Окончательный текст переписали в четырех экземплярах и отправили на хранение в Мекку, Дамаск, Куфу и Басру. Уже не один центр мусульманства существовал, и оставить на произвол судьбы народ никак было нельзя. Попутно поступил приказ при переписывании ничего не менять и считать данный экземпляр Корана эталоном.

Вскоре, однако, обнаружилось, что и утвержденный халифом Османом текст Корана принимался верующими за подлинный далеко не везде, не сразу и отнюдь не всеми. Сожжение отобранных по приказу халифа записей также не нашло общей поддержки. Напротив, немалую огласку получили тексты, которые, как оказалось, удалось сохранить нескольким бывшим соратникам Пророка.

Прошло еще пятьдесят лет, и выяснилась необходимость вставить в текст орфографические знаки, знаки огласовки. Проставлены диактрические, то есть различительные, значки, необходимые для того, чтобы отличать одну арабскую букву от других, графически изображаемых одинаково с нею. Последнее имело место не ранее семьсот второго года, когда был основан город Васит, где, согласно преданию, по предложению известного своей жестокостью наместника Ирака Ибн Йусуфа альХаджжаджа[48] была проделана эта работа.

До этого времени существенные разночтения могли возникать также из-за того, что в древнем арабском письме не указывались удвоения букв и, как правило, не ставились краткие и долгие гласные, отчего не было ясно, в прошедшем или в настоящем времени употреблен тот или иной глагол, и тому подобное. Более поздними являются и заголовки глав Корана.

У арабов нет гласных букв. Недаром русский алфавит создан на основе арабской письменности, но с серьезными изменениями. При написании на арабском языке и при чтении существует разница в произношении. А читать необходимо правильно. Это ведь Святая Книга. Изза несовершенства раннего хиджазского, или куфического, письма чтец мог придавать различный оттенок и даже разный смысл не только передаваемому на слух, но и прочитанному или усвоенному на слух и передаваемому затем наизусть. К этому чтеца могли побуждать личный вкус, пристрастие и антипатия, политическая или религиозная ориентация близких ему людей. Принятое же чтение затем оказывало влияние на последующее закрепление текста при проставлении в нем диактрических значков и тому подобного.

Поэтому всегда для проверки правильности написания текста на Руси используется присланный в подарок еще Кагану Ярославу Владимировичу роскошно оформленный экземпляр из Халифата. Он исполнен на трехстах пятидесяти трех листах толстого крепкого пергамента, с одной стороны гладкого и глянцевитого, желтого цвета, с другой — белого, в мелких морщинах. На каждом листе двенадцать строк, причем текст занимает значительное пространство — пятьдесят на сорок четыре сантиметра, а общий размер листов — шестьдесят восемь на пятьдесят три.

Каждый аят Корана отделен от другого четырьмя или семью небольшими черточками, при этом аяты разбиты на группы, отмеченные цветным квадратиком со звездочкой, в центре которой кружок с красной куфической буквой, цифровое значение которой обозначает число аятов от начала суры. Каждая сура отделена от соседней цветной полосой из узорчатых квадратиков или раскрашенных продолговатых прямоугольников. Названий суры не имеют, но все, за исключением девятой, начинаются с традиционного «бисмиллаха» — со слов «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного».

Русский перевод используется только от Милонега. Сорок раз будут говорить про целый коллектив, занимавшийся этим, но в народной памяти он навечно остался составленным рукой святого создателя братства саклавитов, и любые разночтения будут решены в его пользу. А то ведь ходили по рукам, говорят, и сейчас обнаружить пытаются, очень старые экземпляры, чуть ли не первых лет и веков после принятия религии на Руси. В Музее ислама во Владимире точно имеются два экземпляра неканонического Корана. Местное творчество. Новгородский и найденный лет двести назад литовский. Последний почему-то на тюркском. А лет-то со времен Милонега прошло ой-ой, и язык серьезно изменился. Понять можно, однако пора писать современный перевод. Вряд ли кто-то решится, и совсем невероятно, что его поддержат.

— Если постараться, то в любой книге можно найти противоречия, — сказала Любка вслух. — И чаще всего по вине людей. «Моисея» Микеланджело видели? Статую.

