– Да сиди ты, остынь, – остановил Джек Макса, поднявшегося, чтобы уйти в ответ на кажущуюся недружественную реплику.

– Макс, дружище, поверь, дня не проходит, чтобы я не думал о нас с тобой, – совсем уж сменил интонацию Джек, – Думаешь, я не задумывался над тем, как сам живу, а задумываясь, не сравнивал себя с тобой? Я гоню от себя самое плохое чувство – зависть, тем более – зависть к самому близкому другу. Но я тоже, может быть, хотел бы как ты каждый вечер спокойно возвращаться в уютную семью, где ждёт хлопочущая любящая жена, дергающий за рукав ребёнок… Но в то время, когда ты уютно устраиваешься с газетой в руках возле современного сказочника – телевизора, болтающего вечерами, я иду на стрелки, на качели, разводняки… Короче, если хочешь, на вторую, а может и основную смену своей работы. И это, поверь мне, очень тяжёлая работа, – и как-то совсем тихо добавил, – Вот из-за этого иногда и семьи не выдерживают, – но уже через несколько секунд, словно выйдя из прострации, эмоционально продолжил:

– Да, да, да, ты только не удивляйся, что я именно так это называю. У токаря своя работа за станком, у клерка – за столом, у грузчика – возле выгона, у юриста – с клиентом, ну а братва – это тоже типа юристы, только вот клиенты её, в основном, новые доморощенные бизнесмены. Это новые законы существования нашей страны.

– И где же они писаны? – наверное, больше для связки темы, чем для ответа, спросил Макс.

– Парадокс нашей жизни в том, что у нас, как ты говорил «публикуют» одни законы, а реально живут по другим – нигде и никогда не публикуемым. Так сказать – народная традиция, – как бы копируя своих охранников, приподняв лишь правую сторону верхней губы, ухмыльнулся Джек.

– Вот ты делишься с государственным «Интуристом» солидной частью прибыли просто за то, что он есть, он тебе нужен. Хотя реально созидать твои бабки он не помогает.

– Ну почему же, – пытался возразить Макс, – на экономическом языке это называется нематериальный актив. Они обладают прибитым клиентами местом, чего у меня не было. И благодаря использованию этого нематериального актива я сейчас и зарабатываю.

– Ну а чиновники от власти, которым периодически приходится платить взятки, у них что, тоже, как ты говоришь – нематериальный актив – это их рабочее место?

Максу нечего было ответить.

В том или ином виде платить приходилось всем. Надоевшего систематическими проверками пожарного инспектора он попросил больше не доставать его. Для этого договорился о проведении европейского ремонта в кабинете его шефа. Санитарной станции секретарша его фирмы для напоминания об их благодарном существовании просто ежеквартально приносила упакованный деликатесами пакет. От охраны труда довелось отделаться разовой, но весьма весомой взяткой. В то время как представителям некоторых других уважаемых государственных учреждений ежемесячно, как зарплату, вручали конверты… Макс видел бесперспективность борьбы, и воспринимал это как осознанную необходимость.

– Братва – такая же, реально существующая неотъемлемая часть этого государства. Как один прикололся – диалектика, говорит. Кому-то место в исполкоме, кому-то в директорском клане. А мы в бригаде, а патрон в нагане, – копируя какого-то братка-поэта, ухмыльнулся Джек.

– И каким при таком раскладе ты видишь государство лет через десять? – спросил Макс, и как бы пробуя ответить, начал свои варианты, – Ну, конечно же, не Западная Европа…

– И даже не Польша, – прервал его Джек, – Уймись. Да, даже не соседняя Польша. Там, например, веками воспитывалось уважение к богатству. Вот ты отправлял в течение прошлого года туристов в государственный отель в Варшаве. А сейчас он чей? Частный. Притом, заметь, не трудового кол-лек-тива, – как бы кого-то перекривляя, продолжал Джек, – а какой-то бабки – немки, родителям которой он принадлежал до тридцать девятого года. Тогда началась, как ты знаешь, война. А после войны мы помогали соседям строить социализм, вот и экспроприировали все фабрики, заводы, а заодно и отели. Но того, что богатство страны основывается на богатстве граждан, из сознания наших соседей истребить не успели. Свои общественные убеждения они превращают в Законы, по которым, кстати, и живут. Заметь, лучше нас.

– Ты что, хочешь сказать, что, к примеру, в Польше нет нашей братвы? – парировал Макс.

Джек иронически улыбнулся:

– Есть. И скоро будет по всей Европе. Народная дипломатия, понимаешь? Но ты сейчас о Европе, о государстве или о братках спрашиваешь? Ты определись.

– Давай о государстве.

– А его нет! Нет ценностей, которые бы объединяли! Ведь философия идеологии державы до нашего смутного времени была, как тот мент в фильме «Рождённая революцией» точно сказал: «Занимаемся экспроприацией экспроприаторов». И этот лозунг «Грабь награбленное» пошёл в массы. А сейчас народу, который привык экспроприировать, предложили всё приватизировать. То бишь, стать частниками. Ты представь, как этот народ, которому с молоком матери вдалбливали, что богатство – это плохо, а всем поровну – это хорошо, сейчас себя чувствует. Глянь на эти смазливые сериалы – для народа богатые хороши, только когда плачут. И вот я выбрал сам для себя путь ускоренного развития. Не устраивает меня навязываемая государством обывателю жизнь, вот и приходится всё делать на порядок быстрее. Быстрее бегать в поисках места под солнцем, быстрее ездить, быстрее думать…

– Да уж, и иногда для ускорения развития общества, посылать из обоймы в ствол пулю.

– Что ж, бывает и так. Из окружения пробираются маленькими группками. Но я и хочу себя, свою систему и своих пацанов сделать богатыми.

– А страну?

– Страна, с такой губительной идеологией, когда к людям, созидающим богатство, общество относится как к врагам народа, обречена на бедность.

– Так ты же в этой стране. Значит, ты и себя обрекаешь на бедность?

– Повторяю, – словно репродуктор на вокзале, войдя в кураж, вещал Джек, – Из окружения – из бедности – будем выходить маленькими группками. Я верю, я знаю, да и попросту я хочу быть богатым, и я буду таким. А управление богатством высшего полёта – это власть. Придёт время, и я хочу стоять возле «первого микрофона», – мечтательно рассмеялся Джек.

– Так может и в президенты или в премьеры подашься? – поддержал юмор Макс.

– Не-а. Вот туда наверняка нашему брату не прорваться, – уже по-деловому заключил Джек.

– Как знать, всё может быть, – как будто говоря о чём-то другом, подбил Макс.

Джек, во время беседы по душам с Другом, всё время в уме прокручивал сложившуюся ситуацию: «Почему бригадные Угрюмого наехали на Макса? Нет ли в этом подвоха?». Криминальные войны в активной фазе со взрывами автомобилей и стрельбой в центре города, на какое-то время приутихли. Но скорей всего, на языке военных, происходила перегруппировка сил. Джек с Угрюмым как бы заключили коалиционное соглашение. Естественно, не на бумаге. Но учитывая, что договаривающиеся стороны «пургу не гонят» и «за базар отвечают», то жители города могли реально ощутить все прелести ночного уюта центральных улиц. Вместе с тем, неписаное соглашение подразумевало невозможность посягательств на сферы влияния и внутренние дела бригады со стороны её коалиционного партнёра.

В ситуации с Максом был именно такой случай – Центр безоговорочно контролировался Угрюмым со времени организации Движения.

Ситуация могла быть и более закрученной – наезжая на Макса, Угрюмый мог проверять Джека: «Городок то совсем не мегаполис, и особо напрягать память для воспоминаний о закадычной дружбе Макса и Джека многим нынешним бойцам не приходилось».

Сказать, что Джек давно держит крышу Максу – было довольно опасно. «Лапшу» могли просечь: «…а где откаты за Макса в Общак, а чё это бизнесмен сразу не сказал бригадным, что у него есть крыша?».

Как-то всё тут не вязалось, и тем самым настораживало Джека.

С другой стороны Джек соображал, что он обязан найти выход, и ничего не говоря Максу, перейдя от общегосударственных проблем к суете мирской, Джек закругляясь кинул, уже не ожидавшему на решение своего вопроса другу: