Вечер за вечером они говорили об этом. А Орлик равномерно пережевывал солому, и они слушали бег времени.
— Дедушка Комарек, пекарю сегодня муку привезли.
— Ну?
— Женщины говорили.
— Спи. Завтра узнаем.
— Спокойной ночи, дедушка Комарек.
— Когда, говоришь, ему муку привезли?
— Вечером. Говорят, всю ночь будет хлеб печь.
— Увидим.
— Спокойной ночи, дедушка Комарек.
Где Генрих? Генрих опять с Орликом. Любит он, когда лошадь поглубже засовывает голову в ведро, чтобы допить всю воду, даже на самом донышке. И слушать, как Орлик дышит, он любит. А какая силища в такой вот ноге! Не шелохнется Орлик, терпит, пока все копыто не вычистишь. Запах седла будил в Генрихе воспоминания, и он испытывал робкую нежность к лошади. Порою он негромко произносил какое-нибудь русское слово. Лошадь затихала, и Генриху казалось, что она поняла его и что вообще это очень умная лошадь…
Не привезли, оказывается, муки. Не напек пекарь хлеба.
— Здравствуйте, матушка Грипш. Я только так забежал — поглядеть, как вы тут.
А матушка Грипш дает ему бутылочку козьего молока и разрешает сбегать на огород — выдернуть десяток морковок.
Поблагодарив, Генрих уже снова мчится к дедушке Комареку…
Но вообще-то его теперь чаще можно видеть у дома пекаря. Дети там играли весь день напролет. Или убегали купаться. Или рыскали по лесу — искали фаустпатроны. А вечером — обязательно прятки!
Генрих стоял и смотрел, как они в сумерках выскакивали из-за сарая и неслись к дому, чтобы успеть выручиться. Он знал все потайные места, где они прятались. И стишки знал, которые надо говорить в таких случаях. Однако виду не показывал, что ему ужасно хочется играть вместе со всеми.
— Палочка-выручалочка, выручи меня!
Тепло. С полей доносятся запахи цветущих трав. То слышатся визг, смех, крики, то наступает необыкновенная тишина. Уже совсем стемнело, а Генрих все еще слышит топот ребячьих ног. В промежутках кто-то, запыхавшись, барабанит стишок:
Скрылся корабль. А жених пировал —
В жены прекрасную Флорию взял…
В следующий вечер Генрих сказал Комареку:
— Схожу еще разок к пекарю. Может, сегодня муку привезли.
На этот раз он твердо решил: «Подойду к ребятам. Спрячусь, как и все, а потом, когда будут искать, попадусь. Придет моя очередь водить, я сделаю вид, что никак не найду никого, — ребята и останутся довольны».
— Ну как, Лузар? — подойдя, спросил он… и все вышло совсем по-другому.
Должно быть, ребята только что повздорили. Лузар стоял на одной ноге, прислонившись к забору и стараясь вытащить занозу из пятки.
— Здорово парит! Наверное, скоро дождь пойдет, — сказал Генрих.
Лузар поднял голову и посмотрел в сторону ребят, потом снова занялся своей пяткой.
— Заноза попала или колючка?
Генрих не обратил внимания, что спор у ребят утих. Он заметил это, только когда кто-то подошел сзади и сбил у него фуражку с головы. Это был Петрус. Он стоял, держась одной рукой за штакетник, а другую засунув глубоко в карман. Генрих засмеялся, показывая, что шутку он понимает. Потом нагнулся, поднял фуражку, смахнул пыль.
— Ты кто будешь? — спросил Петрус, небрежно привалившись к загородке. — Русский или кто? — Рубашка у него была спереди разорвана.
— Я… разве не все равно? — сказал Генрих.
Вокруг них уже толпились ребята.
— Ничего не все равно!
Генрих заметил, что Петрус меряет его взглядом, и все еще надеялся, что дело обернется к лучшему.
— Скажи, что ты немец!
— Я и есть немец, — сказал Генрих, надевая фуражку, и все же заметил, что Петрус задумался.
— Скажи, что ты плевал на русских!
Кругом все притихли.
— Считаю до трех! — сказал Петрус. У него были красивые курчавые волосы. Через разорванную рубашку виднелась загорелая грудь.
Генрих покачал головой.
Петрус снова сбил с него фуражку.
Генрих нагнулся, но кто-то наподдал фуражку ногой. Она откатилась. Генрих побежал за ней. И вдруг все сзади закричали, зашикали. Он подумал, что они бегут за ним, побежал быстрей и остановился под каштанами. Отсюда он увидел, что ребята остались около пекарни. Слышно было, как они смеялись, что-то кричали ему. Но что это они кричат? Теперь даже хором… И тогда он разобрал, что они кричали:
— Пу-го-ви-ца! Пу-го-ви-ца!
Немного погодя все стихло. Генрих медленно побрел прочь.
Он шел и слышал, как ребята снова стали играть в прятки.
«Откуда они знают?» — думал он. Никогда ему не бывало обидно, что Мишка называл его Пуговицей. Но сейчас, когда ему кричали это вдогонку ребята, он решил, что это ужасное прозвище. «И откуда они знают?» — все спрашивал он себя.
Старый Комарек сразу заметил, что с мальчонкой что-то не так.
— Лошадь я напоил, — сказал он.
Хорошо понимая, что Генриху очень хочется играть с ребятами, Комарек думал, что мальчонка вернется гораздо позднее.
— Я недавно ее загнал. Хорошая лошадь. Ест хорошо, — добавил он, видя, что Генрих подошел к чемодану и спрятал в него солдатскую фуражку.
— Хочешь, на озеро еще раз сходим? Беда, что они с домом рыбака творят.
Ему было жаль мальчонку, и он уже подумывал о том, не перебраться ли нм в другую деревню. Причину можно ведь любую придумать. Правда, ведь мальчишке лучше будет, если они в другую деревню переберутся. Однако спешить с этим нельзя. Да и озеро здесь!
Сколько раз старый Комарек выходил на берег! А то и вокруг обойдет. Очень уж это озеро пришлось ему по душе.
2
На следующее утро Генрих долго чистил стремена. Не успокоился до тех пор, пока они ярко не засверкали на солнце. Потом оседлал Орлика и поехал в деревню. Он решил: проедет мимо и не удостоит их даже взглядом! Поводок он подобрал покороче, прищелкнул языком, чтобы Орлик пританцовывал.
На этот раз ребята собрались у кузницы. Только заметили его — перебежали дорогу и наломали прутьев.
А Генрих замешкался, слишком поздно повернул лошадь. Теперь они уже кричали с двух сторон и так хлестали лошадь прутьями, что она поднялась на дыбы и галопом поскакала прочь. Генриху удалось справиться с ней только у барской риги. Выбежал Комарек.
— Ничего, ничего, дедушка Комарек!
Но старик видел — что-то случилось!
Кучер Готлиб подарил Генриху старую шлею, а позднее и скребницу. Мальчишка холит и нежит свою лошадь. Теперь часто можно видеть, как он верхом едет по лугам и полям.
Как-то он добрался до моста через Хавель. На обратном пути он встретил фрау Сагорайт.
— Вы в Шабернак собрались? — спросил он.
За спиной у нее был туго набитый рюкзак, в руках — большая желтая сумка. Поезда уже снова ходили, и фрау Сагорайт, оказывается, собралась к сестре, которая жила в Вуппертале. Но Генрих заметил, что фрау Сагорайт почему-то испугалась, увидев его верхом.
— В Вуппертале она живет? — переспросил Генрих. — Вот ведь какое совпадение. И надо ж!
— А ты что, кого-нибудь знаешь в Вуппертале?
— Знаю. Знаю одного человека, который тоже собирался ехать в Вупперталь, — ответил Генрих. — Барон фон Ошкенат. Он мне хотел даже озеро в наследство оставить.
— Барон фон Ошкенат?
— Да, да. Озеро хотел мне в наследство оставить.
— Он родственник твой?
— Нет.
— Значит, очень хорошо к тебе относился?
— Да, хорошо.
Фрау Сагорайт поставила желтую сумку на землю и неожиданно сказала:
— Послушай, Генрих… Не то чтобы я хотела тебя уговорить, но послушай меня… У тебя ни отца, ни матери. Я бы на твоем месте сразу решилась…
Фрау Сагорайт подошла поближе, стала рядом, погладила лошадь.
— Давай с тобой забудем все, что было раньше, — сказала она.
А Генрих сразу представил себе, как Ошкенат встретит его в Вуппертале. Должно быть, опять будет учить его французскому. И в коляске по лесу они опять поедут, и он, Генрих, будет кричать: «Это лес барона фон Ошкената! Это лес барона фон Ошкената!..»
