Я предлагаю вам собственную реконструкцию этого безумия – сатирическую историю периода, который, как выяснилось потом, оказался одним из самых диких эпизодов в истории Уолл-стрит. Я буду рассказывать вам с теми самыми интонациями, которые зазвучали в моем голосе уже в то время, – интонациями циничной, эгоистической, омерзительно ироничной болтовни. Именно так я воспринимал тогда события моей жизни, полной безудержного гедонизма. Эти интонации помогали мне развращать других людей, манипулировать ими – и наполнять хаосом и безумием жизнь целого поколения молодых американцев.

Я вырос в Квинсе, в районе Бэй-Сайд, в семье среднего класса, где такие слова, как «черномазый», «латинос», «итальяшка» и «косоглазый», считались самыми грязными из всех возможных и их не произносили ни при каких обстоятельствах. В доме моих родителей сурово осуждались любые предрассудки: считалось, что они достойны лишь низших, непросвещенных членов общества. Я всегда помнил это – ребенком, подростком и даже в разгар своего безумия. И тем не менее во времена, которые я описываю, подобные грязные словечки слетали с моего языка с невероятной легкостью. Конечно, я размышлял над этим – и убеждал себя, что я на Уолл-стрит, где нет места для околичностей и светской вежливости.

Почему я рассказываю вам все это? Потому что хочу, чтобы вы знали, кто я на самом деле и, что еще важнее, кем я не являюсь. А еще потому, что у меня двое детей и однажды мне многое придется им объяснить. Мне придется объяснить, как случилось, что их любящий папочка – тот самый папочка, который сейчас возит их на футбол, ходит на родительские собрания, сидит дома в пятницу вечером и в два счета может соорудить им салат «Цезарь», – был когда-то столь мерзким типом.

Но прежде всего я искренне надеюсь, что рассказ о моей жизни послужит предупреждением – как для богатых, так и для бедных, для каждого, кто подносит к ноздре ложечку или глотает таблетки; для каждого, кто собирается растранжирить таланты, полученные от Бога; для того, кто собирается перейти на темную сторону силы и погрузиться в безудержный гедонизм. И для каждого, кто считает, что быть Волком с Уолл-стрит – это круто.

Шесть лет спустя

Безумие распространяется очень быстро. К зиме девяносто третьего года у меня было жуткое чувство, будто я получил главную роль в одном из реалити-шоу, которые чуть позже станут так популярны. Мое личное шоу называлось «Богатые и никчемные», и с каждым днем богатства и никчемности в нем становилось все больше.

Я создал брокерскую фирму под названием «Стрэттон-Окмонт», которая скоро превратилась в одну из самых больших и самых безумных брокерских контор в истории Уолл-стрит. На бирже поговаривали, что у меня вырвалась наружу подсознательная жажда смерти и что я, конечно, загоню себя в гроб, не дожив и до тридцати. Но я знал, что это чушь: мне только что исполнился тридцать один год, и я был все еще жив и полон энергии.

В тот день, в ночь на среду в середине декабря, я сидел за штурвалом своего вертолета «Белл Джет», который я только что поднял с вертолетной площадки на Тридцатой улице и теперь вел его в мою усадьбу в Олд-Бруквилле на Лонг-Айленде. В моих венах бушевало такое количество наркотиков, что его хватило бы, чтобы вырубить все население страны размером примерно с Гватемалу.

Было около трех часов утра, и мы летели на скорости сто двадцать узлов над западной оконечностью залива Литтл-Нек-бэй. Помню, я как раз размышлял о том, как все-таки здорово, что у меня получается лететь по прямой несмотря на то, что в глазах у меня двоится, и вдруг я осознал, что совершенно «поплыл». В следующую секунду вертолет резко пошел вниз, и навстречу нам с устрашающей скоростью понеслись свинцовые воды залива. Несущий винт вертолета жутко вибрировал, а в моих наушниках зазвучал панический крик второго пилота:

– Господи, босс! Вытягивай вверх! Наверх! Мы же разобьемся, мать твою!

Потом мы снова выровнялись.

Мой преданный и верный второй пилот, капитан Марк Эллиот, одетый во все белое, сидел перед собственным штурвалом, однако имел строгий приказ прикасаться к нему только в том случае, если я потеряю сознание или если возникнет непосредственная опасность того, что мы врежемся в землю. Теперь он взял в свои руки управление вертолетом, и это, наверное, было лучшее, что можно было сделать в тот момент.

Капитан Марк был типичным военным пилотом – с квадратной челюстью, из тех мужиков, один вид которых внушает доверие. Квадратным был не только подбородок: казалось, что все его тело состояло из приваренных один к другому квадратов. Даже его черные усы имели форму четкого прямоугольника и были укреплены на поджатой верхней губе, словно аккуратная щетка, изготовленная промышленным способом.

Мы взлетели с Манхэттена минут за десять до этого, после бесконечного вечера вторника, во время которого события совершенно вырвались из-под моего контроля. Вечер начался вполне невинно, хотя дело происходило в модном ресторане «Канастель» на Парк-авеню, где я ужинал со своими молодыми брокерами. Но каким-то образом я в конце концов оказался в президентском люксе отеля «Хелмсли-Пэлас», где невероятно дорогая шлюха по имени Венеция с губами такими пухлыми, будто ее укусила пчела, и липкими чреслами пыталась с помощью свечки, засунутой мне в зад, помочь мне достичь эрекции, однако у нее так ничего и не получилось.

Вот почему я теперь так сильно опаздывал (точнее – опаздывал на пять с половиной часов) и в очередной раз был полным дерьмом в глазах моей преданной и любящей второй жены Надин. Она была настоящая праведница и при этом – мастерица драться. Меня она избивала неоднократно.

Может быть, вы как-нибудь видели Надин по телевизору: это та самая сексуальная блондинка, что гуляла по парку с фрисби и собачкой в рекламе пива «Миллер лайт», которую крутили во время «Футбола по понедельникам». Она в этом ролике почти ничего не говорит, но это никого не волновало. Всю работу за нее делали ее ноги, ну и еще ее попа – даже более круглая, чем бывает у пуэрториканок, и такая упругая, что от нее прямо монетки отскакивали. Как бы то ни было, мне вскоре предстояло испытать на себе праведный гнев Надин.

Я сделал глубокий вдох и постарался прийти в себя. Теперь я чувствовал себя вполне прилично. Я сказал в переговорное устройство, что готов снова взять на себя управление вертолетом. Мой капитан Губка Боб Квадратные Штаны был в этом не совсем уверен и выглядел слегка взволнованным, поэтому я улыбнулся ему своей лучшей улыбкой и сказал в микрофон несколько подбадривающих слов:

– Чуак, ы поуишь адбау за ужу в осоо оасых уовиах! – разумеется, я имел в виду: «Чувак, ты получишь надбавку за службу в особо опасных условиях».

– Круто! – ответил капитан Марк, передавая мне управление. – Не забудь мне напомнить, когда придет время ее получать. Если, конечно, нам сегодня удастся приземлиться.

Он безнадежно покачал своей квадратной головой и добавил:

– Ты бы лучше закрыл левый глаз перед посадкой. Тогда двоиться не будет.

Этот квадратный капитан был очень толковым парнем и хорошим профессионалом – и, кстати, он тоже не дурак повеселиться. Поэтому он не только был единственным лицензированным пилотом в кабине вертолета, но еще и капитаном 167-футовой моторной яхты «Надин», названной в честь моей вышеупомянутой жены.

Я радостно поднял вверх оба больших пальца, чтобы показать капитану, что я готов к посадке. Потом осмотрелся и попытался понять, где я, собственно, нахожусь. Прямо перед собой я видел полосатые красно-белые трубы Рослина – пригорода, населенного богатыми евреями. Эти трубы означали, что я приближаюсь к центру Золотого берега острова Лонг-Айленд, где, собственно, и находится мой Олд-Бруквилл. На Золотом берегу неплохо жить – особенно если вам нравятся белые англосаксонские протестантские девушки из старинных благородных семей и скаковые лошади, которые стоят немереных денег. Я лично не уважаю ни тех ни других, но каким-то образом оказался владельцем табуна лошадей, приобретенных за безумные деньги, и постоянно пребывал в окружении целого табуна белых англосаксонских протестанток с голубой кровью, которые, очевидно, считали меня чем-то вроде молодого еврейского циркача.