И она читала им вслух. Это не было утешением, не было обещанием – по крайней мере, сначала ей так казалось. Лишь слова, чужие слова, которые приютившиеся невдалеке от зоны существа могли складывать как угодно. Но складывали почему-то так, что ей становилось неуютно
– Ты знаешь, что все кончится, – сказала ей Пилар. – Они – наши, другие, – они не хотят улетать. Но я боюсь. Я боюсь, Шивон-с-корабля. У меня есть маленький, Шивон. Я не хочу, чтобы все кончилось для него.
Шивон взяла ее за изгибающуюся конечность. Хотела пообещать. Это она, в конце концов, может сделать – делали уже. Называлось «жена астронавта». Женщины приносили на корабль младенцев-ксено и выдавали за своих. По законам дальнолета они могли отказаться от анализа ДНК на корабле и дождаться приземления на родной планете – а там уж поздно было отправлять обратно. Шивон помнила; так увозили детишек с Гу, когда взбесилась Таукитская констелляция. А остальных? Остальных ты куда денешь?
Она опять опустила глаза к книжке:
«Иногда я вспоминаю маленькую церковь на забытом каменистом берегу Ирландии. Церковь теплая, и свет в ней желтый, оттого полированные коричневые скамейки кажутся по-домашнему уютными, особенно когда снаружи – дождь, и одинокий ветер, и нет на свете места, где бы можно было согреть душу или хотя бы тело стаканчиком виски…»
* * *
– Это невозможно, – сразу сказал Старший брат. Сказал быстро и уверенно, не дождавшись, пока она закончит. – Планета – как вы там говорите – бесконтактная. Биологи и медики с ними не работали. Если у нас на борту будут непроверенные ксено, нам просто не дадут посадку. Нигде.
– Но…
– Ни Леоч, мы в любом случае не сможем эвакуировать целую планету.
– Да речь и не о планете, – сказала Шивон. – Речь о тех, с кем я беседовала…
Корда поднял брови.
– Они… вроде бы… совершили преступление против рода. Заговорили на чужом языке.
– То есть, – качнул головой Корда, – что получается? Незаконное вмешательство в дела суверенной планеты. Попытка изменить естественный ход развития свободного существа. Еще что?
– Вы же гагаринцы. – Шивон смотрела ему в глаза. Все знают, что гагаринцы подчиняется только своей присяге, а законы дальнолета видали… в закрытой капсуле в открытом космосе.
– Ни Леоч, – оборвал он, – я бы плюнул на все и взял их. Если б они были не с Сельве.
– А как же «поправка беженца»? «Если жизни существа угрожает непосредственная опасность…»
– А вы много знаете – для лингвиста-то. – Губы Старшего брата как-то криво изогнулись. То ли улыбка, то ли… – Только за пределами Союза поправка не действует.
– Что-то я не поняла. Это что же, гагаринец отказывается спасать живых существ только потому, что они не принадлежат к Галасоюзу? Да это же… – Как глупо, у нее, у лингвиста, теперь не хватало слов.
– А вы дадите гарантию, что они не представляют опасности для Галактики? Что они не агрессивны, не заразны, что они не перережут экипаж, пока мы доберемся до станции? Дадите? Я не потащу в пространство черт знает кого!
– Они не агрессивны!
– Если они не сожрали вас за два дня, это еще ничего не значит. Сожрут на третий. Или хуже – будет у нас второй… вирус Ковальского. Как тогда на Делле. Слышали?
– Кто же не слышал, – тихо сказала Шивон.
– Тоже ведь завезли. И не поняли сначала откуда. А когда поняли… – Старший брат сплюнул.
Шивон поглядела в его выцветшие глаза и осознала – бесполезно. Наверное, гагаринец Любко Корда был еще совсем юнцом, когда его отправили на Деллу. И он не повезет сельвенцев. Не потому, что боится что-то там нарушить. Просто та часть присяги, где говорится «не навреди», теперь стучит в его сердце вполне реальным пеплом.
* * *
И она кричала Лорану – мол, надо же что-то делать, пусть поднимают на ноги Ведомство дальнолета, Красный Крест, миротворцев. Но понимала уже, что никого они не дождутся. Лоран взорвался в конце концов:
– Merde alors, Шивон! Кроме сельвенцев, там только кучка работников-нелегалов и гагаринский корабль. Даже за вами никто не полетит. А за ними – тем более.
