Твое последнее посвящение мне особенно дорого. Я в лагере часто его вспоминала и на воле все мечтала найти человека, который способен вернуть эту песню к жизни. Мне хотелось, чтобы песня обрела новую жизнь, чтобы стихи зазвучали. Тебе удавалось завораживать голосом своим. Когда ты пел «Вероньку», я не чувствовала в стихах неправильности, но, вспомнив и записав песню, поняла, что стихи требуют литературной доработки. Я обращалась к поэтам-любителям и к профессионалам, но результат был нулевым, холодным. Римма Казакова откликнулась, прекрасно написала, но это было не твое. Это были «ее стихи», лишь имя «Веронька» сохранилось. Очень красиво! Только чужое.

Я, конечно, поблагодарила Риммочку, пообещала даже спеть ее стихи, тогда это было реально, но даже не пыталась это сделать. Были и другие попытки, но все не то. Говорила «спасибо», осыпала дипломатично комплиментами, но к текстам тем больше не возвращалась и даже не сохраняла их. Хотя не теряла надежды найти человека, который бы помог дать вторую жизнь танго «Веронька». С этой целью и на «стихи.ру» зарегистрировалась. Увы, и здесь были знакомства, были новые стихи, но не было продолжения истории танго-посвящения. Обратилась к Майе Розовой, она музыкант прекрасный и стихи пишет талантливые. Верю, с ней получится, «Вероньку» услышат еще.

Но вернусь в 1948 год. Была весна, которая всегда дарит надежду, приносит радость, но в нашей жизни внезапно наступило затишье. На наши концерты для советских войск наложили запрет. Вдруг? Но вдруг ничего не бывает.

В эти дни нас с тобой вызвали в советское консульство на собеседование. Обычно ты ходил туда один и о переговорах своих мне не рассказывал. Обивал пороги, писал прошения, мне говорил, что все нормально идет, что скоро все решится и мы поедем домой. Обещал, что недельку дашь мне с родными и подружками пообщаться, а потом за работу примемся. Ты планировал начать с Москвы, не сомневался, что сможешь договориться там о концертах. Наше совместное посещение консульства для меня все прояснило.

Нас попросили пройти в кабинет, там стоял огромный овальный стол, за которым восседали советские высокие чины. Сесть даже не предложили. Один из начальников, видимо, самый главный, сытый, краснолицый обратился к тебе: «Гражданин Лещенко, мы рассмотрели ваше прошение. Вы по-прежнему хотите вернуться на Родину?» Твой ответ: «Конечно, хочу!» – «Ну, так возвращайтесь, вам решено дать разрешение, – потом поворачивается ко мне, – а вам придется годков пять лесок повалить».

Ты изменился в лице, но промолчал. Главный повторил свое условие: «Разрешаем. Возвращайтесь, но порознь!» Мы с тобой одновременно, не сговариваясь: «Порознь – никогда!»

Вот после той встречи советская сторона перестала приглашать нас с выступлениями. Ранее назначенные концерты были отменены. У нас остались только заказы от румынских ведомств. В эти дни произошло несчастье – ушла из жизни твоя мама. Почти одновременно пришло сообщение из Одессы, что в больнице умер мой папа. Незадолго до случившегося у нас в квартире остановились напольные часы. Не успели вызвать мастера, как вечером, вернувшись домой, мы обнаружили разбитое на мелкие осколки зеркало. Я стала сокрушаться, вспомнив о приметах, а ты лишь посмеялся надо мной.

Во время концерта в Джурджу мы были с тобой на сцене, когда тебе передали телеграмму. Я почувствовала, что новость не из приятных, но ты до окончания концерта так и не признался мне, что тебе сообщили о кончине мамы. Отработал всю программу, выходил «на бис», вот только песню «Сердце мамы» в тот вечер не пел. Не смог произнести:

Бедное сердце мамы

Еле стучит в груди.

Бедное сердце мамы

Ищет покой в тиши.

Доктора не зовите,

Сына мне возвратите.