— На картинке.

— А рога у него откуда?

— Хм. Никогда не задумывался.

— Это просто плохой перевод. Там в оригинале что-то вроде «луч света». А перевели «рог». Слова по написанию схожи. Вот в вашей Святой Книге есть неточность. Я думаю, не одна, просто об этом точно знаю. Поговорите с Бериславом, он с удовольствием поделится еще десятком-другим разночтений. Вам это верить в написанное не мешает. И странно, если бы это было не так. Мы любим не за то, что кто-то или что-то идеальны. Такого не существует. Мы просто любим. Мы просто верим. Противоречия нас мало смущают. И поэтому мы говорим:

— А вот теперь к нам, — вставая, сообщил Миллер, глядя на приближающиеся побитые грузовики. Борт одного для наглядности был измазан кровью, и над деревянным бортом торчала перевязанная голова. Он обернулся и заорал на китайском, подзывая санитаров. — Отдых кончился. Пора резать бедолаг… А это уже к вам, — глядя на въезжающую машину, сообщил.

И все-то он знает, мимолетно подумала Любка, глядя на вылезающего из машины знакомого подозрительного типа.

— Что случилось? — с бьющимся сердцем спросила поспешно.

— Ничего нового, — быстро ответил Джон. Похоже, понял.

Голова у Любки закружилась, и она упала назад на скамейку. В голове что-то сместилось, и пришло озарение. Врач называется. Сапожник без сапог. Все симптомы как на заказ. Задержка, тошнота утром, теперь еще головокружение. Зря она списывала на напряжение и усталость. Да она беременна. Сволочь Берик. Организовал ребенка и смылся.

— Семьи советников эвакуируют. Всех, кто еще остался. Мои тоже уедут. Завтра уходит самолет. На Чунцин, потом в Синьцзян. Я тебя посажу.

— Почему?

— Потому что я Берислава втравил в эту историю. Обязан помочь.

— Я буду ждать его здесь, — выделяя каждое слово, сказала Любка.

— Какая разница где? Ему же легче будет, если жена в безопасности. Ты не понимаешь, что происходит!

— Говори!

— Господи! — воскликнул Джон с досадой. — Зачем тебе подробности? Время уносить ноги. Поверь — я знаю.

— Говори!

Он сел рядом, подумал и негромко сказал:

— Командир Седьмой дивизии синдикалистов, набранной из местных уроженцев, поднял мятеж. Все руководство партии порубили без долгих разговоров. Затем он обратился за помощью к Салимову. Самому не удержаться, и это сразу было ясно. Там вообще темный лес. Меньше всего напоминает запланированную операцию разведки. Бардак. Но Руси выгодно взять провинцию под контроль. Даже если нас вышибут из недавно захваченных районов. Лишний буфер.

— Это и так понятно. Радио с утра до вечера вещает.

— Там сейчас слоеный пирог. Все перемешалось. Синдикалисты, японцы, гоминьдановцы, русские части, обыкновенные бандиты. Многие не имеют связи с командованием или не хотят с ним контачить. Кто-то из синдикалистов рвется наводить порядок, кто-то воюет со всеми подряд, часть просто разбежалась. Все стреляют во всех. Японцы наступают отдельными колоннами. Вчера на марше они столкнулись с монгольской танковой бригадой и один из самурайских полков передавили прямо на дороге. Монгольская — это одно название. Сплошь русаки. Если хочешь — повод для войны. Китайцы о ней просто мечтают. А нам как раз и не нужна. Отхватить еще кусок — с превеликим удовольствием. Воевать всерьез — слишком сложно. Очень далеко от баз, и проблемы снабжения. Вот обустроимся всерьез — другое дело. Три-пять лет. Все это понимают прекрасно, но пока что гонят войска вперед. Кто и сколько успеет взять под себя… До сих пор ничего официально не прозвучало ни из Токио, ни из Владимира. Говорят обратное: мы желаем жить дружно. Что там делается наверху, не мой уровень. Вот… Если они пойдут на соглашение, японцы начнут новое наступление на Шанхай. Неизвестно как отнесутся к русским подданным. Надо уезжать!