Я с нетерпением ожидал реакции Гитлера. Когда до начала наступления Гота у фюрера просили разрешить 6-й армии вырваться из окружения, он ответил, что нужно подождать результатов наступления 4-й танковой армии. В первые несколько дней армия Гота добилась известных успехов, и Гитлер был на седьмом небе. Он заявил тогда, что его решение оправдано, и не допускал и мысли о выходе 6-й армии из окружения. Но даже в дни успешного наступления все командиры частей и соединений в зоне боевых действий продолжали считать, что спасти 6-ю армию от уничтожения можно, только выведя ее из окружения.

Временные победы вернули Гитлеру его прежнюю уверенность. Теперь он говорил не только о деблокировании окруженной армии, но даже о восстановлении линии фронта, существовавшей до большого русского наступления. Гитлер не желал выслушивать объективные оценки обстановки. Он не понимал, что наступление, в котором участвовали слабые силы и перед которым были поставлены огромные цели, провалится, если 4-я танковая армия не будет усилена и обеспечена необходимыми предметами снабжения. Его нельзя было убедить даже в том, что следует принять элементарные меры предосторожности на случай, если наступление провалится.

Когда в 45 километрах от Сталинграда наступление застопорилось, всем военным специалистам стало ясно, что это конец. Но не так думал Гитлер. «Вот увидите, — говорил он нам, — наступление обязательно будет продолжено». Но его предсказания не сбылись. 23 декабря наступление окончательно прекратилось.

Это был последний момент, когда еще можно было спасти 6-ю армию.

Фельдмаршал фон Манштейн и я предпринимали последние отчаянные попытки убедить Гитлера. Если бы 6-я армия получила приказ вырваться из окружения, она, безусловно, выполнила бы его. Безвыходность положения заставила бы солдат пойти на любые жертвы, и окончательной катастрофы можно было бы избежать. Но приказ о выходе из окружения должен был исходить от Гитлера, а он не соглашался подписать его.

Почти каждую ночь я убеждал его отдать такой приказ. Подобные сцены я уже описывал и потому не стану входить в детали, снова говорить о спорах, о взаимном раздражении и т. д. Но мне хотелось бы упомянуть о двух характерных инцидентах.

Помню, однажды я подумал, что мне удалось убедить Гитлера принять мою точку зрения, так как он сказал: «Хорошо, напишите Паулюсу и спросите его, насколько далеко он сможет продвинуться, если он получит приказ о выходе из окружения».

Я вздохнул с облегчением, и, чтобы Гитлер не успел передумать, тут же, в его присутствии, составил телеграмму, и дал ему подписать. Он прочитал ее, взял карандаш и дописал: «…с тем условием, что Вы будете удерживать оборону вдоль Волги». Это добавление в корне меняло цель и характер предлагаемой мною операции. В подобных случаях мне казалось, что я могу сойти с ума. Телеграмма была отправлена, и Паулюс немедленно ответил. Я забыл, какую цифру он назвал, — кажется, от 30 до 40 километров. Во всяком случае, это расстояние было значительно меньше того, которое отделяло его армию от авангардов Гота. На следующий день на совещании в присутствии большой группы офицеров Гитлер сказал:

— Я послал Паулюсу радиограмму, в которой запросил его, как далеко сможет он продвинуться, если получит приказ выйти из окружения. Он ответил, что его войска смогут продвинуться только на 30–40 километров. Следовательно, нет никакого смысла проводить такую операцию.

Я резко возразил:

— Но ведь вы поставили ему условие — удерживать позиции на Волге.

От ярости Гитлер побледнел, но промолчал.

На следующий вечер я добился у него приема и снова умолял дать разрешение на выход из окружения. Я говорил, что это последняя надежда спасти 200-тысячную армию Паулюса.

Гитлер спросил:

— Можете ли вы дать гарантию, что им удастся вырваться со всем вооружением?

— Этого никто не может гарантировать, — ответил я, — но я могу поручиться, что войска будут уничтожены, а все их оружие потеряно, если вы немедленно не отдадите приказ о выходе из окружения.

Гитлер не уступал. Напрасно я описывал условия внутри так называемой крепости: отчаяние умирающих с голоду солдат, потеря веры в верховное командование, гибель тысяч раненых от недостаточного медицинского ухода и сильных морозов. Он остался глух к этим, как и к прежним, моим аргументам.

Так как мои слова не тронули Гитлера, я надеялся заставить его собственными глазами увидеть все, что происходит в Сталинградском котле. Я предложил ему полететь со мной в штаб группы армий «Дон», чтобы он представил себе фронтовые условия. Гитлер отверг это предложение. Тогда я посоветовал ему вызвать из Сталинграда компетентных офицеров, которые рассказали бы ему о положении окруженной группировки. Но и это предложение не было принято. Гитлер явно предпочитал не знать, что происходит внутри котла. Я решил сам взяться за дело и послал в штаб 6-й армии радиограмму с просьбой прислать к нам генерала Хюбе, который пользовался особым расположением Гитлера. Я надеялся, что Гитлер, может быть, прислушается хотя бы к словам Хюбе.

Я поговорил с Хюбе перед тем, как он был принят Гитлером. Хюбе спросил меня, можно ли говорить верховному главнокомандующему правду. Как я понял, он слышал, что Гитлеру нельзя говорить о действительных фактах. Я заверил его, что это не так, хотя тот, кто говорил правду, действительно часто вызывал у него гнев и поэтому мог впасть в немилость. А на этот риск немногие решались. Я сказал Хюбе, что он не только может, но обязан говорить Гитлеру правду.

Встретив Хюбе своим обычным длинным монологом, Гитлер постарался склонить его на свою сторону. Он сказал, что знает о тяжелых условиях в крепости, а также о том, что снабжение по воздуху пока не совсем эффективно. Однако, продолжал он, меры приняты, и вскоре положение значительно улучшится. Гитлер говорил долго, пытаясь заранее лишить Хюбе тех аргументов, которые он мог выставить. Когда наконец Хюбе разрешено было говорить, он с предельной ясностью нарисовал печальную картину действительного положения окруженных войск. Я не преувеличу, если скажу, что он буквально умолял Гитлера спасти сталинградскую армию.

Но Гитлер оставался непреклонным. Когда Хюбе понял, что обстоятельное описание обстановки не произвело на диктатора никакого впечатления, он вышел из себя. Хюбе был откровенным человеком и сказал прямо: «Снабжение по воздуху провалилось. Ведь кто-то виновен же в этом. Мой фюрер, почему вы не казните одного из генералов ВВС? До сих пор за ошибки расстреливали только армейских генералов. Пришло время выписать дозу этого лекарства и нашим авиационным коллегам».

Для Гитлера это было слишком. Позже мне довелось слышать, как он говорил Герингу: «Хюбе спросил меня, почему я не расстрелял какого-нибудь авиационного генерала. Вот с какими вещами приходится мне мириться». Разговор с Хюбе Гитлер закончил словами: «Я располагаю точной информацией о крепости и ее трудностях. К тому же едва ли найдется человек, который с большей настойчивостью выступал бы в защиту сталинградской армии, чем мой начальник штаба».

Итак, визит Хюбе ничего не дал, кроме повторения обычных заверений. Единственным результатом посещения генералом Хюбе Гитлера явилось создание специального штаба ВВС под руководством фельдмаршала Мильха для воздушного снабжения сталинградской армии. Но положение уже нельзя было выправить, и не только потому, что новые меры были приняты слишком поздно. Дело в том, что снабжение целой армии зимой, как и предсказывали многие авиационные офицеры, оказалось не по плечу немецким военно-воздушным силам.

1942 год подходил к концу. В сводках верховного командования сообщалось, что наши войска в районе Сталинграда предпринимают ожесточенные атаки, но на самом деле обстановка с каждым днем становилась все менее благоприятной. Группа армий «Дон» оказалась не в состоянии отразить натиск русских и теперь откатывалась назад. 4-я танковая армия не смогла удержать рубеж, на который она вышла 21 декабря, и расстояние между передовыми отрядами 4-й и 6-й армий опять увеличилось до ста с лишним километров. Северо-западнее Сталинграда русские расширили фронт своего зимнего наступления. Они атаковали и разгромили итальянскую армию, удерживавшую участок фронта между румынами и венграми. Теперь опасность нависла над венгерскими войсками. Такой ход событий усилил отчаянное положение группы армий «А», действовавшей на Кавказе.