— Отче, — спросил один молодой монах, — почему Церковь называет брак священным? Разве брак приводит к святости?

— Может, и нет, но в нем столько мучеников! — отвечал с улыбкой старец.

Эти маленькие картинки мне удалось подглядеть в поездке по Кубе. Одиночество — понятие не только интернациональное, но и вечное. Неплохо бы спросить самого себя: а вдруг я делаю кого-то одиноким?

Было жарко. На бровке тротуара сидела женщина лет семидесяти. Очень бедно, но эпатажно одета: коротенькие красные чулочки в сеточку, шелковая изношенная туника, из которой торчали худенькие сморщенные руки. Аккуратно причесанная, со следами губной помады на губах. Рядом с ней стоял прозрачный пакет. В нем аккуратно разместились собранные ею пустые алюминиевые баночки из-под пива, пепси, фанты. Она бережно доставала их, одну за другой, и внимательно изучала, не осталось ли чего-то внутри, пробуя попить из каждой. В одной, из-под пепси-колы, что-то было. Женщина достала пластиковую мисочку и вылила туда остатки напитка.

— На, пей, это вкусно! — обратилась она к своей спутнице.

Старая дворняжка, одетая в выцветшую майку, лежала у ног женщины.

— Повернись ко мне, глупенькая. Ну, попробуй!

Собака не проявляла интереса. Женщина обмакнула палец в жидкость и помазала собачью морду. Собака облизнулась, но пить не стала. Мне не хотелось смотреть, что будет дальше. Было больно.

Тут женщина подняла голову. На меня посмотрели удивительно чистые голубые глаза. Такая запредельная чистота! И такое запредельное одиночество! Захотелось кричать. Между одиночеством и ОДИНОЧЕСТВОМ — такая пропасть!

Маленького черного пекинеса с белой грудкой взяли в частный дом. Пекинес, домашняя дружелюбная собачка, оказался не нужен хозяевам, и его отправили жить на задний двор, в патио. Бросили на каменный пол подстилку, и он оказался один за запертой дверью. Пускали в дом редко. А так хотелось тепла! Приходилось скулить, а в перерывах ловить маленьких ящериц и лягушек. Незнакомых запахов и звуков было много, но они не могли согреть. Два раза в день, утром и вечером, дверь открывалась и появлялась миска с едой. Миска с водой стояла в патио всегда. Пекинесу хотелось с кем-то поиграть, прижаться, облизать…

Один раз задняя дверь открылась, и рядом с пекинесом опустили маленькое беленькое тельце, покрытое гладкой шерстью. Котенок! Пекинес облизывал его с головы до ног, заботился о нем, играл с ним и несказанно радовался. Черный пекинес и белый котенок спали теперь на подстилке вместе. Жить стало веселее. Счастье было рядом и, казалось, навсегда.

Но котенок вырос и стал гулять по ночам. А потом и вовсе куда-то ушел. И пекинес опять с тоской поглядывал на дверь, прислушиваясь: а вдруг откроется.

И через какое-то время она открылась. На задний двор принесли двух поросят и поместили в небольшой, сложенный из блоков загон. С одной стороны он был зашит прутьями, через которые поросята не могли просунуть голову, зато пекинес проходил свободно. И началась новая жизнь! Он облизывал пятачки поросятам, играл и пытался устроиться с ними поспать. И хотя в вагончике было неудобно спать из-за того, что пол был мокрым и грязным, пекинес все же устраивался между поросятами и мирно засыпал. Свинки быстро выросли, и их куда-то увели. Он опять остался один. Он опять ждал. Он до сих пор ждет, что когда-нибудь дверь откроется, и…

Одиночество, как звезды, незаметно в больших городах. Оно становится особенно ярким в небольших селеньях.

Мне довелось увидеть этого человека несколько лет тому назад, в маленьком рыбацком поселке. Молодой, физически очень сильный, зеленоглазый. Его домик 2,5 на 2 метра с единственным заколоченным досками окном стоял на каменном выступе, где река вливалась в море. Пойдешь налево — пахнет рекой, направо — морем. Налево — вода пресная, направо — морская.