* * *
Тайком она привела Пилар к еще одному Юрию, медику с Берты. Он всякий раз галантно пытался антропоморфировать при виде Шивон; она сочла, что он поможет. Юрий долго причитал насчет недостатка оборудования и времени и в конце концов выдал: дышит кислородом, холоднокровное, по характеристикам – ближе всего к леийцам, ничего способного прямо сейчас заразить экипаж он не заметил, но опять же… Больше всего, конечно, подошла бы Лея, но туда не пустят – туда сейчас никого не пускают, а в Нью-Иерушалаим пускают всех, но там плохой климат, а на Берте давление, а на Рио…
Другой Юрий, которому имя дали при рождении родители-земляне, потихоньку связался с несколькими приятелями из Ведомства и везде получил твердое «нет». Да и все равно, сокрушался потом русский, если Старший брат не дает добро, то ничего не выйдет.
А потом Старший брат поймал ее в коридоре и затащил к себе в кабинет.
– Ради Гагарина, Ни Леоч! – Корда надвинулся за нее, схватил за запястье, сдавил. Шивон машинально отпрянула, впечаталась спиной в стену. – Чего вы добиваетесь? Что вы мне делаете с людьми? Вам горя мало, вы прилетели-улетели, а им – им жить потом с этим!
Он наклонился ближе, дышал со свистом. От него шла волна густой, темной ярости, и Шивон стало страшно.
– Прекратите растравлять мне экипаж. Вы… не понимаете, что делаете. Знаете, чего они навидались в жизни? Вы летаете себе по Галактике и думаете, что все здесь так мирно и гладко! И летали бы себе дальше, и не разрушали бы иллюзию. Нам столько раз приходилось уходить с планеты, потому что там… там помогать уже было некому! И каждый помнит о тех, кого не смог спасти. Каждый!
«Господи, – подумала Шивон, – он же сейчас задохнется».
Старший брат отстранился, нащупал трубку, присосался к кислороду.
– А потом такие вот, вроде вас… Мы не имеем права их брать. Если возьмем, нас просто расстреляют по пути.
Шивон пришлось отвернуться, закусить губу, поднять глаза к белому потолку гостиной. Сколько с ней такого не было? С того дня на Гу, когда она стояла с «Лучом» в руке и тупо смотрела на погибших?
Все мирно и гладко. В Галактике.
– Ну да, – сказала Шивон. – Лучше пить и забывать?
* * *
И конечно, Старший брат был прав. Сельвенцы могли оказаться кем угодно: шпионами, захватчиками, заразой. Потенциальной катастрофой для вселенной. И принимать их в Галактике некому. Не ссадишь же их на первом попавшемся астероиде. Да и что они будут делать – без своей планеты, обреченные на синтетическую пищу, синтетические условия, синтетическую жизнь в гетто? И как она может решать – что здесь решать?
Корде хорошо – у него нет права. Нет выбора.
Но – есть же, в конце концов, приюты ордена Гагарина – огромные дрейфующие лагеря беженцев, которые берут всех без разбору.
Есть лаборатории МЛЦ, где всегда можно что-то придумать для носителей редкого языка.
И корабль Старшего брата – не единственный на этой планете.
«Ладно, – подумала Шивон. – Ладно».
* * *
– Лоран?
– Господь всемогущий, ты все еще там?
– Лоло, ты можешь кое-что для меня сделать?
– Слушай, я связывался с МЛЦ, но они говорят, что не могут никого за тобой отправить; единственное, что можно попробовать…
– Да послушай ты меня! Мне срочно нужна бумага на вывоз груза с Сельве.
– Что за груз?
– Биотрадукторы. Двадцать четыре единицы. Можешь оформить на «Гринберг»? По МЛЦ проводить слишком долго, а у меня времени нет.
– Шивон, какие, к марсиановой матери, биотрадукторы? Вам надо улетать оттуда, какой там груз!
– Все равно, – сказала она, – без них я не улечу.
* * *
И она сказала Вальдесу: поздравляю, по вашей милости погибнут живые существа. Если б вы только доложили о контакте как полагается, если б не побоялись исследователей, сельвенцев успели бы эвакуировать. Да, конечно, детей надо кормить; а вот у них тоже есть дети, и они сгорят здесь заживо… Вот бы – если с кораблем все будет в порядке, разумеется, – вот бы Вальдес согласился взять в багаж партию биотрадукторов, на которые уже есть все бумаги… То она не стала бы докладывать на него в Ведомство.
