Джек осмотрел его с головы до ног. Стюарт проклинал себя за то, что находился не в лучшей форме: он заправил футболку в джинсы, и из-под нее выпирали складки жира, когда он, сутулясь, сидел на стуле, да и живот был совсем не плоским. Он увидел свое отражение в зеркале за стойкой бара. Кожа и волосы выглядели превосходно – волосы выгорели на солнце и стали золотистыми, как это происходило каждое лето. Джек заметил, как Стюарт разглядывает себя в зеркало.

– Ответ – «да», – неожиданно сказал Джек.

– Извини? – Стюарт повернулся к нему.

– Тебе интересно, нахожу ли я тебя привлекательным? Ответ – «да». – Джек улыбнулся.

– Почему ты думаешь, что знаешь, о чем я думаю? Джек рассмеялся:

– Извини. Не обижайся. Стюарт пожал плечами:

– Да я и не обижаюсь.

Это стало началом новой жизни. Все было так просто. Все сомнения разрешились, и на все вопросы нашлись ответы. Ночью они пошли к Джеку, и только через три дня он позвонил Роберте. Когда Стюарт наконец пришел домой, чтобы рассказать все и собрать свои вещи, она не злилась, не обвиняла его и не устраивала истерик. И когда он сказал: «Я встретил другого человека», Роберта тотчас предположила, что речь идет о мужчине.

– Как ты догадалась? – недоверчиво спросил Стюарт.

– Наверное, ты был единственным, кто этого не понимал. Я всегда знала, что это лишь вопрос времени.

В конечном счете они остались друзьями, хотя поначалу Джек вел себя немного враждебно, когда Стюарт встречался с ней, чтобы попить кофе, или приглашал посмотреть какой-нибудь фильм. Через некоторое время Роберта перестала заходить к ним, и Стюарт слышал, что она вышла замуж и уехала в Париж.

Стюарт вновь подошел к окну, чтобы посмотреть, где же все-таки находится Джек. Все на том же углу, с незнакомым молодым человеком. Кто это, черт побери? Насколько Стюарт мог разглядеть, у парня были мальчишеские бедра и плечи. Долговязый, с фигурой бегуна. «Как трогательно, Джек!» – сказал Стюарт громко и отвернулся от окна. Он не позволял себе ревновать. Джека постоянно окружали мужчины, и он постоянно очаровывал, околдовывал и соблазнял. В свои тридцать восемь он был все еще достаточно молод, чтобы соблазнить мальчишку, если бы захотел, хотя многие из молодых геев были занудны и консервативны, как натуралы. Это поколение осуждало беспорядочные связи и настаивало на безопасном сексе. Они были помешаны на здоровой пище, упражнениях и моногамии – замечательной вещи, по мнению Стюарта. Когда ему было двадцать два, вопрос о свободном выборе даже не стоял. Тогда приходилось либо скрываться, либо открыто переходить в разряд изгоев.

Услышав тяжелые шаги Джека на лестнице, Стюарт вернулся на кухню и вывалил на сковородку телятину.

– Шафрановый мальчик прибыл, – громко сказал Джек.

– По-моему, специи не продают в таких больших пакетах.

– Ну, я купил еще немного ревеня и подорожника.

– Прекрасно!

– Я подумал, ты мог бы сделать ревеневый пирог. – Что?

– А можешь и не делать. Как хочешь. Когда к нам придут эти бабы?

Стюарт посмотрел на него. Эту сторону характера Джека он ненавидел. Словно протекшая батарея, его друг выплескивал враждебность на все и всех, к кому Стюарт проявлял симпатию.

– Остуди струю, – сказал Стюарт. Джек фальшиво улыбнулся.

– Струю? Эй, двадцать первый век вызывает Стюарта! Что за выражение такое – «остуди струю»? – Он вытащил из ящика растительное масло, поставил сковородку на плиту.

– Что ты собираешься делать?

– Жарить подорожник. Я тебе рассказывал о Малави, как я ел там так много жареного подорожника, что гадил чем-то желто-зеленым на протяжении четырех дней?

Когда Джеку было немногим больше двадцати, он провел два года в Корпусе мира, строя мосты и обучая английскому.

– Всего-то раз семнадцать, – сказал Стюарт.

– Остуди струю, – ответил Джек.

– В любом случае подорожник совершенно не подходит к тому, что я сейчас готовлю.

– И что? Кто сказал, что это для них? Я хочу перекусить. Это для меня.

– Ты испортишь аппетит.

– Никогда. Ты же знаешь, у меня выдающийся аппетит.