С ним хоть один часок пробыть…

Прошло больше полувека, твои песни изредка стали появляться на «Радио России» и в передаче «Встреча с песней» Виктора Татарского. К автору обратилась слушательница из Новороссийска Елена Григорьевна, назвавшаяся внучкой князя Феликса Юсупова. Так ли это, не знаю. Говорят, что у Феликса Юсупова, как у лейтенанта Шмидта, каждый день то внуки, то правнуки появляются. Но Елена Григорьевна представилась именно так – внучка и попросила передать «одну из песен Петра Лещенко, но самую хорошую». Елена Григорьевна писала: «Есть у меня мечта, но она несбыточна: поехать в Румынию, купить на все деньги красивых роз и положить на его могилу…» («Встреча с песней» № 745, 30.10.1997 г.) Вот бы удивилась Елена Григорьевна, если бы узнала, что тебе много лет назад в Лондоне аккомпанировал ее дедушка, князь Юсупов! Татарский выбрал для нее танго «Сердце мамы».

После концерта ты показал мне телеграмму, и мы сразу уехали в Бухарест, нам предстояли непростые дни. Ты очень грустил по маме. Вскоре цепочка бед продолжилась. Умер мой папа. Я на его похороны поехать не смогла. Ты отговорил, привел массу доводов, но главной причины не назвал. Не хотел отпускать меня, знал, что на родине меня ждут не с распростертыми объятиями.

Кольцо вокруг нашей артистической деятельности медленно сжималось, да я о том не ведала. Ты не посвящал меня в трудности сложившейся ситуации, как всегда пытался справиться с ними в одиночестве. Был момент, когда ты случайно проговорился, что нас загоняют в угол, и я спросила тогда, почему ты меня не посвящаешь в наши дела, ведь вместе легче пробиваться. Что услышала? «Девочка моя, ты для того, чтобы украшать мою жизнь, а не служкой при мне быть. Пока я в норме, полон сил и здоровья, я буду все делать сам. Другим, обещаю, ты меня не узнаешь. Но я помню, Верочка, твои слова, что советская женщина все умеет, даже стихи про „избу горящую и коня скачущего”. Я еще песню „про это” сочиню». Знаешь, я не сомневалась, что ты именно так ответишь.

Действительно, другим тебя я не узнала. Советской, все умеющей женщиной стала, когда тебя силой оторвали от меня. Переучиваться жить по-другому было трудно, к хорошему ведь быстро привыкаешь. Ты обладал поразительной работоспособностью. Организационные вопросы ты всегда решал сам: место, время, гонорары, программа, реклама, транспорт, гостиница… Успевал репетировать, находить новые песни, разучивать их и делать аранжировки. А еще переговоры с фирмами грамзаписи и записи на студиях. Музыканты были твоей головной болью. И продюсер, и директор, и главный артист – все это ты. И в этой круговерти ты не забывал обо мне, о моей учебе, об отчиме, сестренке и ее семье, о сыне Игоре, у которого была уже невеста, румынка Дорина Кирьяк. Ты все успевал.

Родной ты мой, мне так плохо было без тебя все эти годы!

Как мало прожито, как много пережито

С марта 1948 года гастрольные туры по румынским городам мы продолжили, но для местных зрителей. Работали в кинотеатрах Бухареста, в театре «Савой», в ресторанах, кафе. У нас была с тобой самостоятельная программа, ты обычно сам вел концерты, с нами гастролировали и музыканты, но постоянного состава уже не было. Практически все твои музыканты из ресторана уехали из Румынии. Уехал с Мией Побер и Жорж Ипсиланти. Он уговаривал тебя последовать их примеру:

– Петя, уезжай, забирай Верочку и – куда подальше. Здесь и в Союзе ничего хорошего не будет. Румынский народ долго еще голову поднять не сможет. Устали. А у власти – беспредел. И в Союзе ты не сможешь. У тебя душа порядочного человека.

Не прислушались мы. Да я, честно говоря, и не вникала во все перипетии сложившейся ситуации. Ты сочувствовал уезжающим, желал только удачи, переживал за них. Ведь, к сожалению, не всем удалось судьбу свою устроить, покинув «осоветившуюся» Румынию. Теперь мне ясно, на каком перепутье был ты. Официально, на законном основании, мы уехать не могли. Сбежать была возможность, но тогда ты подставил бы под удар всю свою родню и в первую очередь сына. Всем вместе бежать было нереально. Пока Михай I оставался в Румынии, тебя не трогали. Нет-нет, с ним у тебя не было никаких отношений и контактов. Неправда, что тебя к нему возили в бронированном автомобиле и ты ему пел.