– Ты делала тест на беременность?
– Еще нет, – сказала Грета. – Я боюсь. Боюсь узнать, что беременна. Мне не хочется спугнуть, что ли, и загадывать и радоваться так рано. Что-нибудь может пойти не так, ты же знаешь. И потом, у меня уже однажды случился выкидыш. Да и со сперматозоидами Майка тоже были проблемы.
– Да? – сказала Анна. Грета кивнула:
– Мы выяснили это на прошлой неделе. Подвижность? Это правильное слово?
– Да. Но вообще-то для этого достаточно и одного, который сумеет дойти до цели. – Анна улыбнулась. – Я на самом деле очень за тебя рада, дорогая.
– Не говори так. Не сейчас. Ты можешь меня сглазить. Но все равно спасибо.
Грета ушла, и Анна устроилась в кресле у окна с книгой в руках. Она уже собиралась все бросить и лечь спать – было уже полпервого, – как вдруг послышался звук из прошлого: треск, жужжание и шум автобуса марки «Фольксваген». Неужели? Не может же это быть тот самый автобус, который Марвин купил у них много лет назад.
Анна встала, у нее кружилась голова, она не знала, что ей делать: броситься на крыльцо? Подождать, пока позвонят в звонок? Она услышала, как хлопнула дверь машины, и мужской голос произнес:
– Убери это сейчас же, Флинн.
– Нет, – сказал ребенок.
– Возьми кошку. И я тебе уже несколько раз велел снять эти очки.
В дверь позвонили. Анна спустилась по ступенькам и включила свет. Большая фигура Марвина заполнила весь дверной проем.
– Вот и вы. – Она отошла в сторону, чтобы они могли пройти внутрь. – Я уже начала волноваться.
– Извини, – заговорил мужчина. – Мы немного выбились из графика. У нас… э-э… случилась небольшая проблема в дороге.
– О? – Анна искала взглядом Поппи.
Марвин легонько взял ее под локоть и увел от двери.
– Флинн? – крикнул он через плечо.
– Я достаю кота, – ответила девочка, – Сейчас приду.
– Где Поппи?
Марвин опустился на диван, вздохнул и провел руками по волосам – они все еще спускались до плеч, такие, какими она увидела их в первый раз. Сегодня он зачесал их в конский хвост. Анна уже и забыла, каким он был красивым.
– У нас произошла небольшая проблема в Пенсильвании. – Марвин снял куртку и развязал шнурки. – Поппи пропала.
– Что? Что значит «пропала»? – Анна встала, повернулась к двери, словно какая-то частичка ее надеялась, что он врет.
– Анна, пожалуйста, – прервал он и откинулся на спинку дивана. – Позволь мне рассказать все, пока не вернется дочка, хорошо?
Анне никак не удавалось совладать со своим дыханием.
– Как ты мог так со мной поступить? Позвонить, нарушить спокойное течение моей жизни, дать надежду вновь увидеть Поппи и не привезти ее?
– Я пытался. На самом деле пытался. Но у нас возникли проблемы. Этот приезд был ее идеей, Поппи на самом деле очень хотела приехать. Но в последнее время у нее начались перепады настроения – чем ближе мы подъезжали, тем больше она не хотела ехать. Мы остановились позавтракать в Пенсильвании. И последнее, что я увидел, была ее записка на ветровом стекле. Она написала, что передумала, что Флинн и я должны ехать без нее. Пообещала, что даст о себе знать и приедет позже. Во всяком случае, это все, что было в записке.
– Как ты мог так поступить? Почему не пошел и не нашел ее? Где она исчезла?
– У Поппи большие проблемы. Она всегда была импульсивна. Это бы ничего, но последнюю пару лет дела пошли совсем плохо.
Анна открыла рот, как вдруг услышала шаги Флинн на ступеньках.
– Мы поговорим об этом позже, – мягко сказал Марвин. – Флинн?
– Я здесь! – крикнула Флинн с лестничной клетки.
– Зайди и познакомься с бабушкой.
– Сейчас приду.
– Пойду заберу оставшиеся вещи, – встал Марвин.
Анна была потрясена: Марвин уже перетащил из машины вещей больше, чем потребовалось бы на двухмесячный срок, и все продолжал носить коробки. В них лежали вещи, которые люди берут с собой, когда переезжают, а не едут погостить к родственникам. Марвин выгружал коробки с кофейными кружками, кастрюлями и сковородками. Кухонные полотенца. Летняя и зимняя одежда. Они определенно приехали насовсем. Анна почувствовала, что все внутри нее напряглось.
