всаживая весла в черную воду.

– А теперь?

– Теперь ты моя госпожа.

Она усмехнулась, провела влажной ладонью по губам. Соленый привкус еще остался. Святая кровь первой жертвы…

В ванную вошла Нина. Сунула руку в воду.

– Боже, это же ледник! – ужаснулась она. – Как ты терпишь?

– Мне нравится, – прошептала Лилит, не открывая глаз.

– Ну ты дикарка!

Лилит знала, что сейчас Нина разглядывает ее тело укутанное шлейфом пузырящейся воды. Стесняться было нечего, она знала, что у нее безупречное тело амазонки, упругое и сильное. Пальцы Нины скользнули по груди, крепко сжали сосок, Лилит поморщилась и открыла глаза. Хватило одного взгляда, чтобы Нина отдернула руку.

– Ты изменилась, Ли, – обиженно прошептала Нина.

– Ну я же еще расту, – усмехнулась Лилит, подняла над водой ногу. Посмотри, что там щиплет.

Нина пощупала небольшую царапину чуть ниже колена. Лилит недовольно поморщилась.

– Шляешься неизвестно где, – проворчала Нина, легко шлепнула по бедру.

– Ревнуешь?

Нина ничего не ответила, только поджала губы.., Села на пуфик перед зеркалом, сбросила с плеч халат. Уставилась на свое отражение, задумчиво барабаня пальцами по столику.

Лилит сквозь полуприкрытые веки наблюдала за Ниной.

Для женщины, проскочившей тридцатилетний рубеж и затормозившей у отметки «сорок», ее тело можно было считать великолепно сохранившимся. Именно, сохранившимся, не без злорадства уточнила Лилит, уж она-то знала, каких усилий стоила Нинина красота. К сорока пяти, когда «баба ягодка опять», Нина превратится в плотную засахаренную ягодку, ни срока, ни вкуса, ни цвета, ни запаха, одни консерванты. У нее были все задатки стать аппетитной пышечкой в стиле Мэрилин Монро, но Нина задалась целью превратить себя в сушеную воблу. Все доходы, свои и любовников, Нина тратила на борьбу с природой, которая неумолимо брала свое. Шейпинг, степ-аэробика, тренажеры, три диеты одновременно, витамины и травяные отвары – все шло в бой против каждого килограмма живого веса и каждой лишней морщинки.

– Допрыгаешься, девочка, – процедила Нина и стала массировать подбородок.

– Это ты мне? – Лилит с головой ушла под воду, а когда вынырнула, наткнулась на жесткий взгляд Нины.

– А кому же еще?

– Нинон, а тебе не кажется, что ты ведешь себя так, словно я твоя собственность?

– Для этого я тебя слишком редко вижу. – Нина отвернулась. – Особенно в последнее время.

– Делай что хочешь – вот закон! – продекламировала Лилит, вскинув руку, как патриций в сенате Рима.

– Ты слишком буквально понимаешь абстрактное. – Нина принялась легко пошлепывать себя по щекам. – Эту сентенцию выдал Алистер Кроули. Но ни одна женщина, связавшаяся с этим сатанистом, добром не кончила.

– Что лишний раз подтверждает, что свобода – удел избранных, – возразила Лилит. – Большинству она просто противопоказана. А я делаю что хочу и нахожу это естественным.

– Конечно, теперь у тебя опять есть то, что делает тебя сильной. Интеллект, эгоизм, чувственность. – Нина покосилась на Лилит, перевернувшуюся на живот. – А вспомни, какой ты ко мне пришла! Маленькая, издерганная, затравленная девчонка. Ершилась, как волчонок. Бредила, скулила по ночам.

– Ниночка, ну если никто не додумался лечить меня, как ты? Я жертва экспериментов Франкенштейнов от психиатрии. Меня, можно сказать, изнасиловали, вдули в самый мозг. А ты зализала, в прямом и переносном смысле, то, что от меня осталось. – Лилит протянула руку, коснулась бедра подруги, заметив, что та готова взорваться. – Прости меня, гадину. Ты хорошая, добрая, умная. Кстати, почему бы тебе книжку не написать или докторскую не защитить?

