Мадрант вяло выслушал объяснения медика и брезгливо погладил его по лысеющей голове. У него сегодня не было в мыслях отстранять медика, чего тот больше всего и опасался, потому что отстранение от особы мадранта означало изменение ранга и лишало отстраненного многих, если не всех, привилегий.
По сути дела, приближенные мадранта, как более, так и менее, тоже были рабами, но в отличие от подлинных рабов, которые знали, что они рабы, эти считали себя свободными, и мадрант играл с ними в сложившуюся веками игру, иначе он не был бы мадрантом".
Глория смотрит из-под очков на мужа. Алеко Никитич дремлет, сидя на диване, посапывая и причмокивая.
– Ты не спи, – говорит Глория. – Ты слушай!
– Я все слышу, – встряхивается Алеко Никитич. – «Иначе он не был бы мадрантом…»
– Это очень здорово! – восклицает Глория. – «Иначе он не был бы мадрантом»! Там дальше есть длинноты и ряд фривольностей, от которых, конечно же, следует избавиться, но в целом… Ты знаешь, звонил Дамменлибен, я ему выразила свой восторг, он бы мог прекрасно проиллюстрировать…
Алеко Никитич, конечно, доверяет безупречному вкусу Глории, но не любит, когда она открыто вмешивается во внутриредакционные дела.
– А вот это уже лишнее, – замечает он, поднимаясь с дивана. – Ни один человек из редакции, не говоря уже обо мне, не читал, а ты предлагаешь Дамменлибену…
– Я не предлагаю, Алик. Я просто высказала ему свое мнение…
Из ванной выходит Поля, держа на руках закутанную в махровое полотенце Машеньку.
– А вот и дедушка пришел, – напевает Полина и вручает внучку деду.
Машенька сразу же хватает Алеко Никитича за нос.
– Ты была у Рапсода Мургабовича? – спрашивает он.
– Все взяла. Он тебе кланяется и сказал, что заглянет в понедельник по поводу статьи… Представляю, что он тебе напишет.
Алеко Никитич любит дочку, но и ей не позволяет влезать во внутриредакционные дела.
– Что надо, то и напишет! – строго произносит он, пытаясь вырвать свой нос из Машенькиной ручки.
Глория несет Машеньку в другую комнату, и они вместе с Полей приступают к укладыванию.
Алеко Никитич садится за стол и располагает перед собой материал Сверхщенского, по которому уже успел пройтись рукой мастера Индей Гордеевич.
СТАТЬЯ СВЕРХЩЕНСКОГО «МЫ – МУХОСЛАВИЧИ»,
написанная для журнала «Поле-полюшко» к 1200-летию со дня основания родного города, с правкой и замечаниями Индея Гордеевича с левой стороны и соображениями Алеко Никитича – с правой стороны.
Я иду (Невелика птица, чтобы начинать с себя! И.Г.Согласен с И.Г. А.Н.) по моему старому, но вечно молодому городу. Неспешно катит свои волны величавая седовласая красавица. Славка, что в районе Сокрестья (ныне мухославские Черемушки) принимает в гостеприимные объятья младшую сестру свою – своенравную Муху. Вековые дубы, которые помнят еще и Чингисхана, (Опять "Я"! И.Г. Точнее – «помнят бегство Чингисхана»… А.Н.) приветливо шепчут мне: «Здравствуй, человек! Здравствуй, строитель нового!»…
А по широкому светлому проспекту Холмогорова спешат к своим рабочим местам улыбчивые и до боли в сердце (При чем тут «боли в сердце»? И.Г.) родные мне мухославичи; люди-труженики, люди-романтики, люди-открыватели. (Очень хорошо. А.Н.) Я иду и думаю: воскресни сейчас, через 1200 лет, кто-нибудь из жителей того древнего Мухославска, он бы не узнал родные места. Неузнаваемо изменился облик города за это время! Гордо раскинула свои корпуса спичечная фабрика – гордость мухославичей! Далеко за пределами страны гремит слава нашего химзавода. В прошлом году мне (Почему «мне»? Я тоже был в Фанберре. И.Г. Лучше – "нам довелось". И я был в Фанберре. А.Н.) довелось побывать в далекой Фанберре – городе контрастов. И приятная гордость наполнила сердце, когда на столе мэра Фанберры я увидел знакомый баллон с клеймом родного завода. Простые фанберрцы, узнав, что я из Мухославска, широко улыбались мне и говорили: «Спасибо!». (Уточнить, за «спасибо»! А.Н.)
