Во главе стола сидели Хэл и Уильям, а также мистер Битти и Эдвард Андерсон, и они говорили о короле.

– Бог свидетель, я вовсе не рад тому, что на троне сидит голландец, но, вообще говоря, этот маленький джентльмен в черном бархате уже проявил себя как воин, – заметил Битти.

Хэл кивнул:

– Да, он сильно сопротивляется Риму и не любит французов. Одно это вызывает во мне преданность. Но я также нахожу его человеком с острым взглядом и умом. Думаю, он будет для нас хорошим королем.

Элис Кортни, молодая жена Уильяма, сидела рядом с Хэлом, бледная и тихая. В противоположность первым дням влюбленности и послушности она вообще не смотрела через стол на своего мужа. Сбоку на ее лице, под ухом, виднелся темный синяк, который она попыталась скрыть под слоем рисовой пудры и припрятать под локоном темных волос. Она весьма односложно отвечала на болтовню миссис Битти.

В конце ужина Уильям встал и постучал серебряной ложкой по своему бокалу, требуя внимания.

– Поскольку я остаюсь отвечать за все, пока остальные члены моей любимой семьи отправляются в дальний вояж… – начал он.

Том спрятался за большим букетом, чтобы его не видели Уильям и отец, и, сунув палец в рот, изобразил сильную тошноту.

Дориан счел это таким забавным, что закашлялся и подавился от смеха, и поспешил сунуть голову под стол.

Кэролайн бросила на Тома короткий надменный взгляд и передвинула свой стул так, чтобы Том не видел ее за цветами. Не обратив внимания на все эти моменты, Уильям продолжил:

– …Я знаю, отец, что ты, как и много раз прежде, вернешься к нам с еще большей славой и на корабле, нагруженном богатствами. Я буду жить в ожидании этого дня. Но пока ты здесь, я хочу, чтобы ты знал: дела семьи здесь, в Англии, будут находиться под моей неусыпной заботой.

Хэл откинулся на спинку стула, полуприкрыв глаза, и с улыбкой слушал торжественные клятвы старшего сына. Но когда Уильям упомянул о своих троих единокровных братьях, Хэл ощутил укол сомнения: в голосе Уильяма что-то изменилось.

Хэл резко открыл глаза и увидел, что Уильям смотрит на Тома, сидящего в конце стола. Ледяной темный взгляд Уильяма так не соответствовал теплоте произносимых слов, что Хэл сразу понял: все, что говорил старший сын, было неискренним.

Уильям ощутил недовольство отца и оглянулся на него, мгновенно скрыв свою злобу. Его лицо тут же вновь засияло нежностью, смешанной с грустью от неминуемой разлуки с любимыми.

Однако то, что Хэл успел увидеть в глазах Уильяма, вызвало у него целый поток мыслей и одновременно странное предчувствие, дурное и тяжелое, что он в последний раз сидит за таким вот столом вместе со всеми своими сыновьями. «Ветер риска и опасностей унесет всех нас прочь, – подумал он, – и каждый отправится собственным курсом. Кто-то уже не увидит Хай-Уилда…»

На него навалилась такая глубокая меланхолия, что он оказался не в силах стряхнуть ее и просто заставил свои губы улыбаться, когда встал, чтобы ответить на тост Уильяма.

Ветер и волны понесли наконец корабли к открытому морю. Уильям, сидя на своем Султане, вороном жеребце, высоко взмахнул шляпой, салютуя двум кораблям. Хэл подошел к поручням на юте, чтобы ответить на его салют, а потом отвернулся и начал отдавать приказы рулевому, разворачивая корабль на юг.

– Ветер держится? Не помешает идти до Ушанта? – спросил он Неда Тайлера, когда они обогнули мыс Пенли и зеленые холмы Англии начали таять за кормой.

Нед стоял у новомодного рулевого колеса, которое на таком современном корабле заменило древний румпель. Это колесо стало изумительным изобретением: если, используя румпель, рулевой был ограничен поворотом на пять градусов по обе стороны от центра, то эта новая штуковина, штурвал, позволяла делать поворот в целом на семьдесят градусов, и это давало возможность гораздо лучше управлять кораблем.

– Ветер устойчивый, капитан. Юго-юго-запад, – ответил Нед.