Стюарт решил не обращать на Джека внимания. Самым мудрым было дать ему самому переварить дурное настроение. Несомненно, что-то произошло между ним и мальчишкой напротив бакалеи. Стюарт подозревал, что Джек хотел переспать с ним, но то ли парень не ответил взаимностью, то ли Джек передумал прежде, чем они договорились. Стюарт был уверен, что, с тех пор как они вместе, Джек изменял ему уже дважды: один раз еще там – в Сан-Франциско, а второй раз здесь – в Бостоне. Он никогда не спрашивал напрямую, но явно усиливавшийся интерес Джека к их совместной жизни заставил Стюарта задуматься. В минуты отчаяния он думал о командировках Джека и его вечеринках с коллегами, которые иногда длились вплоть до поздней ночи. Стюарт и сам однажды изменил ему с мужчиной, которого подцепил в баре, – сразу после того, как они с Джеком стали жить вместе. Он думал, что проверял глубину своих чувств к Джеку – и его реакцию. Конечно, Стюарт рассказал об измене, и это привело Джека в бешенство. Но он разозлился не из-за самого поступка, а оттого, что Стюарт рассказал ему об этом. «За кого ты меня держишь? Я что, твоя маленькая японская девка? Зачем ты мне рассказал об этом? Если ты решил изменить, это твое дело, пока оно не затрагивает моей безопасности». Тем не менее несколько дней спустя Джек подарил Стюарту маленького длиннохвостого попугая и завел разговор о супружеской верности.

Стюарт взял в руки птицу: «Я должен зажарить ее или покормить?»

Вечер закончился настойчивым требованием моногамии и безусловной верности. Джек заставил Стюарта пообещать, что тот не пойдет на сторону, и сам пообещал то же. Долгое время Стюарт и правда верил, что как благородный человек Джек сможет преодолеть свой основной инстинкт.

– Попробуй, – сказал Джек, выкладывая подорожник на салфетку. Стюарт взял на вилку сразу три кусочка и съел, его глаза заслезились – подорожник обжег рот. – Боже, это навевает воспоминания!

Стюарт знал, что Джек дразнил его. Каждый раз, когда он был раздражен, он начинал рассказывать об Африке, о Тутти, мальчике, «который лоснился, как полированное красное дерево, и был такой гладкий, что я видел свое отражение в его бицепсах». Стюарт предполагал, что Тутти мог быть выдумкой, как и многие из историй Джека. Может, он был всего лишь проводником, который сопровождал отряд в горах. А Джек сочинил повесть о страстной любви и долгие годы отшлифовывал мельчайшие детали истории, до тех пор пока Тутти не стал главной трагедией его жизни.

– Хочешь сделать что-нибудь полезное? – спросил Стюарт.

– Не сейчас, дорогой, у меня ужасно болит голова.

– В холодильнике есть свежий базилик и чеснок. Сделай салат. Мне нужно приготовить каппелини.

– Ладненько. Но мне нужно переодеться. В этом костюме я чувствую себя цирковой обезьяной.

– Хорошо. Только побыстрее. Нужно еще приготовить десерт, а они будут уже через полчаса.

– Остуди свой пыл. – Джек взял пригоршню подорожника и поцеловал Стюарта в щеку. – Я быстро, как Гордон.

– Что? – спросил Стюарт.

– Молнией.

– И пока ты там, покорми Локки. Под клеткой лежит ловый пакет с кормом.

Они почти доели ужин и допивали вторую бутылку вина, когда их гостьи обменялись заговорщицкими взглядами. Стюарт и Джек заметили это, и Лейла залилась краской.

– Хорошо, девочки, позвольте мне сказать. Я понимаю, что вы пришли не только для того, чтобы провести время в нашей компании, и не только из-за прекрасной стряпни Стюарта, которая, конечно, более чем превосходна. – Джек поднял бокал вина в направлении Стюарта. – Правда, Джейн, ты ведь каждый день видишь мою противную рожу.

Джейн и Лейла засмеялись.

– На самом деле, есть еще кое-что, что мы хотели бы обсудить. – Джейн была высокой и рыжеволосой, с длинными локонами, ниспадающими на плечи, как на картинах прерафаэлитов. В тусклом свете свечей Стюарт находил ее привлекательной, но в менее щадящем свете ее кожа казалась шершавой, словно она сгорела на солнце. Обычно Джейн носила свободную, мешковатую одежду искрящихся тонов, более подходящую для стильных, но полных женщин, хотя сама она казалась скорее худенькой. Сегодня на ней было аккуратное розовое платье, в котором Джейн выглядела, как учительница воскресной школы.