— Мы же опоздаем!

— Ничего, подождут!

Арман Буазье лукаво посмотрел на дочь, сидевшую за рулем. Она возразила ему совсем как ее мать в былые времена, с беспечной небрежностью. Изабель тоже не преминула при случае напомнить ему о том, какое положение он занимал. Она даже убеждала его быть пожестче в разговорах с издателем. Всю свою молодость Сандрина, которую в семье любовно называли Санди, только и слышала о том, что отец, при всем своем писательском таланте, совершенно неспособен защищать собственные интересы. И так повторялось изо дня в день. Семь лет прошло с тех пор, как умерла Изабель, и все это время Санди так хорошо заменяла мать, что Арман уже не осознавал, кто из этих двух женщин сидит в машине рядом с ним. Получить водительские права он так и не решился: женские руки управляли за него автомобилем, а он лишь пассивно отдавался ощущению скорости и движения. Это позволяло ему спокойно рассуждать о необычности своего нынешнего положении. «К чему же я пришел?» — думал он временами, чтобы понять, не заблуждается ли он на свой счет. Всякий раз, когда Арман смотрел на список «Книг того же автора» в очередном издании своих произведений, его охватывало смешанное чувство гордости за то, как много он написал, и страха, что он трудился понапрасну. В свои 85 лет он буквально сгибался под тяжестью премий, хвалебных рецензий и высоких званий. Член Французской академии, почетный доктор целого ряда зарубежных университетов, — о чем еще можно мечтать? Он был близок к пресыщению и все свое честолюбие направлял теперь на то, чтобы не сдать позиций. Единственная забота Армана теперь — доказать читателям и себе самому, что с возрастом он не растерял ни грамма своего таланта. К тому же публика следила за каждой книгой Буазье и ценила его как непревзойденного мастера запутанных семейных историй и любовных драм. Критики в свое время сравнивали его с Достоевским в сочетании с Кафкой и маркизом де Садом для большей пикантности. В лучшие дни он смеялся над столь лестными сравнениями. Но в минуты душевной меланхолии искренне верил, что все созданное им не стоит и выеденного яйца. К счастью, даже в эти периоды тяжких сомнений Санди умела найти слова, способные взбодрить отца. Она делала это легко и умело, будто заводила часовой механизм. С нею Арман забывал, что он вдовец.

Арман еще раз украдкой взглянул на Санди. Ей сорок восемь лет, а на вид можно дать не более тридцати семи. Тонкая, живая, с темными волосами и милым лицом, напоминающим мордашку умного котенка, она была одета со всей элегантностью: на ней был бежевый строгий костюм и косынка в осенних тонах. Санди явно приоделась для сегодняшнего события. Или для отца? Он в тайне надеялся на это. Дочь заслуживала большего, чем нынешняя одинокая и добропорядочная зрелость. В свое время она была замужем за неплохим человеком, банкиром Биллом Нейсторгом. К несчастью, он слишком любил деньги. Состояние дел на бирже интересовало его больше, чем собственная семья, он был американцем до мозга костей и мечтал вернуться на родину, как только позволит ему международная корпорация, на которую он работал. После одиннадцати лет непростой совместной жизни они решили разойтись, и Билл Нейсторг тотчас же отбыл в Штаты. К счастью, детей у них не было. В свое время Арман Буазье был удручен этим обстоятельством (по крайней мере, для вида), а теперь нарадоваться не мог, что так вышло. Стала бы Санди уделять ему столько внимания, будь у нее сын или, что еще хуже, дочь — вечный источник беспокойства для родителей? После развода с Биллом Нейсторгом она полностью посвятила себя отцу и тем самым в замен проблем, тревог, планов, разочарований и надежд жены банкира получила проблемы, тревоги, планы, надежды и разочарования дочери писателя. Еще вчера Арман и Санди провели немало времени, обсуждая его последнюю (пятьдесят девятую!) книгу, выход которой планировался на октябрь. Желая подготовить почву для нового романа, Бертран Лебрук, президент издательского дома «Дю Пертюи», попросил Армана Буазье — он его считал талисманом и визитной карточкой своего издательства — выступить до официального выхода книги перед сотрудниками, ответственными за ее продвижение на рынке. Съезд специалистов по маркетингу должен был состояться в городе Довиль в конце июня. «Коммерсанты» от издательства уверяли, что созыв лучших представителей фирмы на курорте, пусть и до начала сезона, станет свидетельством заботы о сотрудниках, и это не оставит их равнодушными. Справедливости ради Санди тоже была приглашена на чествование отца. Без нее Арман ни за что бы не поехал. Даже теперь, по дороге в Довиль, он сожалел о том, что дал себя уговорить.

