Адвокат в отчаянии взмолился:
— Миссис Пуллен, вы хоть понимаете, что…
Дайлис развернулась к нему:
— И нечего называть меня миссис Пуллен. Я — Дайлис Туэлвтриз. Под такой фамилией родилась, да так и осталась.
— Вы развелись с мистером Пулленом? — спросила сержант Холдинг.
Дайлис смерила ее презрительным взглядом:
— Чего ради? Он от меня сбежал. Какой мне смысл хлопотать, разводиться?
— Значит, формально вы по-прежнему миссис Пуллен, — пояснила Джинни Холдинг.
— Я Дайлис Туэлвтриз, — упрямо повторила Дайлис. — Гордиться тут, правда, нечем, но уж лучше так, чем Пуллен!
— По-моему, не имеет значения, какую фамилию предпочитает носить Дайлис, — вмешался Пирс, выразительно глядя на сержанта Холдинг. — Значит, в ту ночь вы вернулись в лес Стоуви вместе с отцом и помогли ему похоронить Саймона Гастингса?
— Миссис… Туэлвтриз! — не выдержал защитник. — Вы не обязаны отвечать на этот вопрос! Вы и так уже достаточно наговорили!
— А вы помолчите, — отрезала Дайлис. — Сама знаю, на что отвечать, а на что нет.
— Мы ведь с вами все обсудили, миссис Пу… Туэлвтриз! Я объяснял…
— Помню я, что вы объясняли. — Дайлис переключила внимание на Маркби. — Там темно было, а я держала фонарь. И потом, папаша правильно все рассчитал: если я ему помогу, то уже не донесу на него. Ведь я получаюсь соучастница, да?
Дайлис долго о чем-то думала, вспоминала. Потом заговорила снова — чуть нараспев, как народная сказительница. Хотя она рассказывала едва слышно, все невольно подались вперед. Пирс понял, что никогда не забудет ее слов.
— Папаша не сомневался, что сумеет разыскать место, где он оставил туриста. Но в лесу было темным-темно. Собственной руки не видно, если поднести ее к самому носу; и все выглядело совсем не так, как днем. У нас с собой был только фонарь — керосиновая лампа то есть. Тени от нее плясали по деревьям, как будто вокруг нас черти скакали в темноте. Прежде чем нашли нужное место, пришлось поплутать. Папаша сказал: «Дайлис, это где-то здесь. Пойди и посмотри хорошенько». Да только я не собиралась тыкаться вслепую между деревьями, не зная, что там такое; вдруг еще упаду прямо на покойника. Я подняла лампу повыше и посветила кругом. Слава богу, он оказался рядом.
Адвокат шумно выдохнул. Джинни Холдинг застыла с выражением сосредоточенного внимания на лице. Пирс в нетерпении потирал руки.
— Вы увидели тело… — прошептал он.
Дайлис бросила на него странный, насмешливый взгляд:
— Я увидела руку!
— Руку?! — ахнул адвокат.
— Да, руку. Вы что, глухой? Торчала из земли, а пальцы показывали вверх, на деревья. Она торчала из листьев и веток, которые папаша на него навалил, и показывала вверх, прямо как указатель. Я сказала: «Ты похоронил парня заживо! Он шевелился! Пытался выбраться отсюда!» Но папаша ответил, что турист умер, а то, что рука поднялась, это называется трупное окоченение.
— Боже правый! — прошептал адвокат.
Видимо, решив, что защитник опять чего-то не понял, Дайлис поспешила объяснить:
— После смерти такое бывает — окоченение. Папаша видел такое у коров и овец. Конечности застывают и все торчат вверх. Вот и у туриста рука задралась вверх, как будто сама собой. Папаша забросал его листьями, но они ведь не тяжелые, вот рука и высунулась… Но папаша расстроился, потому что нелегко похоронить тело с торчащей рукой. Он замахнулся лопатой… Я отвернулась, как только услышала, как кости захрустели. Он не до конца руку отрубил, она на связках еще держалась… Тогда папаша набросился на него, как сумасшедший, бил и бил, пока рука совсем не отвалилась. Потом нагнулся и снял у него с пальца перстень с печаткой. Сказал, что положит его к тем, другим вещам. Я обозвала его дураком, ведь перстень — это улика. А он велел мне заткнуться. А ведь я была права, так? — Дайлис внезапно обернулась к адвокату. — Перстень-то и правда улика?
— Да, вы были правы, — еле слышно ответил адвокат.