Когда она подняла глаза, в дверном проеме стояла Флинн, держа огромного кота. Девочка была в старых очках для диагностики зрения. Из каждой ноздри у нее торчала морковка.
– Должно быть, ты Флинн, – улыбнулась Анна.
– Я морж. – Она вошла в комнату.
Марвин вошел и сбросил охапку вещей на пол. Затем посмотрел на дочь:
– Я же просил тебя снять эти очки, Флинн. Устала?
Флинн сняла очки, вытащила морковку из носа, нахмурила брови и, скрестив руки, шлепнулась на диван рядом с Анной:
– А ты знаешь, что в прошлой жизни я была женой Марвина, моего папы, и что Поппи, моя мама, была слепой пастушкой и просила подаяния? Мы тогда были индусами. А Марвин меня бил.
– Что? – опешила Анна, инстинктивно осматривая девочку, нет ли у нее ушибов.
– Он не хотел детей и бил меня, чтобы они исчезли там, в животике.
– О! – Все еще ошеломленная осознанием того, что она бабушка, и напуганная присутствием этого очаровательного ребенка, Анна приложила руки к голове. Головная боль почти прошла, но странные спазмы начали охватывать ее грудную клетку. На самом деле, узнав, что Поппи приезжает, Анна почти не думала о внучке. Все ее сознание было сосредоточено на словах, которые она скажет дочери после всех этих лет.
Флинн выросла эффектной девочкой, заметила Анна, узнав какую-то частичку Хью в изгибе ее губ и линии челюсти. Флинн была очень похожа на женщин из семьи отца Анны. Она напоминала ее кузину – Эллу. Элла была седьмой и любимой дочерью пекаря в маленькой деревеньке недалеко от Варшавы. В 1939 году, когда ей было шестнадцать лет, Элла взяла новую пекарскую лопатку отца и отправилась в магазин. В то сентябрьское утро началась война. Девушка вбегала в горящие дома и помогала людям спастись. Даже существовала легенда, что, когда немецкий солдат собирался расстрелять стоящих на коленях односельчан, она ударила его по голове той самой лопаткой, а люди сбежали. Позже Элла умерла в лагерях.
– Моя мама сумасшедшая, – заговорила Флинн, крепче прижимая к себе вырывающегося кота.
– Нет. – Анна разозлилась. Марвин, несомненно, не следит за тем, что говорит. – Она не сумасшедшая. – Но прежде, чем смогла остановиться, она спросила: – А она раньше оставляла тебя?
– Конечно, – кивнула Флинн, – но на этот раз она не вернется.
– Такие вещи знает только Бог. – Анна вдруг услышала в своем голосе интонации покойной бабушки, что снова вызвало у нее головную боль.
– Мы почти не виделись, – продолжала Флинн, но было трудно понять, к кому эта фраза относится – к Анне, к Поппи или, если принять во внимание своеобразие этого ребенка, к Богу.
– Как зовут твоего кота? – спросила Анна.
– Мои родители разводятся. Они думают, что я ничего не знаю, но, конечно же, я знаю.
– У твоего котика есть имя?
– Его зовут Гувер МакПоз. Ему посчастливилось быть ирландцем.
– Да? Я вижу у него определенно ирландские черты. Флинн посмотрела на бабушку и робко улыбнулась.
Что-то пугало ее здесь. Взгляд бабушки был колючим, как иголки кактуса.
– Я думаю, мы с тобой были гладиаторами во времена правления Цезаря Августа.
– Флинн, сколько тебе лет?
– Десять, а тебе?
– Пятьдесят три.
– А моей маме тридцать. Ты ее когда-нибудь видела?
– Да, она моя дочь, так же как ты ее дочь.
– О, правильно. – Девочка перевернула мяукающего кота на живот. – А как, по-твоему, она правда сумасшедшая? – Флинн отпустила уже задыхающегося кота, облизывая поцарапанный им палец. – Потому что она всегда была хорошей мамой, пока не ушла. И она обо мне заботилась.
В словах девочки Анна услышала мягкие звуки голоса Хью, какое-то недоумение, без следа злости, по поводу поступка Поппи. «Она сказала, что вернется, – были его последние слова. – Я надеюсь, ничего не случилось». Нет, Анна не может оставить у себя эту девочку. Ее присутствие здесь было чем-то вроде упрека; будто ошибки Поппи, которые заставили ее бросить ребенка, были вызваны тем, что сама Анна была плохой матерью. Она уже очень давно похоронила свою вину, и ей совсем не нужно, чтобы ее опять затопила боль привязанности.
