После восстания из ста девяноста тысяч, по официальным данным, уцелело меньше семидесяти. Сколько поселенцев перебили, никому не известно. Тысячи — без сомнения. Калмыки — воины. Этого у них не отнимешь. Калмыцкие отряды с момента подчинения ханства Руси участвовали во всех войнах.
Не слишком приятный опыт потом пригодился уже Республике при подавлении восстаний в азиатской части страны. Первые наставления по противопартизанским действиям составлены на основе донесений тех времен. Потом уже добавился богатый опыт добровольческих бригад.
— Знаешь, — понял старик, — не за что мне вас, русских, любить. Ни тебя лично и ни твоего Салимова. Вроде не худший вариант. Во всяком случае, уже не вымирает мой народ и не загоняют в мечеть насильно. Мы бы все равно проиграли, я и тогда это понимал. Слишком силы несопоставимые. А все равно. — Он, забывшись, повысил голос и тут же замолчал, настороженно осматриваясь. — Все равно есть моменты, когда приходится. Не решать, нет. Тут нет решения. Просто поступать как должно. Лучше смерть, чем предать себя или смотреть на умирающих детей.
— А уйти?
— Вот мы и ушли. Почти полтора десятка тысяч человек. И до границы дошли едва три тысячи. Молодые, здоровые и вооруженные. Остальные не выдержали. Что бы отпустить не желающих жить под властью Кагана? Нет! Всю дорогу отбивались и уж ответно не стеснялись убивать и грабить. Я достаточно пожил и не стыжусь прошлого. Было в нем и не слишком приятное. И тогда, и потом, когда служили в Китае. Жить на что-то надо? А тут как раз у них императора свергли. Опытные бойцы всем понадобились. Даже неплохо зарабатывали. Кой-кому ума хватило на старость отложить. Какой ни будь обстрелянный, а годы идут. Товарищей все меньше, и здоровья не добавляется. Сорок лет непрерывной войны. Пока не пришли эти… Им служить я не буду. На Руси была вера — и у синдикалистов она. Называется по-другому, а сомневаться не смей! Руководство партии лучше знает, как тебе жить и что правильно. А кто против — в яму расстрельную. Навидался. Ты вроде не дурак, так попробуй своим объяснить на севере: нельзя с ними иметь дело. Никакая партия не способна выражать интересы всех, всегда приходится идти на компромисс во имя спокойствия. А здесь уже не так. Любое ограничение мысли во имя самых распрекрасных идеалов ухудшает положение людей. Нельзя жить догмами. Жизнь не стоит на месте. Если сейчас, пока они еще не набрали силу, не вырезать всех под корень, большие проблемы ожидают соседей. Не снабжать их оружием — убивать!
— А кто ты был… тогда?
— Погоны носил офицерские. Уж повыше иных званием. — В голосе была насмешка. — Не так важно. И имя мое тебе ни к чему. Завтра попрощаемся навсегда.
— А вернуться?
Он совсем не по-стариковски резко встал и, не отвечая, ушел. В общем, догадаться несложно. Здесь наверняка семья и старые товарищи. А глядишь, и золото за прошлые заслуги, дожидается лучших времен. Там — ничего и никого. Куда ехать и зачем? Помечтать разве.
— Ползком!.. — пихая Ли Ду в спину и не особо выбирая слова, приказал я. — Не вставай, дура!
Выскочивший вслед за нами в окно солдат заработал в грудь очередь и отлетел, роняя винтовку к стене. Она уставилась на труп широко открытыми глазами в полном ступоре. Пришлось пнуть под коленки и, свалив на землю, силой тащить ее за собой. Стоять или бегать было вредно для здоровья. Дома, как по заказу, вытянулись вдоль прямой дороги на сотни метров. Медленно ползущий по дороге между домами броневичок с большим удовольствием расстреливал, как на стрельбище, мечущихся в панике людей. Где-то по соседству трещал двигателем и короткими очередями еще один. Скоро появится и пехота окончательно наводить порядок, и дожидаться ее не имело смысла. Застрелят ненароком, потом с Любкой объясняйся, почему покойник.
На самом деле ничего страшного броневики собой не представляли. Гранаты вполне достаточно. Даже удачно попавшей противопехотной. Да только объяснять было некому. Батальон застали врасплох, сопротивления не было, сплошное избиение детей, и пора было уносить ноги. Куда смотрело боевое охранение, мне уже не выяснить. Спали наверняка. На могучем партийном энтузиазме. Хотя особо винить и не стоит. Сам не лучше. Завалился отдыхать сразу, как в дом попал.
К сожалению, не мальчик уже. Неделя марш-бросков по сорок — пятьдесят километров в день любого доконают. Зато прекрасная серия репортажей с линии фронта может получиться, если уцелею. Впечатления просто супер! С удовольствием бы поделился с кем мне неприятным.
Так прекрасно все начиналось…
Доблестные синдикалисты, практически не встречая сопротивления (все более или менее боеспособные гоминьдановские части ушли на юг), заняли огромную территорию и сотни городов. В первое время брали огромное количество трофеев. Продовольствие, боеприпасы, оружие и прочее столь же важное добро.
Местные военные и не сопротивлялись, массово уходя на юг. Справедливости ради, уничтожались исключительно высшие офицеры. Солдатам обычно предлагали вступить в ряды Народной армии. Нередко даже младшие и средние офицеры пользовались возможностью.
Помещиков тоже редко трогали: некогда. Сначала необходимо было взять под контроль как можно больше земли. Кроме всего прочего, это еще и материальные ресурсы, и возможность мобилизовать дополнительные контингенты населения. Больше армия — страшнее вид. На деле, разбухая от неподготовленных крестьян и слабо обученных рядовых гоминьдановцев, части стремительно теряли боеспособность и маневренность. Ну да в тот момент это особо не волновало.
Армейское командование действовало совершенно самостоятельно. На местах они лучше видели. Сиань мог заниматься лишь вопросами пополнения и материального обеспечения. Связь была скверная, и приказы приходили поздно, лишь мешая в меняющейся на глазах обстановке. Да оттуда еще и регулярно требовали ускорить темпы захвата. В результате слишком увлеклись победными маршами.
Когда японцы после тяжелых боев под Шанхаем остановились, где-то там, в руководстве самураев, решили навести порядок и на севере. Местные операции, судя по моим впечатлениям. Пара дивизий, поддержанных прояпонскими милитаристами. Нам хватило и этого. Нажим был слабый, однако неожиданный. Сплошного фронта не имелось, только отдельные наступающие колонны. Практически без особых боев Сто двадцатая дивизия покатилась назад и распалась на отдельные отряды, не больше батальона каждый. Изредка они огрызались, но это напоминало все больше набеги. Мелкие, ни на что не влияющие укусы. Больше всего от них страдали местные жители. Японцы, не особо разбираясь, жгли любые населенные пункты, возле которых несли потери.
Победный поход моментально превратился в отступление, а местами и просто бегство. Города оставлялись без боя, и связь с отдельными подразделениями была потеряна. Назад мы мчались бы еще быстрее, но приходилось постоянно совершать бесконечные маневры, уклоняясь от столкновений. Шли чаще всего по ночам, так как днем при хорошей погоде японские самолеты все время висели над нами, сбрасывали бомбы и обстреливали из пулеметов. Обнаглев до полного хамства, они летали на малой высоте, отслеживая наши перемещения, и считали своим долгом развлечься, появляясь внезапно из-за очередного холма и паля в людей из пулеметов. Ни тяжелых зенитных пулеметов, ни орудий на вооружении Народной армии не имелось. Просить прикрыть с воздуха гоминьдановцев (то есть русских летчиков, числящихся на службе) было бы супернахальством после предыдущего.
По слухам, русская военная миссия по-прежнему сидела в Сиане, с интересом отслеживая происходящее. А вот поставки оружия прикрыли. Винить их за это было бы глупо. Не для того привозили. Если что и шло сейчас, так на юг. Единственное — вряд ли мне обрадуются хоть где. И японцы, и синдикалисты на русских станут смотреть с подозрением. До сих пор относились как к привычной части пейзажа, и хоть принимали без особого радушия, но не проявляли агрессии.
— Не бежать! — повторно сшибая с ног переводчицу и затаскивая ее в ближайшие кусты, приказал.