Удовлетворенная таким ответом, Дайлис благосклонно кивнула.
— Ну вот, папаша вырыл могилу в другом месте, мы закатили тело туда и забросали землей. А сверху еще упавшим деревом прикрыли, чтобы никто его не выкопал. А то место, где дерево лежало раньше, забросали сухими листьями и ветками, чтобы никто не заметил, что его передвигали. Но прошло время, и лесные звери, наверное, все-таки до него докопались — я ведь слышала, молодой доктор отыскал кости в лисьей норе! А коронер сказал, что смерть наступила от несчастного случая. Мол, нет никаких доказательств преступления. Вы-то хотите представить дело по-другому, а коронер так прямо и сказал: мол, не было преступления, и все… После того как мы туриста похоронили, вернулись с папашей домой, и тут я первый раз в жизни на него напустилась. Запретила ему подкарауливать женщин в лесу и на Пастушьей тропе. Сказала, если когда-нибудь туриста найдут, то и его на папашу повесят — мол, он его убил за то, что тот видел, как он набросился на девушку… А папаша, хоть и хорохорился, так напугался, что сдался без звука. Так что Картошечнику настал конец.
Пирс вдруг понял, что давно уже сидит не дыша, и набрал воздуха в грудь.
— Расскажите об Эстер Миллар.
Дайлис тоже тяжело вздохнула и ссутулилась.
— Ах да. Тут просто не повезло, можно сказать. Против мисс Миллар лично я ничего не имела. Только она в то утро вошла к нам черным ходом и увидела, как папаша перебирает свои побрякушки в коробке. Ни за что он не соглашался их выкинуть! Бывало, достанет коробку и разложит все на столе. А потом начинает брать по одной, вертеть в руках и вспоминать, как у него что было с теми девушками… Вспоминал и все время хихикал! Я всегда боялась, что однажды кто-нибудь войдет и увидит его, — и так оно и получилось! Рано утром вошла она к нам на кухню, только крикнула: «Это я!» Принесла нам банку варенья, а зашла по пути, перед тем как отпереть церковь. На варенья она была мастерица. Поставила банку на стол, где папаша сидел со своей коробкой, и такая была довольная собой. Потом увидела, чем он занимается, — перебирает свои сокровища. Вот и спросила папашу, откуда все это у него. Папаша ответил: просто безделушки, которые он находил в лесу. Но тут она увидела перстень и так странно спросила: «Мистер Туэлвтриз, где вы это нашли? Тоже в лесу?» И я поняла, сразу поняла по тому, как она держалась, и по голосу, что перстень она уже видела. Она его узнала… Сердце у меня ушло в пятки. Я подумала: если я не заткну ей рот, она донесет на него. И все узнают, хотя столько лет прошло! Папашу посадят… Все соседи узнают про него. Ну а меня Кевин Джонс непременно выгонит из дому. Видите, ничего другого мне не оставалось. Я пошла за ней в церковь и заставила ее замолчать. Когда я вошла, она стояла на коленях и молилась. Я сказала: мол, это я, Дайлис. Она не обернулась даже… Все легко оказалось. Труднее курицу зарезать. Не подумайте, никакой радости я не почувствовала! Сделала дело — и все. Потом я вернулась домой, объяснила папаше, что я сделала, и сказала, что ему не о чем беспокоиться. Больше уже мисс Миллар никому ничего не расскажет… Папаша обозвал меня тупицей и спросил, чего ради я ее прикончила. Я объяснила, что ради него. Он во всем виноват. Он стал ругаться: мол, я никогда ничего не делаю как надо. Вдруг я не до конца ее зарезала? Тогда ее увезут в больницу, там-то все и откроется. Она-то видела меня в церкви! Мы стали ждать; думали, ее вот-вот найдут. Но ее все не находили, и папаша забеспокоился. Сам пошел в церковь, посмотреть, что и как. Убедился, что она неживая, и вышел оттуда. Ему не хотелось первому натыкаться на нее и потом отвечать на вопросы. И только он оттуда убрался, как заявилась подружка вашего суперинтендента и нашла мисс Миллар. Так что я все-таки управилась как надо! Думаете, он меня поблагодарил? А ведь я для него старалась! Если бы папаша больше верил в меня и меньше совал нос в чужие дела, ваша мисс Митчелл не заметила бы его у церкви, а мистер Маркби не явился бы к нам с вопросами. После того как мистер Маркби ушел, я папаше все высказала. Велела, чтобы предоставил дело мне. Мне казалось, я со всем хорошо управилась!
