Хотя бы внешне, но до известной степени это затруднение устраняется, если мы вернемся к аналогии народного духа с индивидуальной душой, где дух уже нельзя
Введение в этническую психологию
понимать как «результат», а нужно толковать его как субъект или источник духовной деятельности. Но зато здесь мы натолкнемся на новые затруднения: во-первых, является соблазн гипостазировать «дух», а затем остается непонятным, как от объективных выражений духа мы проникаем к нему самому, как особому предмету. Лацарус и Штейнталь признают, что дух народа не есть нечто пребывающее и неизменное, он меняется в истории, но в то же время они допускают, что конкретный национальный дух «заключает в себе нечто субстанциальное, неизменное ядро, которое само определяет все изменения духа» (I.— <S. > 63). Эту неосторожную формулу не следует, однако, принимать буквально, но она всегда показательна для затруднений, в которые попадают ее авторы,— соблазн гипостазирования при неясности определений здесь слишком велик... Наиболее точное выражение их мысль, по-видимому, находит в следующем разъяснении Лацару-са (III.— <S.> 7). «Дух народа,— говорит он, — существует в отдельных духах, принадлежащих к народу. Но именно при той точке зрения, что дух народа имеет свою субсистенцию в отдельных духах, с одной стороны, только и возможно научное исследование его деятельности, а с другой стороны, обнаруживается необходимость особой задачи, отличной от исследования индивидуальной душевной жизни». Об душе народа, аналогичной идее о мировой душе, у нас нет никакого в опыте данного познания. «Итак, путем наблюдения индивидов (der Einzel-nen) нужно исследовать, что это значит, что возникают новые принципы. Для этого нужно знать, как они образуются или осуществляются в индивиде и как они действуют».—Но очевидно, что такое признание или дает основание только для чисто формальной аналогии между индивидуальной и народной душевною деятельностью (в обоих случаях — ассоциации, задержки и пр<оч. >), или это и значит, что изучение духа народа сводится к изучению составляющих его индивидов, которые, таким образом, суть реальные носители объективного духа, т. е., другими словами, выходит, что объективный дух изучается средствами субъективной индивидуальной психологии. Этническая психология, таким образом, распыляется в индивидуальную, и если тем не менее здесь есть еще какие-то свои особые задачи, то они должны составлять попросту какую-то «часть» в индивидуальной психологии.
Такою «частью» могут быть особое единство или единства субъективных процессов. Лацарус и Штейнталь
настаивают на том, что в понятии народного духа, если мы не хотим, чтобы оно оставалось пустым именем, нужно видеть не неопределенное, произвольное построение или фантастический образ внутренних свойств народа, а источник, субъект всей внутренней и высшей деятельности. Но тогда нужно иметь в виду не отдельные и случайные направления и факты его проявления, а совокупность их и законы их развития. «Дух в высшем и истинном смысле слова ведь есть именно закономерное движение и развитие внутренней деятельности» (I.— <S.> 7). Это значит, что дух собственно есть не что иное, как только своеобразное единство психических процессов, не совпадающее с тем единством, которое проистекает из самой души. Так, по крайней мере, можно понимать следующее разъяснение Лацаруса: «Основное различие между ними [между индивидуальным и народным духом] состоит, очевидно, прежде всего в том, что в индивиде большие и часто весьма раздельные массы представлений связаны единством субъекта; а в народном духе, наоборот, единство субъекта возникает только из сходства или соединимости содержания в индивидах» (III.— <S.> 9). Следовательно, «субъект» этнической психологии, как единство известных видов деятельности индивидов, в сущности есть только идея, объединяющая эти виды, и тем новым, что приходится на долю этнической психологии, в качестве ее предмета, может быть само это единство в своих конкретных формах.
Такое заключение, разумеется, вполне допустимо, но оно создает новые трудности: 1) как мы приходим к такой идее, и не является ли ее чистая область, а вовсе не психология, действительною основою «наук о духе»? 2) как понять, что этническая психология есть объяснительная наука, не допуская, что названные идеальные единства обладают силою реального действия?
Отрицая субстанциальность народного духа, Лацарус и Штейнталь тем усиленнее настаивают на необходимости понятия субъекта как определенного единства — вопрос теперь в том, как достигается это единство (I.— <S.> 28). Простая сумма индивидуальных духов не составляет такого единства, напротив, множество индивидов только тогда составляют народ, когда дух народа их связывает в одно, и он-то и есть эта связь, принцип, идея народа, его единство (I.— <S. > 29). Как же мы приходим к этой идее? Дух народа, определяют авторы, есть «то, что общно (gemeinsam) во внутренней деятельности всех индивидов народа (alien Einzeln des Volkes) как по
Введение в этническую психологию
содержанию, так и по форме; или: общное во внутренней деятельности всех индивидов).
Такое определение способно причинить большое разочарование. Вся задача этнической психологии им целиком сводится к изучению индивидуальной психологии, ибо только таким путем можно узнать то, что общно отдельным индивидам. Причем, если эту общность понимать еще как сходство, запечатлеваемое в логических отношениях рода и вида, то последнее объяснение явлений народного духа может быть также только индивидуально-психологическим. Если же эта общность возникает на идее, почерпнутой из самого содержания — как того требует простая последовательность,—«продуктов» народного духа, то, как я указывал, в основу наук о языке, нравах, верованиях, и пр<оч. >, и пр<оч.>, должна лечь вовсе не психология. Ясно, что в оооих случаях — если даже сохранять за этнической психологией проформу ее самостоятельности — она не может быть наукою объяснительною, и понятие духа становится производным, вторичным, предметом объяснения, а не источником его.
IV
Все названные недоумения, связанные с понятием «духа», как можно видеть уже из изложенного, проистекают из полной логической неуясненности понятия коллективного единства. Некоторые стороны в нем необходимо подчеркнуть еще особо. Мы имеем дело с двумя понятиями коллективности, которые, оставаясь и сами по себе неясными, едва ли могут как следует сочетаться друг с другом. С одной стороны, речь идет о взаимодействии членов, составляющих коллективное целое. При таком понимании Лацарусу и Штейнталю пришлось выдвигать на первый план само взаимодействие, в виде «результатов» деятельности духа, как sui generis предмет изучения, и в строгом смысле это — уже не психологические процессы, но и не сами индивиды, а нечто третье. С другой стороны, речь идет о некоторой общности в душевной жизни самих индивидов, каковая общность может легко мыслиться как простое сходство известных психических функций и процессов, обусловленных, в конце концов, даже чисто внешними условиями жизни народа или совокупности индивидов,—как об этом говорят сами авторы: «народный дух, т. е., следовательно, одинаковое сознание многих с сознанием этого сходства и, следовательно, с представлением
взаимной сопринадлежности этих многих в каждом из них,— возникает совершенно первоначально благодаря внешним отношениям одинакового происхождения и близкого местожительства» (I.— <S. > 37). Решительно нельзя усмотреть, как и почему эти сходства могут быть отожествлены с взаимодействием, продуктом которого являются язык, нравы, наука, искусство и т. д.
Но как мало эти два понятия коллективного согласуются между собою, так же мало они согласуются с действительным значением того содержания, в котором должен раскрываться предмет этнической психологии. Язык как в своем устном, так и в письменном выражении есть столь же объективный факт, как и костюм, дом, мостовая, как всякий социальный факт, ибо только в своей объективности он и становится социальным; то же относится к верованию, которое социально только в формах культа, обрядов и пр<оч.>; как равным образом познание и наука социальны также только в своих внешних, объективных формах организации и т. д. И всякая такая область фактов составляет содержание особого предмета изучения, имеет свою науку. А если в некотором аспекте все это связывается с понятием народа и объединяется в один предмет, то и для этого предмета есть своя наука — этнология.