В пространство его нехитрого жилища умещались: кровать, вешалка, унитаз, маленькая электроплитка и умывальник. Раньше это было сараем при родительском доме. Родители дом продали, переехали в другое место, а его оставили. Почему его, ненормального, родители оставили одного и не взяли с собой — неизвестно. Но было видно, он очень страдает один.

Все звали его Локо (по-испански — «сумасшедший»). С ним нелегко было общаться, ощущалось тревожное напряжение. Тяжело было смотреть ему в глаза, там чего-то не хватало, как у зверя. Но чувствовалось, что сердце его изранено одиночеством. Локо не мог понять, за что его бросили. С утра до вечера он подрабатывал на тяжелых строительных работах в основном за еду. Работа находилась всегда: морская соль и ветры в поселке разъедают все — и металл, и штукатурку, солнце выжигает краску, так что дома рыбакам приходилось красить и ремонтировать ежегодно. Но вечерами и ночами ему было очень тоскливо. Река и море — его единственные соседи и друзья. Он выходил к ним по вечерам, становился лицом и кричал. Пронзительно, как раненый зверь.

Как-то раз группа бывших товарищей по учебе, а ныне высококлассных профессионалов, успешных, уважаемых и богатых людей, собралась проведать своего старого любимого профессора. Они пришли к нему в дом, и очень скоро разговор зашел о непрекращающихся стрессах, которые провоцирует и работа, и современный мир, и вообще жизнь в целом.

Профессор предложил всем своим ученикам кофе и, получив согласие, удалился на кухню. Вернулся он с большим кофейником, рядом с которым на подносе красовались на удивление разные кофейные чашки. Чашки были разноцветными, разнокалиберными. Среди этой компании были и дорогие фарфоровые, и обычные керамические, и просто глиняные, и стеклянные, и пластиковые. Они отличались по форме, декору, удобству ручек… Профессор устроил кофейник посреди стола и предложил, чтобы каждый выбрал себе понравившуюся ему чашку и заполнил ее только что сваренным кофе. Когда чашки были разобраны и кофе налит, профессор немного прокашлялся и тихо, с невероятной теплотой доброжелательностью обратился к своим гостям:

— Вы обратили внимание, что самые красивые и дорогие чашки разошлись в первую очередь? А остались самые простые и дешевые? Это нормально, так как каждый хочет для себя лучшего. На самом деле это является в большинстве случаев причиной стрессов, о которых вы говорили. Продолжу: чашка не прибавила вкуса или качества кофе. Чашка только маскирует или скрывает то, что мы пьем. Вы хотели кофе, а не чашку, но инстинктивно вы искали что получше. Жизнь — это кофе. Работа, деньги, социальное положение — это просто чашки, которые придают форму и укрывают в чем-то жизнь. И тип чашки не определяет и не изменяет качество той жизни, которую мы ведем. Напротив, если мы концентрируемся только на чашке, перестаем наслаждаться кофе. Наслаждайтесь своим кофе! Самые счастливые люди не те, кто имеет самое лучшее, а те, кто делает самое лучшее с тем, что имеет. Помните.

Эту историю сложила молва об одном очень известном в свое время раввине по имени Баал Шем Тов. Он возрождал еврейские общины, слыл целителем и жил в 1698–1760 гг. Члены его общины говорили, что он был настолько набожный, целомудренный, добрый и чистый, что сам Бог слушал его слова.

В этом была традиция: все, кто хотел чего-то, или нуждался в чем-либо, или не мог чего-то добиться, шли к раввину. Баал Шем Тов собирал их всех один раз в году в день, который выбирал сам, и вел за собой в определенное место посреди леса. Там, как гласит легенда, Баал Шем Тов по-своему как-то по-особенному красиво раскладывал ветки и листья и разводил костер, потом заводил молитву или разговор вполголоса, будто для себя самого. И говорят, что Богу так нравились слова, произносимые Баал Шем Товом, так очаровывал костер, сложенный прекрасным способом и Ему так нравилось это собрание людей в лесу, что Он не мог сопротивляться просьбам и выполнял желания всех присутствующих.