В Красную армию Власова призвали 5 мая 1920 года, и «за землю для крестьян, за лучшую жизнь для рабочего, за светлое будущее Русского народа», как он писал в немецкой газете «Заря», сражаться ему пришлось недолго.

В октябре 1920 года, после завершения Нижегородских пехотных курсов командного состава РККА, молодого краскома отправили на врангелевский фронт, но добрался он туда, когда боевые операции были завершены и начались карательные – расстрелы десятков тысяч сдавшихся белогвардейских офицеров.

Разумеется, особой разницы в изложении событий нет, и все же, как мы видим, акценты в «Открытом письме» чуть-чуть смещены.

В 1943 году Власову почему-то было важно, чтобы его осеняла слава участника Гражданской войны. А реальный послужной список – участие в разгроме крестьянских отрядов Маслака и Каменюка – для борьбы за «землю для крестьян, за светлое будущее Русского народа» явно не подходил.

Как, впрочем, не подходила для имиджа народного героя и вся по следующая служебная карьера Андрея Андреевича…

Еще более существенны разночтения в пункте образования.

В университете Власов провел менее года, и его слова: «Я… учился на гроши, добился высшего образования» – не соответствуют истине. По его письмам[2] видно, что и элементарной грамотности не хватало ему, не говоря уже о других познаниях.

В самой последней «автобиографии», созданной уже в ходе судебного заседания 30 июня 1946 года, Власов дал по поводу своего образования более объективные сведения: «Окончил два класса семинарии и курсы „Выстрел“…».

Высшего образования у Власова не было. Это важно. Но еще более существенны попытки обойти этот вопрос. И тут мы должны вспомнить, что «Открытое письмо» Власов писал, ощущая (или пытаясь ощутить) себя национальным героем, вождем и будущим спасителем России. Расстановка акцентов, смещение правды и выдумки в нем – принципиальны. Они показывают, каким Власов хотел быть, как хотел выглядеть в глазах сподвижников. Этим и вызвано самозванное повышение образовательного ценза. К высшему образованию в нашей стране тогда относились с уважением.

Но все же были тут, как нам кажется, и иные, подсознательные мотивы.

Власов все-таки получил в юности зачатки серьезных знаний, позволявшие ему, по крайней мере, ощущать недостаточность своего образования для той работы, которой приходилось заниматься. Явление это не столь и заурядное в Красной армии. У большинства советских военачальников, вспомните Буденного или Ворошилова, даже и сожаления такого не возникало.

Тем не менее для понимания судьбы и характера Власова важнее другое: ощущая явную недостаточность образования, Власов не считал возможным прервать свою карьеру для учебы.

Между тем поначалу карьера генерала складывалась довольно скучно и заурядно.

До июля 1922 года Власов занимал должность командира взвода, а затем – роты в четырнадцатом Смоленском полку второй Донской стрелковой дивизии, расквартированной в бывшей Донской области и Воронежской губернии.

В 1923 году, на пятую годовщину Красной армии, как сказано в биографическом очерке, изданном Школой пропагандистов РОА в Дабендорфе[3], комроты Власов был награжден именными серебряными часами.

Менялись номера дивизии и полка. Из второй дивизия сделалась девятой, а полк был переименован вначале в пятый Смоленский, а затем – в двадцать шестой Ленинградский. Но в карьере Власова, в его жизни существенных изменений не происходило.

Начальник полковой школы 26-го стрелкового полка, слушатель Высших стрелково-тактических курсов усовершенствования командного состава Красной армии «Выстрел», командир стрелкового батальона, временно исполняющий должность начальника штаба полка – обычная захолустная армейская судьба…

Вспоминая в 1943 году свою первую армейскую десятилетку, Власов напишет:

«Будучи командиром Красной армии, я жил среди бойцов и командиров – русских рабочих, крестьян, интеллигенции, одетых в серые шинели. Я знал их мысли, их думы, их заботы и тяготы. Я не прерывал связи с семьей, с моей деревней и знал, чем и как живет крестьянин.

И вот я увидел, что ничего из того, за что боролся русский народ в годы Гражданской войны, он в результате победы большевиков не получил.

Я видел, как тяжело жилось русскому рабочему, как крестьянин был загнан насильно в колхозы, как миллионы русских людей исчезали, арестованные, без суда и следствия. Я видел, что расшатывалось все русское, что на руководящие посты в стране, как и на командные посты в Красной армии, выдвигались подхалимы, люди которым не были дороги интересы Русского народа».

Нет никаких оснований, чтобы сомневаться в искренности этого признания.

Все двадцатые годы Андрей Андреевич служил в центральных районах России. Вторая Донская дивизия принимала участие и в расказачивании, и в укрощении крестьянских волнений, и не видеть, не понимать, что происходит, Власов просто не мог. Человеком он был неглупым, да и находился не в таких чинах, чтобы не сталкиваться с царившим вокруг произволом.

Так что он действительно многое видел, многое понимал…

Другое дело, что, и понимая все, не помышлял тогда о карьере народного заступника, освободителя России. И в мыслях не прикидывал на себя эти красивые, но невероятно тяжелые одежки!

Более того, с годами армейской службы то раздвоение сознания, когда приходится служить тому, что ненавистно тебе, становилось для Власова привычным, и он словно бы и забыл, что можно жить как-то иначе.

Священник РОА, протоиерей Александр Киселев приводит в своей книге довольно интересный эпизод:

«Как-то, будучи наедине с женой, Власов критиковал новый правительственный декрет, которому была посвящена свежая газета. Вошел близкий сотоварищ-офицер. Власов с полуслова перешел на восторженно-восхваляющий тон по поводу того декрета, который он только что критиковал. По уходе офицера жена Власова с горячностью сказала:

– Андрей, разве так можно жить?!»[4]

Вопрос очень наивный…

Анне Михайловне Власовой можно только посочувствовать. Хотя и сделалась она женой красного командира, но совестливость и простота то и дело прорывались в ее поступках, и жить с Андреем Андреевичем ей было нелегко. Нелегко было и самому Власову. Он не чувствовал себя счастливым в семейной жизни. Жена, как ему казалось, не понимала его. Не понимала, что он уже и не может жить иначе.

Объяснить это тоже было трудно, да и рискованно было затевать такой разговор. И Андрей Андреевич молчал. «Понимания» он искал теперь на стороне и, как можно судить по некоторым свидетельствам, находил его.

Забегая вперед, скажем, что только война помогла решить Власову семейную проблему.

Отправив 22 июня 1941 года в Горьковскую область к родителям жену[5], Власов сразу же завел себе военно-полевую подругу – Агнессу Подмазенко, с которой у него был весьма бурный роман.

Но это произойдет через десять лет, а пока расставаться с Анной Михайловной будущий генерал не спешил. Тем более что в 1930 году он решил вступить в партию.

С точки зрения карьериста решение, безусловно, правильное. Сложнее было совладать с собственными чувствами, со своей совестью, но тут – Власов уже завершал тогда армейскую «школу» – тоже все было в порядке. Излишней откровенностью Андрей Андреевич никогда не страдал, да и полковая выучка тоже не прошла напрасно. Судя по рассказу протоиерея Александра Киселева, уже тогда Власов виртуозно умел скрывать и свои мысли, и свои чувства.

Как и следовало ожидать, после вступления Власова в партию в его карьере наступил перелом. В ноябре 1930 года его переводят из Ленинградского стрелкового полка в Ленинградский военный округ.

Если мы вспомним, что под Ленинградом, при неудачной попытке деблокады города, и закатилась звезда советского генерал-лейтенанта Власова, здесь обнаружится явная, фатальная связь.