Он прекрасно знал, что это был формальный вопрос, потому что Хэл внимательно изучил карты, прежде чем выйти из каюты, а направление ветра и сам чувствовал.

– Отметь на траверз-доске, – сказал Хэл.

Нед воткнул колышек в дырку на краю круглой доски.

Следовало добавлять по колышку каждые полчаса, а в конце вахты будут определены главный курс и положение корабля по навигационному счислению.

Хэл прошелся по палубе, глядя вверх, на паруса. Ветер дул с левого борта, легко наполняя их. Благодаря Неду каждый парус выглядел безупречно, и «Серафим» как будто летел, перепрыгивая с волны на волну. Хэла охватило радостное возбуждение такой силы, что он удивился. «Мне казалось, что я слишком стар для того, чтобы восторгаться, оказавшись на палубе и ожидая приключений», – подумал он.

Он постарался придать своему лицу спокойное выражение, а походке – неторопливое достоинство, но на юте стоял Большой Дэниел, наблюдая за ним, и их взгляды встретились. Ни один из мужчин не улыбнулся, но каждый прекрасно понял чувства другого.

Пассажиры поначалу стояли в средней части корабля, выстроившись вдоль поручней. Женские юбки развевались и шуршали на ветру, а чепчики приходилось придерживать. Но как только «Серафим» оставил сушу далеко позади и ощутил полную мощь открытого моря, женские восторженные восклицания понемногу затихли, пассажирки одна за другой оставили поручни и поспешили вниз, оставив одну только Кэролайн стоять рядом с ее отцом.

Весь этот день и несколько следующих ветер набирал силу. Он гнал вперед два корабля, пока наконец к вечеру не начал угрожать настоящим штормом, и Хэлу пришлось убавить парусов. Когда стемнело, корабли подняли на грот-мачты сигнальные фонари. А на рассвете Нед постучал в дверь каюты Хэла, чтобы сообщить: «Йоркширец» виден в двух милях за кормой, а впереди слева по борту виден Ушант.

Еще до полудня они обогнули Ушант и направились прямиком в бурные воды Бискайского залива, оправдывавшего свою зловещую репутацию. Всю следующую неделю команда могла использовать отличную возможность как следует потренироваться в управлении парусами, чтобы провести корабль через беспокойные воды и сильные ветра. Среди женщин, похоже, одна лишь Кэролайн не страдала от морской болезни, и она вместе с Томом и Дорианом каждый день присутствовала на уроках мастера Уэлша в тесной каютке.

Она говорила мало и совсем не обращалась к Тому, продолжая игнорировать его, даже когда он говорил весьма умные вещи. Она отклонила предложенную им помощь в решении математических задач мастера Уэлша.

Языки и математика – в этих двух областях Том преуспевал.

Кэролайн отказалась и от уроков арабского, которым мальчики каждый день занимались по часу с Элом Уилсоном.

Пока они пересекали Бискайский залив, Гай лежал плашмя, страдая от морской болезни. Хэла очень беспокоило, что кто-то из его сыновей может стать жертвой волнения на море. Тем не менее он устроил для Гая постель в каюте на корме, и Гай лежал там, бледный и стонущий, словно на грани смерти, не в силах принимать пищу и лишь глотая воду из кружки, которую Эболи держал перед ним.

Миссис Битти и ее младшие дочери чувствовали себя не лучше. Ни одна из них не покидала каюту, и доктор Рейнольдс, которому помогала Кэролайн, проводил почти все дни в заботах о них. Это было не слишком воодушевляющее занятие: приходилось то и дело выбегать наружу с полными горшками и выплескивать их содержимое за борт.

В каютах на корме царствовал кислый запах рвоты.

Хэл приказал теперь держать курс строго на запад, чтобы в темноте не налететь на острова, Мадейру или Канарские, и в надежде поймать более удачный ветер и поскорее дойти до экваториальной зоны. Однако они успели достичь тридцать пятого градуса северной широты, оставив Мадейру в сотне лиг к востоку, когда шторма начали постепенно утихать. Теперь Хэл смог заняться ремонтом парусов и рей, пострадавших в штормах, и потренировать команду в других занятиях, кроме как поднимать и спускать паруса.