Но это явная натяжка и дань антипотемкинской легенде. Именная медаль была очень редкой и, безусловно, очень почетной наградой. Румянцев получил такую медаль за Кагул, Орлов — за Чесму. Сам Потемкин удостоился трех таких медалей, последней — за очаковский штурм. Ее штамп резал тот же Лебрехт.

«Посылаю тебе медали три, кои ныне лишь поспели, — писала 7 сентября 1789 года Екатерина Потемкину. — Я в них любовалась на образ твой, так как и на дела того человека, в котором я никак не ошиблась, знав его усердие и рвение ко мне и общему делу, совокупно со отличными дарованиями души и сердца». Однако самому князю медаль не понравилась. «Изображен я сердитым, — отвечал он императрице, но тут же сгладил вырвавшийся упрек: — ибо сержусь, что не в силах заслужить бездны твоих милостей».

В апреле 1791 года Екатерине и Потемкину было не до иронии над Суворовым — Россия стояла на грани войны с Англией и Пруссией. Измаильский победитель в этом месяце несколько раз приглашался во дворец: 17-го он присутствовал на эрмитажном собрании и трижды (последний раз 24-го) удостоился чести обедать за «высочайшим столом». На другой день императрица писала Потемкину: «Я нахожу Вашу мысль — составить наилучшим образом значительный корпус в Финляндии и прежде всего назначить начальником Графа Суворова — отличною. И чтобы ускорить дело, посылаю Вам при этом записку к Генералу Суворову, если Вы найдете нужным передать ее ему». Тем же числом помечен рескрипт: «Граф Александр Васильевич! Я желаю, чтоб Вы съездили в Финляндию до самой шведской границы для познания положения мест, служащих для обороны оной. Пребываю к Вам доброжелательна. Екатерина».

Большинство биографов Суворова видят в этом назначении опять-таки происки Потемкина, якобы не желавшего присутствия измаильского героя на великолепном празднике, устроенном им 28 апреля в своем дворце, впоследствии названном Таврическим. На празднике присутствовали императрица со своим семейством, придворные, генералитет, члены дипломатического корпуса — всего три тысячи человек. Программу торжества помогал составить Державин, написавший тексты для исполнявшихся хоров. Он же в 1792 году опубликовал подробное описание праздника.

Одни живые картины сменялись другими. Гости слушали хоры, смотрели балет, который, по словам Державина, «представлял Смирнского купца, торгующего невольниками всех народов, но, к чести Российского оружия, не было ни одного соотечественника нашего в плену у сего корыстолюбивого варвара». «Какая перемена политического нашего состояния! — восклицал поэт и кабинет-секретарь императрицы. — Давно ли Украина и Понизовые места подвержены были непрестанным набегам хищных орд? Давно ли? — О! Коль приятно напоминание минувших напастей, когда они прошли, как страшный сон. Теперь мы наслаждаемся в пресветлых торжествах благоденствием. О потомство! Ведай: всё сие есть творение Духа Екатерины».

Особенно поразил гостей польский танец, в котором участвовал цвет петербургской молодежи. Две великолепные кадрили вели юные внуки государыни Александр и Константин. Танец сопровождал хор на слова первого поэта России.

Как и балет, он был пронизан злободневным политическим содержанием:

Императрица, пробывшая на празднике девять часов, в письме своему давнему зарубежному корреспонденту, барону Фридриху Мельхиору Гримму подвела под торжество политический подтекст: «Зрелище было чудное… Вот так, государь мой, проводят время в Петербурге, не смотря на шум, и войну, и угрозы диктаторов!» Устроенный Потемкиным праздник продемонстрировал друзьям и недругам России несокрушимую мощь империи и отсутствие разногласий в ее верхах.

Пока в Таврическом дворце гремела музыка и звучали хоры, Суворов по раскисшим весенним дорогам двигался вдоль границы со Швецией. По какому-то недоразумению историки связали этот праздник с взятием Измаила, поэтому отсутствие главного героя объясняли кознями «всесильного временщика».

Выдающиеся победы армии и флота, венцом которых стало взятие Измаила, не приблизили мира. Султан Селим под давлением Англии и Пруссии поставил на место казненного визиря «бешеного» Юсуфа-пашу, зачинщика войны. Британский парламент проголосовал за вооружение флота. Готовые к походу на Кронштадт английские корабли ждали, когда на Балтийском море растает лед. Премьер-министр Уильям Питт Младший лично составил ультиматум России.

К западной границе империи выдвигалась прусская армия, а шведский король Густав настаивал на выплате крупных сумм, обещанных ему при заключении мира. В российской казне, истощенной двумя войнами и новыми военными приготовлениями, свободных денег не было, зато английский посол в Стокгольме предлагал их за «небольшую услугу» — разрыв мира с Россией и предоставление британскому флоту права пользоваться шведскими гаванями.

Поручение осмотреть границу в Финляндии, данное лучшему боевому генералу империи, было хорошо продуманным политическим актом. Екатерина в письме принцу де Линю в Вену высказалась на этот счет вполне определенно: «Страх ни на что не годится в сем мире, сказала я, как бы по вдохновению, при виде возвратившегося весьма неустрашимого Графа двух Империй Суворова-Рымникского, который от нечего делать съездил прогуляться в Финляндию…» Горячие головы были предупреждены: если Швеция рискнет воевать — придется сразиться с «росским Геркулесом».

Потемкин, несомненно, был осведомлен о попытках втянуть его друга в дворцовые интриги. Светлейший князь знал о коварстве придворных кругов, жертвами которых становились и не такие неискушенные люди, как измаильский триумфатор, и решил занять полководца делом. В суворовских письмах тех дней нет и тени уныния и обиды. Как всегда, он краток и точен, его сведения исчерпывающе полны, предложения целесообразны.

Екатерине, Потемкину и их соратникам удалось одержать победу в тяжелейшей дипломатической битве с европейскими противниками. Новая война была предотвращена. В Англии парламентская оппозиция убедительно доказала пагубность политики Питта для британской торговли и промышленности, премьера обвинили в потворстве корыстным планам прусского короля. На митингах в промышленных центрах Англии звучали протесты против намерения правительства послать флот на Кронштадт. Антивоенная кампания развернулась в печати. Теряя авторитет и доверие сторонников, Питт был вынужден отступить. Курьер, везший ультиматум России, был возвращен — вместо него в Петербург отправился специальный представитель правительства. Открывшиеся переговоры показали, что Англия войны не начнет, не решится на разрыв и Пруссия. На юг поскакали нарочные с приказаниями Потемкина армии и флоту перейти в наступление.

Императрица была очень довольна миссией Суворова. Чуть ли не каждый день он приглашается к царскому столу. 22 июня 1791 года на приеме в Царском Селе Александр Васильевич в последний раз видел «великолепного князя Тавриды». Могучая фигура Потемкина возвышалась над толпой придворных. К сожалению, неизвестно, беседовали ли они.