А от главного проспекта во все что стороны, словно молодые побеги от могучего дерева, тянутся старенькие улочки и переулки, названиями своими охраняя память недавнего и далекого прошлого. Давно прошли те времена, многое изменилось… Неизменным остался дух родного города, первые упоминания о котором относятся ко второй половине VIII века. (Уточнить век. А.Н.) Неизвестный летописец печенегского предводителя Черниллы пишет: «А шатрами стать в той провалине не сподобились, бо комарья да мух славно». «Мух славно»… (М.б., это лишнее? И так в городе много мух. И.Г.) Быть может, отсюда и пошел Мухославск. Наш земляк -историк Шехтман М.И., считает иначе. В своей монографии «Предвкушая прошлое» он пишет: "Место, на котором стоит Мухославск, до XII века называлось Сучье болото. В XII веке (Уточнить века и годы. А.Н.) жители занялись пушным меховым промыслом и разведением сливовых деревьев, и город постепенно А.Н. стал называться Мехосливском. С течением же времени фонетическая подвижность, свойственная нашему языку, привела к тому, что "е" заменилось на "у", а "и" – на "а"…"
Много испытаний выпало на долю родного города. В XIII веке во время (Правильно – «монголо– татарского», если речь идет об иге. А.Н.) татаро-монгольского нашествия он был сровнен с землей. В смутное время поляки сожгли город дотла. В 1782 году, когда вольнолюбивая Славка вышла из берегов, город был полностью затоплен. Своим третьим и окончательным пришествием (Не «пришествием», а «рождением»! Мы – атеисты! И.Г. Согласен. А.Н.) мы обязаны русскому купцу Никите Евстафьевичу Холмогорову, который в 1863 году основал здесь железоделательные мастерские (ныне спичечная фабрика).
Сейчас в нашем городе – красавец стадион на 150 000 посадочных мест с сауной и современным реабилитационным центром. (Вот на таком бы уровне! А.Н.) Каждый восьмой мухославич имеет возможность заниматься любимым спортом, каждый шестой ходит в городской театр музкомедии, каждый пятый пользуется публичной библиотекой им. Глинки, который тоже бывал в нашем городе. Каждые 12 секунд (Уточнить цифры! А.Н.) с конвейера нашей фабрики сходит новенькая спичечная коробка, каждые 10 минут от наших химикатов в далекой Австралии гибнет кролик, каждый второй мухославич регистрируется в городском ЗАГСе, а для каждого третьего гостеприимно распахнуты двери больницы, где скромные врачи в белых халатах (Не «врачи», а «люди». И.Г.) творят чудеса. В зоне отдыха, что на Мухе, прямо под открытым небом, любят проводить уик-энды («Выходные дни». Американизмы ни к чему. И.Г.) мухославичи. Богаты рыбой воды Мухи и Славки. И плотвичка идет на донку, и ершишко нет-нет, да и побалует сердце рыбака. Бежит по проводам электричество – светлый заряд будущего. Я люблю бродить по городу теплым июльским вечером и вдыхать пряный запах аммиака с химзавода, люблю, затаив дыхание, лежать в кустах, любуясь влюбленными, когда в памяти сами собой возникают пахучие строки мухославского поэта Колбаско: «Я себя мухославичем числю. Будто связаны пайкой одной. Если ж вдруг я сбежать замыслю, ты держи меня, город родной!» (У Колбаско можно найти стихи и посочнее. А.Н.)
И в эти славные дни мы рады приветствовать прибывших к нам товарищей («Господ», а не «товарищей»! И.Г. Лучше – «делегацию». Приветствовать «господ» идеологически неверно А.Н.) из города-побратима Фанберры – во главе с господином Бедейкером и сказать им: «You are wellcome to Mukhoslavsk!» Мы рады гостям, у которых добрая воля, но тем, кто приезжает к. нам, чтобы выведать, вынюхать, опорочить, мы в любой момент можем сказать: «Go home!» Дубина народного гнева умеет костить, когда понадобится! (Не надо пугать! А.Н.)
И вот я (Тов. Сверхщенский! Не надо отождествлять себя со всем народом! И.Г.)иду по родному городу, затерявшись среди тысяч таких же, как я, влюбленных в свой город, и у всех у насна лицах светится сегодня одна гордая, счастливая мысль: «Мы – мухославичи!»
Впрочем, почему только сегодня? И завтра, и послезавтра, и на века!…
