Когда Лешка с Епифаном подошли ближе к сцене – скорее, даже к балагану, устроенному из трех составленных вместе повозок, с настланными на них досками – Мелезия как раз говорила нечто проникновенное, то прижимая руки к сердцу, то воздевая их к небу:

Твоих друзей не надо нам, и денег

Я не возьму, не предлагай: от мужа

Бесчестного подарок руки жжет.

Старший тавуллярий одобрительно хмыкнул: ну до чего ж хорошо сказано! Повернул голову к Епифану. Справился – что за пьеса?

– «Медея», – тихо пояснил тот. – Старинного автора – Еврипида. Медея вот она – Мелезия, ее партнер – Язон.

– А те трое?

– А те трое – хор.

Алексей усмехнулся: маловато, конечно, для хора, впрочем – тут же все таки не Мариинский театр!

Ступай, –

в ответ на реплику партнера продолжала Мелезия.

Давно по молодой жене

Душа горит – чертог тебя заждался.

Что ж? Празднуй брак! Но слово скажут боги:

И горек будет новый брак тебе!

Тут вступили трое молодцов – хор, грянув свою песнь с неожиданной силой:

Когда свирепы Эроты,

Из сердца они уносят

Всю сладость и славы людям

Вкусить не дают!

Спектакль шел долго, почти полдня, однако, собравшаяся толпа зрителей – надо сказать, для столь трущобного райончика вовсе не маленькая – терпеливо и с неподдельным интересом наблюдала за разворачивающимся действом, коим, неожиданно для себя, Лешка тоже не на шутку увлекся – видать, сказывалось длительное отсутствие телевизора.

Кое‑что было не совсем понятно, и тогда молодой человек толкал в бок своего спутника, требуя пояснений. Тот с большим удовольствием их и давал, поначалу шепотом, а потом и все громче – увидев нескольких, повернувших к нему головы людей, тоже, видать, не очень‑то разбиравшихся в условностях сюжета.

Интересная была пьеса, с этаким философским подтекстом – народу нравилось. И Лешке – тоже, особенно последние слова, звучно произнесенные каким‑то длинным чернявым актером во время того, как трое молодцов‑хористов уже сходили со сцены:

Многое Зевс на Олимпе решает,

Но многое боги дают сверх надежды…

И то не приходит, чего ожидаем,

И новому путь открывает бессмертный –

Такие исходы бывают и в жизни.

Золотые слова, между прочим! Жизненные.

Пьеса закончилась под одобрительные возгласы и крики. Трое хористов пошли вдоль толпы с шапками – собирали деньги, уж кто сколько даст. Подавали не очень‑то щедро, однако Лешка заметил шнырявших в толпе Епифановых оборванцев, лихо шерстивших кошельки зевак.

Спросил шепотом:

– Вместе с Мелезией работаете?

Епифан неохотно кивнул.

Ну, конечно, как же еще‑то? Ясное дело – карманники обрабатывают публику в сговоре с артистами, потом выручку делят. Красота! При любом раскладе внакладе никто не остается, главное – чтобы пьеса была поинтереснее, да актеры играли б так, чтобы дух захватывало! Так и играли. Особенно Мелезия! Вот уж талант так талант – куда там всяким прочим.

Епифан вдруг дернул Лешку за руку:

– Ну, я пойду, пожалуй. Дела.

Ага, дела, как же! Сто пудов – криминальные. Впрочем, парни из шайки Епифана все ж таки только что помогли Алексею справиться с нападавшими, точнее – с одним из них. Интересно, что это были за люди? Епифан сказал – из банды какого‑то Косого Карпа. Старший тавуллярий о таком не слыхал, что и не удивительно – не мог же он знать всех мелких константинопольских бандитов, тем более – из противоположного его прежнему месту службы района. И все же, все же эти четверо не выходили у Лешки из головы. Почему они напали именно на него? Случайно? Да нет, кажется, они именно его и поджидали. А ведь Алексей был одет не очень‑то хорошо, даже, можно сказать, бедно – уж никак не тянул на хорошую – такую, что следовало бы рискнуть – добычу.

Терентий?! А очень может быть! Впрочем, какая связь между приезжими плотниками и бандой Косого Карпа? Но других‑то врагов у Алексея здесь не было, не успели еще появиться.

