– Меня называют монсеньор, – ответил один из младших мальчиков – ровесник Генриха. – Это мой титул, я ведь старший из братьев короля.

– А меня зовут просто Генрих.

– О, меня тоже, – с чисто детской живостью воскликнул монсеньор, и оба принялись внимательно друг друга разглядывать.

– А у вас нет дынь? – спросил Генрих, сразу устремившись к цели. Младший из королевских братьев рассмеялся вопросу Генриха, словно то была шутка. Видно было, что этот малыш редко бывает шумлив и весел.

Над детьми зеленела листва высокого дерева, в ней запела какая-то птица, все трое посмотрели кверху. Потом они увидели, что король проследовал дальше и за ним – вся свита. Оба спутника принца Наваррского беседовали с французскими дворянами, это их отвлекло. А Генрих прошептал:

– Нужно снять башмаки.

Сказано – сделано. Мальчик начал взбираться по стволу. Достигнув вершины, он заявил двум стоявшим внизу:

– Сейчас я спрячусь. А вы что же – боитесь?

Когда он на самом деле совсем исчез среди листвы, они не захотели отстать от него, тоже засунули в кусты свои башмаки и стали карабкаться на дерево.

– Здесь они нас ни за что не найдут, – сказал Генрих. – Они везде будут искать, а вы пока сведите меня знаете куда?.. Нет! Гнезда не трогайте! Видите, у птиц желтые клювы? В точности такие же птички свили себе гнездо перед моим окошком дома, в По.

Вернулось несколько придворных, они поглядели по сторонам, посовещались и направились в другую сторону. Все три мальчика тут же слезли с дерева и наконец отвели Генриха туда, куда ему хотелось: на огород. Желанные плоды лежали на черной земле, он сел, зарылся в нее руками и босыми ногами и, ликуя, пробормотал:

– Вот здесь хорошо!

Воздух благоухал душистыми травами. Генрих наслаждался, он чувствовал на губах вкус всего – лука, чеснока, салата.

– Ну а вы?

Они же стояли и смотрели на свои зарывшиеся в землю ноги.

– Земля – это грязь, – заявили братья короля. Тут Генрих заметил неподалеку одного из садовников. Узнав принцев, этот простак хотел было убраться от них подальше. Но Генрих крикнул:

– Пойди сюда, не то, смотри, тебе плохо придется! – Тогда увалень, согнувшись в три погибели, приблизился неслышными шагами. – Возьми нож! Взрежь-ка самую спелую дыню. – Уничтожив добрую половину, он заявил, что дыня водянистая и кислая. – Получше-то у вас нет?

Парень стал оправдываться: все время, дескать, шли дожди. Генрих небрежно бросил:

– Я тебя прощаю.

Затем, не переставая есть, принялся расспрашивать об огороде и о том, как живется садовнику.

– Приезжай в Наварру, – заметил он, – вот там дыни так дыни! Я угощу тебя! Не строй дурацкой рожи! Не знаешь, что такое Наварра? Это такая страна, побольше Франции будет. И дыни там огромные, куда больше здешних.

– И пузо у тебя тоже огромное! – заметил второй Генрих, которого называли монсеньор. Ибо его чужеземный кузен съел всю дыню один и даже спросил:

– Что, если я взрежу еще одну?..

– Обжора, – добавил Генрих Валуа, однако это не прошло ему даром. Генрих Бурбон крикнул:

– А хочешь, я дам тебе под зад?! – и уже вытащил было ногу из земли; но не успел он подняться, как Валуа убежал, его младший братишка, плача, последовал за ним. Генрих остался победителем.

Мимо него проскакал кролик. Генрих бросился догонять его. Кролик спрятался, мальчик опять поднял его, но тот не давался в руки. Генрих совсем запыхался от этой погони.

– Генрих! – Перед ним стояла его сестричка, а рядом с ней другая девочка. Она была выше Екатерины, а по годам – ему ровесница. Генрих уже догадался, кто это. Но сначала слова не мог вымолвить от изумления. Сестричка Генриха заявила:

– Вот мы и пришли. Марго хотелось поглядеть на тебя.

– Вы всегда такой грязный? – спросила Маргарита Валуа, сестра короля.

– Мне захотелось дынь, – отозвался он, и ему стало стыдно. – Постойте, я и вас угощу.

– Благодарю, мне нельзя…

– Ах да! Вы можете запачкать ваше нарядное платье.

Она улыбнулась и подумала: «И лицо тоже. Я ведь накрашена, а этот мужлан даже не замечает».

Какая девочка! Он никогда еще таких не видел. Его маленькая Екатерина, которую он так крепко любит, рядом с ней просто скотница, несмотря на свой праздничный наряд. Цвет лица у Маргариты напоминал розы и гвоздики, да и те могли бы ей позавидовать. Белое платье плотно облегало стан, а от бедер расширялось книзу пышными жесткими складками, поблескивая золотой вышивкой и разноцветными каменьями. Белыми были и ее туфли, на них налипло немного земли. В неудержимом порыве Генрих опустился на колени и снял губами грязь с туфелек Марго. Затем поднялся и сказал:

– У меня руки в земле.

И вдруг рассердился, ибо девочка надменно усмехнулась. Генрих отвел сестру в сторону и зашептал ей, но так, чтобы гордячка непременно услышала:

– Я сейчас задеру ей юбку, надо же посмотреть, какие у нее ноги, – может, не такие, как у всех девочек. – Тут улыбка маленькой принцессы одеревенела. А он еще добавил: – И нос у нее слишком длинный. Знаешь что, Катрин, забирай-ка ты ее обратно.

Лицо красивой девочки скривилось – сейчас заплачет. Через мгновение Генрих стал опять изысканно вежлив.

– Мадемуазель, я просто глупый деревенский мальчишка, а вы прекрасная девица, – сказал он с отменной учтивостью.

Сестра заявила:

– А она умеет говорить по-латыни.

Тогда он обратился к Марго на этом древнем языке и спросил, не обручена ли она уже с каким-нибудь принцем. Девочка ответила – нет; таким образом он узнал, что история, рассказанная ему его дорогой матушкой, была только сказкой, ей все это приснилось. Вместе с тем он подумал: «Чего нет, то еще может быть». А пока заметил:

– Ваши два брата удрали от меня.

– Верно, мои братья испугались вашего запаха. Так не пахнет ни от одного принца, – сказала Маргарита Валуа и наморщила свой слишком длинный носик. Генрих Бурбон оскорбился, он гневно спросил:

– А вы знаете, что это значит: Aut vincere aut mori?

Она ответила:

– Нет, но я спрошу у своей матери.

Вызывающе смотрели дети друг на друга. Маленькая Екатерина испуганно проговорила:

– Осторожно, кто-то идет.

Подошла дама, явно из числа придворных, – может быть, даже воспитательница принцессы, ибо она тут же выразила свое недовольство:

– Что это за чумазый мальчишка? С кем вы беседуете, сударыня?

– Говорят, это принц Наваррский, – отозвалась Маргарита.

Дама тотчас низко присела:

– Ваш отец прибыл, сударь, и желает вас видеть. Но сначала вам следует умыться.

Тем временем мать Генриха, Жанна д’Альбре, вела беседу с Екатериной Медичи. Екатерина выказала неожиданное дружелюбие, покладистость, предупредительность и, видимо, старалась обходить все спорные вопросы. А протестантка, разговорившись, либо совсем этого не замечала, либо сочла за уловку.

– Истинная религия и ее враги никогда не сговорятся, – упрямо повторяла она. Затем произнесла, точно давая клятву: – Будь у меня по одну руку все мое королевство, а по другую – мой сын, я скорее утопила бы обоих на дне морском, чем отступилась.

– А что такое религия? – вопросила толстая черная Медичи тощую белокурую д’Альбре. – Право же, пора бы нам с вами и за ум взяться. Из-за наших вечных междоусобиц мы теряем Францию: я ведь вынуждена впустить испанцев – одна я не справлюсь с вашими протестантами. При всем том я вовсе не чувствую к вам ненависти и, если б можно было, охотно выкупила бы у вас вашу веру.

– Вот и видно, что вы дочь флорентийского менялы, – презрительно отозвалась Жанна. Королеве Наваррской пришлось перед тем выслушать нечто гораздо более оскорбительное. Однако Екатерину трудно было смутить.

– Вы радоваться должны, что я итальянка! Никогда французская католичка не стала бы вам предлагать столь выгодные для вас условия мира. Пусть ваши единоверцы свободно исповедуют свою религию, я дам им надежные убежища, укрепленные города. За это я требую только одного: перестаньте разжигать ненависть к католикам и нападать на них.