— Я все думаю: ну какого черта я буду там делать! — ворчал он, пока Санди обгоняла малолитражку, которая ползла по автостраде со скоростью катафалка.

— Папа, нужно, чтобы все карты были в наших руках!

— Что-то я сомневаюсь!

— В чем? В торговых представителях? В их способности продать твою книгу?

— Да нет! Я сомневаюсь в ее ценности.

— Папа, ты опять за старое! Как ты любишь терзаться и мучиться, когда для этого нет ни малейшего повода! Как говорила мама, ты «мастер сеять панику»!

Он замолчал, недовольный тем, что дал ей новый повод для критики. Между тем последнюю книгу, «Смерть месье Прометея», он начинал писать в порыве многообещающего энтузиазма. Завязка была достаточно смелой: в центре романа — переживания преподавателя истории, специалиста по древним цивилизациям. Он получил от своих учеников шутливое прозвище «месье Прометей» и посвятил себя культу олимпийских богов.

Герой романа просто помешался на истории легендарного похитителя огня, которого разгневанный Зевс отдал на растерзание грифу, клевавшему печень титана. И вот однажды сей достойный педагог и страстный поклонник античности, заподозрив, будто его жена в сетях Венеры, принес и ее и себя в огненную жертву богам.

— Напрасно ты себя мучаешь, — продолжала Санди. — Я уверена: «Смерть месье Прометея» будет иметь бешеный успех.

— То же самое ты говорила о моем предыдущем романе «Бесчестье». А от этой злосчастной книги, в конце концов, отвернулись все критики.

— Но не публика! Нельзя же сразу угодить тем, кто любит читать, и тем, кто любит судить.

— Это правда, — согласился он.

Не переводя взгляда с дороги, она добавила:

— Я так совершенно спокойна. Правда, название мне по-прежнему не нравится.

— Не нравится? «Смерть месье Прометея» — это привлекает внимание, выходит из общего ряда…

— Боюсь, что твой тонкий намек ускользнет от большинства читателей, которые не слишком подкованы в мифологии.

Она говорила, что предпочла бы «Скрипки ужаса», но Арман считал такое название абсурдным и старомодным. На сей раз он настоял на своем. И это было их единственным разногласием в отношении книги.

— В любом случае, — заключил Арман, — поздно что-либо менять, жребий брошен, — и снова погрузился в молчание.

Санди самолично выбрала галстук, который он надел сегодня утром на торжество в Довиле: бордовый, со светло-серыми поперечными полосками. Санди полагала, что в этом галстуке отец выглядит моложе, но при этом не смотрится комическим стариком, позабывшим о собственном возрасте. И он доверял ей, ведь на всем свете, по-видимому, одной Санди незачем лгать ему. Арман сожалел, что она отказалась переехать к нему после смерти матери. С мужем она разошлась, друга у нее нет, детей тоже, и все-таки она по-прежнему предпочитает жить по улице Висконти в слишком большой и роскошной квартире, доставшейся ей от Билла Нейсторга. Почему? Как могла ей нравиться обстановка, наверняка бывшая свидетельницей разочарований и унижений ее замужества? А между тем Санди могла быть счастлива в небольшой, но удобной квартире Армана, которую он снял по улице Сен-Пер после смерти жены. Даже самые разумные женщины не застрахованы от подобных капризов, говорил он себе. И все же большинство из них после жестоких разочарований неудачного брака уходили в тень, жили скромнее, чтобы не ввязаться в новую авантюру. По крайней мере так вели себя героини последних книг Армана Буазье. Впрочем, пора подготовиться к рекламному шоу в Довиле. Размышляя о своей жизни, Арман чуть было не забыл о писательских обязанностях!