Нина вздохнула, удержала ее пальцы, царапнув себя по бедру.

– Ли, лягушонок ты мой, да кто же мне позволит?

– Ой да и не такое публикуют! – Лилит села, поджав под себя ноги. – Ради прикола, а? «Материализация психозов устойчивых шизиков без гипноза и клизмы». Или что-то вроде этого. Нобелевскую дадут за одно название!

– Издеваешься? – Нина испытующе посмотрела на Лилит.

– Даже не думала! – сыграла обиду Лилит. Отдернула руку и вновь вытянулась в воде. – Скажи, Нинон, а ты не в «Твин Пике» это подсмотрела? Там у мужика крыша поехала, а врач ему начал подыгрывать. Всей гостиницей играли в войну южан с северянами. С барабанами маршировали, из игрушечных пушек стреляли. А потом сели подписывать перемирие, и тут выяснилось, что южане победили. Мужик считал себя генералом Грантом, уже взял перо, но тут, видно, вспомнил школьный курс истории США – и брык в обморок. А встал – и все о'кей. Так разве бывает?

– Бывает, – кивнула Нина. – Провокация психоза. Методика редкая и опасная. У нас почти не применяют, проще аминазин в задницу вколоть. Дешево и сердито.

– Но ведь только ты додумалась создать секту в лечебных целях, да?

– Возможно, – пожала плечами Нина. – Хотя ничего оригинального в этом нет. Ну бредят люди магией и всякой ересью. На костер тащить нельзя, лечить пока рано. Что с ними делать? Создать псевдосекту, пусть дуркуют, сколько влезет. У шизопатов в остром периоде психика регрессирует до уровня двенадцатилетних детей; они такие же внушаемые и такие же неуправляемые. Половые импульсу уже мощные, а выхода через адекватное поведение еще не получили, осознание отстает от поступков, повышенно эмоциональны – значит, доминирует правое полушарие, миф заменяет знание. Короче, взрослые дети. Так почему бы им не создать площадку, где могут беситься под присмотром профессиональной няньки?

– С дипломом психологического факультета МГУ, – невинным голосом добавила Лилит.

– Ли! – Нина в сердцах шлепнула по столику. – У меня и так неприятности.

– Извини, я же не знала. Что случилось?

Нина с треском провела гребнем по волосам.

– Мамаша Игоря объявилась. Ныла тут полдня.

– А ты мне не сказала… И что ей от тебя надо?

– Черт ее знает! Дура набитая, раньше за сыном следить надо было. Хватило ума рожать парня без мужика, а теперь виноватых ищет. У Игоря был классический невроз на почве бабьего воспитания. Со мной он перебесился, поиграл в магию да успокоился. Это ее проблема, если недосмотрела. Попробовал мальчик ЛСД, крышу сорвало моментально. Ты не слышала о новом определении наркомании? – Она оглянулась на Лилит, та отрицательно мотнула головой. – Считается, что это невроз, вытесненный в физиологию. Ну, например, страдает человек от неразделенной любви к красавице. А сам – конек-горбунок с кепкой. Другой взъярится и сделается Наполеоном. «Солдаты сорок веков смотрят на вас с этих пирамид! Императору, ура! Гвардия не сдается!» – Она взмахнула щеткой над головой. – Невроз, реализованный в истории. А другой просто хлопнет стакан, потом другой. Окосеет и гоголем по деревне рулит, стекла неверной бьет, а ему морду. Потом еще стакан, уже по привычке, когда на душе тяжко. Через год-другой его уже можно в алкоголики записывать, печень ни к черту, почки по утрам «стреляют», характер сволочной сделался. А какой он алкоголик? Невротик нереализовавшийся, вот и все! Так что, после того, как Игорь начал глюки от ЛСД ловить, простите, с меня взятки гладки. Пусть лучше вспомнит, что он ко мне попал после двух попыток суицида на почве мамашиных похождений!

– И ты ей так и сказала?

– Нет, естественно. Утешала, как могла. Кто же знал, что его зеки в монастыре прикончат! – Нина передернула плечами. – Бред совковый!