– Ого, и ты здесь?!

Лешка оглянулся – Мелезия! Раскрасневшаяся, веселая, красивая до невозможности!

– Ты не домой?

– Туда, – молодой человек улыбнулся.

– Так пойдем вместе!

С детской непосредственностью девушка подхватила своего спутника под руку. Из‑за серого облачка выглянуло солнце, сверкнуло лучом прямо Лешке в глаз. Старший тавуллярий невольно зажмурился.

– Ну, не закрывай же глаза! – засмеялась Мелезия. – Посмотри на меня! Да и день‑то какой хороший – распогодилось все‑таки. Улыбнись же! Радуйся!

Алексею вдруг показалось, что в голосе девушки сквозили какие‑то слишком уж радостные нотки. Показушно радостные, уместные для какой‑нибудь плохой телесериальной актриски, ничего из себя не представляющей, вознесенной на вершины славы лишь волею случая, чужих денег и доступного секса. Но Мелезия‑то была хорошей актрисой, Лешка сам вот только что это видел. Тогда почему ж она столь неискренна сейчас с ним?

Натянув на лицо самую радостную улыбку, старший тавуллярий исподволь, вполне профессионально осмотрелся вокруг. Собравшаяся посмотреть пьесу толпа постепенно расходилась, прохожие попадались все реже, вот уже слева потянулись развалины некогда великолепных портиков, от которых ныне остались лишь утратившие пышные капители колонны да поросшие бурьяном камни.

Алексей нахмурился, четко увидев, что за колоннами кто‑то прятался. Наклонился, ловко вытащив нож. Мелезия удивленно вскинула глаза.

– Тсс! Не оглядывайся, – тихо предупредил молодой человек. – За нами следят!

– Я знаю, – шепотом отозвалась девушка. – Такой чернявый, длинный.

Лешка снова оглянулся: ну да, такой и есть – чернявый, длинный, с неприятным вытянутым, каким‑то рыбьим лицом… Лицо запоминающееся. Господи, да это же…

– Да, это актер из нашей труппы. – Мелезия поджала губы. – Креонт. Тот, что только что играл Корифея. Он недавно у нас, с лета. И все это время не дает мне проходу – знает, что не замужем. К тому же – актриса, а раз актриса – значит обязательно проститутка, так ведь многие полагают.

– Так ты бы…

– Я бы пожаловалась своим, но… пока не за что. Креонт ведь на меня не нападает, просто – то ущипнет, то, словно бы невзначай, скажет нехорошее слово или предложит что‑то скабрезное… Брр! Он мне не нравится!

– Да уж, рожа, как у висельника! – немедленно согласился Лешка. – Кстати, он, похоже, ушел. Или притаился, спрятался.

– Думаю, что ушел, – девушка передернула плечами. – Я ведь не просто так к тебе подошла. Пусть Креонт видит!

Лешка натянуто хохотнул:

– Увидел, кажется.

– Ну, не обижайся, ладно?

– Да я и не обижаюсь, с чего ты взяла?

– А хочешь, я научу тебя актерскому мастерству? – посмотрев куда‑то вдаль, неожиданно предложила Мелезия.

– Актерскому мастерству?! – Алексей был удивлен.

– Ну да, ведь ты же от кого‑то скрываешься! И делаешь это весьма неумело, впрочем, я об этом уже говорила. Вот ты перекрасил волосы, отпустил бороду – и все равно видно, что это все нарочно сделано, ну, извини, не вяжется твоя всклокоченная борода с манерой держаться, со спокойными и уверенными жестами, мимикой…

Старший тавуллярий со смехом тряхнул головой:

– Что ж, ты права, наверное. Делать нечего, уж, видно, придется‑таки податься к тебе в ученики!

– Да уж придется.

Мелезия снова улыбнулась, но на этот раз вполне даже искренне, непосредственно, совсем, как беззаботная взбалмошная девчонка из какой‑нибудь богатой семьи.

* * *

Придя в доходный дом, они перекусили внизу, у бабки Виринеи Паскудницы и, прихватив с собой кувшинчик вина, поднялись к Лешке.

Яркое солнце светило прямо в окно, в комнате было тепло, даже душно. Мелезия уселась на кровать: