Для них занятая Гитлером позиция была лишь еще одним подтверждением того, что фюрер намеревался «бросить Италию на произвол судьбы», пожертвовать своим средиземноморским союзником, чтобы тот взял на себя все тяготы войны с англичанами и американцами, постепенно изматывая врага, подрывая его силы и, самое главное, сдерживая его продвижение к границам Третьего рейха. Посол Италии в Берлине Дино Альфиери не раз выступал от лица Италии, говоря, что Гитлер смотрит на его страну и на другие страны «оси» как на «бастионы германской крепости». По его словам, в Италии Германия никогда не станет воевать в полную силу против англичан и американцев, поскольку хотела бы сохранить свои силы для борьбы против русских, поскольку не располагает необходимой мощью, чтобы одновременно вести тотальную войну на обоих фронтах.

Гитлер тем временем был серьезно обеспокоен полученными донесениями, которые оказались на редкость точными и из которых следовало, что итальянцы оказывают союзникам лишь видимость сопротивления, а в ряде случаев даже сдавались в плен или просто куда-то исчезали. «Фюрера терзает все большая и большая тревога, – сокрушался сподвижник Гитлера, Мартин Борман в письме, написанном в июле 1943 года. – Итальянцы бегут, точно так же так они бежали в России, или же просто сдаются в плен. По большому счету, Сицилию в данный момент удерживает лишь горстка наших солдат». Иными словами, отбивать вторжение на Сицилию полумиллионного англо-американского корпуса выпало 60 тысячам немецких солдат.

Вечером 12 июля, то есть спустя два дня после высадки союзников на Сицилии, Гитлер отправил Муссолини через генерала Энно фон Ринтелена, военного атташе Германии в Риме, возмущенное послание. Ринтелен, в обязанности которого входило обеспечивать координацию действий между немцами и итальянцами, передал дуче, что фюрер не намерен посылать в Италию дополнительные войска, если итальянцы отказываются сами защищать свою страну. Это заявление спровоцировало обмен резкими репликами между странами «оси».

18 июля Муссолини отправил Гитлеру длинную телеграмму. (До сих пор точно не известно, была ли она на самом деле отправлена.) Успех союзников на Сицилии, писал он, вызван отнюдь не отсутствием боевого духа у итальянцев. Иное дело, что страна исчерпала все свои ресурсы и срочно нуждается в помощи. «Германия гораздо сильнее и в экономическом, и в военном отношении, – писал дуче. – Моя страна шаг за шагом истощила себя; как в топке, сожгла свои ресурсы в Африке, России, на Балканах».

Не преминул Муссолини добавить и зловещее предупреждение: «Пожертвовав моей страной, Германия вряд ли сумеет обезопасить себя от нападения врага». В тот же самый день дуче получил приглашение от Гитлера присутствовать на встрече глав государств стран «оси», которая должна была состояться на следующий день, 19 июля. Поворчав по поводу того, что его не пригласили заранее, Муссолини все же согласился присутствовать.

В Фельтре ставки для обоих лидеров были чрезвычайно высоки. Поскольку было понятно, что Сицилию, скорее всего, не удастся удержать, Гитлера терзали – причем вполне обоснованные – опасения, что даже такой, казалось бы, верный союзник, как дуче, если события начнут развиваться слишком стремительно, пожелает выйти из игры. Используя комбинацию блефа и запугивания, Гитлер надеялся подстегнуть боевой дух своего южного союзника, не обещая при этом особой поддержки со стороны Германии, тем более что ее ресурсы на данном этапе войны также были на вес золота. Муссолини, в свою очередь, стоял перед не меньшими трудностями. С одной стороны, он испытывал колоссальное давление внутри страны. От него требовали заручиться полноценной помощью со стороны Германии, в противном случае Италия оставляет за собой право одностороннего выхода из войны, а в случае, если фюрер даст на это добро, то и подписать с союзниками сепаратный мир.

Тем не менее, как это часто случалось в прошлом, Муссолини не хватило мужества для откровенного разговора с Гитлером, когда оба лидера встретились лицом к лицу на севере Италии. Муссолини то ли испугался, то ли постеснялся открыто признаться фюреру, что его страна исчерпала все свои ресурсы, как материальные, так и человеческие.

Именно это странное молчание дуче в Фельтре вынудило короля Италии 25 июля, то есть всего неделю спустя, сместить его с поста главы страны.

Решимость Гитлера спасти Муссолини и вырвать из рук его соотечественников явилась драматическим напоминанием того, насколько изменилась ситуация с начала 1920-х годов, когда произошла их первая встреча. В то время Гитлер был мало кому известным агитатором крайне правого толка, Муссолини же возглавлял фашистскую партию и был довольно заметной фигурой даже на мировой арене. (Нередко забывают о том, что прежде чем склониться к политическому альянсу с Гитлером, Муссолини был дружен со многими консервативными политиками других стран. В числе его поклонников в свое время был и Черчилль.)

В те дни молодой и амбициозный Гитлер смотрел на Муссолини как на предмет для подражания, и вполне понятно, почему. Фашистская революция в Италии явилась для будущего фюрера источником вдохновения и потенциальной моделью системы, которую он мечтал воплотить в жизнь в Германии.

«Я готов честно признать, что в тот период я был исполнен искреннего восхищения перед великим человеком по ту сторону Альп, – писал Гитлер на страницах книги «Майн Кампф» в 1923 году, – ибо человек этот был полон горячей любви к своему народу, не заключал сделок с врагами Италии, но всеми способами стремился их уничтожить. Муссолини по праву может быть назван в числе великих мира сего благодаря своей решимости не делить Италию с марксистами, но разрушить интернационализм и спасти от него родное отечество». (То, что при дуче поезда ходили точно по расписанию, было лишь глазурью за торте более весомых побед.)

Тем не менее эта симпатия отнюдь не была взаимной. Безусловно, Муссолини нередко (и стараясь этого не афишировать) снабжал деньгами юное детище Гитлера, нацистскую партию, когда та рвалась к власти, и оказывал другие формы поддержки. Однако осторожный итальянский диктатор, хотя и утверждал, что восхищение Гитлера ему льстит, старался не вступать в слишком тесные отношения с бесноватым австрийцем.

В 1926 году, когда Гитлер обратился к итальянскому послу в Берлине с просьбой подарить ему фото с автографом его кумира Муссолини, эту просьбу решительно отвергли. «Поблагодарите вышеуказанного господина за его чувства, – говорилось в полученном из Рима сообщении в адрес итальянских дипломатов в германской столице, – однако передайте ему в той форме, какую сочтете приемлемой, что дуче не считает нужным выполнять такую просьбу». В результате Гитлер был вынужден довольствоваться бронзовым бюстом Муссолини, который стоял на видном месте в так называемом Коричневом доме, мюнхенской штаб-квартире нацисткой партии.

Отношения между Муссолини и Гитлером резко изменились, когда тот в начале тридцатых годов пришел к власти. В то время Германия была обезоружена и находилась в политической изоляции. Гитлер же, заняв в начале 1933 года кресло рейхсканцлера, поставил своей целью возродить военную мощь Германии и разделить на два лагеря, а следовательно, ослабить ведущие европейские державы. И хотя дуче испытывал к новоявленному фюреру смешанные чувства – реанимированная Германия вполне могла представлять угрозу для Италии, – он также полагал, что сможет использовать Гитлера в собственных целях, а именно – с выгодой для себя эксплуатировать страх Запада перед нарождающимся нацизмом: например, потребовать для Италии территориальных уступок на Балканах, в Средиземноморье или в Северной Африке.