Блэз. Я вижу, тебе с ним весело!

Женевьева. Так где картина?

Блэз. Представь себе, я ее даже не начал!

Женевьева. Браво! Вот умно! Может, поделишься со мной, вследствие каких соображений?

Блэз. За всю жизнь я не продал ни одной картины, ты меня не убедишь, что у Карлье хватит ума отвалить мне двести тысяч франков!

Женевьева. Вот почему ты неудачник! Слишком много рассуждаешь! (Выдвигает мольберт на середину комнаты и ставит на него чистый холст на подрамнике.) Принимайся немедленно за работу.

Блэз. Послушай, Женевьева…

Женевьева (раскладывая принадлежности для живописи). Подумать только – подписать пустой чек он может, а намалевать пустяковую картинку – нет!

Блэз. Женевьева, я тебе объясню…

Женевьева. В другой раз. Не теряй ни минуты. За работу! (Смотрит на часы.) А мне надо бежать.

Блэз. А позировать мне ты не будешь?

Женевьева. Ты думаешь, у меня есть на это время? Сегодня снимают новую коллекцию, я и так опоздала, и все из-за тебя. Ох, будет скандал!

Блэз. Как же я напишу обнаженную – без натурщицы?

Женевьева. Ты уже взрослый, соображай. Ну, я пошла.

Блэз. А как с чеком?

Женевьева. Сегодня четверг, будем надеяться, что до понедельника его не предъявят, а за это время что-нибудь придумаем.

Блэз. А если предъявят?

Женевьева. Если предъявят раньше, ты сядешь в тюрьму, это дело решенное, но внуши себе, что не предъявят. (Обнимает его за шею.) Ну, улыбнись же!

Он смеется.

Вуаля!

Блэз. Мне бы твой характер!… Во всяком случае, я позвонил в мой отель и предупредил, что меня можно найти здесь, если будут спрашивать из Лионского кредита.

Женевьева. Видишь, приходят же тебе в голову иногда полезные мысли! Тогда сейчас же звони и Клеберу. Скажи ему, что очень хочешь его видеть, и объяви, что картина будет обязательно закончена сегодня к вечеру.

Блэз. Но…

Женевьева. До свидания, мой котик-буркотик. И не расстраивайся, брось! Если чек придет раньше, рассчитывай на меня… (Быстро целует его.) Я буду носить тебе передачи. (Выходит.)

Блэз (начинает готовить краски и кисти). Обнаженную! Писать обнаженную, чтобы оплатить поездку в горы идиотке, которую я и знать не хочу! Писать обнаженную для человека, который ничего не понимает в живописи!… Кроме того, черт!… Не могу я писать обнаженную без натурщицы. (Махнув рукой, ложится на диван.)

Мари (входит в пальто и с чемоданом). Мсье действительно уверен, что я ему больше не нужна?

Блэз (смотрит на нее, потом садится на диване). Знаете, как раз возможно, что и нужны!

Мари. Я так и знала, что все образуется! (Быстро относит чемодан в прихожую и снимает очки.)

Блэз. Мари… Вы, конечно, знаете, что я – художник.

Мари (с отчаянием). Ох, мой бедный мсье!…

Блэз. Да!… Но дело не столько в этом. Вот… Я должен написать картину, и вы, может быть, сможете мне в этом помочь, если согласитесь.

Мари. Я, мсье?! Но я так плохо рисую!

Блэз. Я не собираюсь просить вас помогать мне писать, я прошу вас мне позировать.

Мари. А что это значит?

Блэз. Понимаете… Это не трудно, вы станете передо мной, и я напишу с вас картину.

Мари. И вы думаете, это будет хорошо?

Блэз. Заранее сказать не могу, но попробовать надо.

Мари. Если вам так хочется, я с удовольствием.

Блэз. Не то чтобы мне этого особенно хотелось, скажу даже, мне этого совсем не хочется, но это – заказ.

Мари. А разве у вас есть заказчики?

Блэз. Да… Один, во всяком случае!

Мари. Вот здорово!

Блэз. Действительно, приятный сюрприз.

Мари. Но почему мсье лучше не написать букет цветов? (Описав рукой круг, показывает букет.)

Блэз. Потому что этот заказчик не очень любит цветы. Ему бы хотелось, чтобы на картине была изображена женщина. (Делает такой же жест, как Мари.)

Мари. Не понимаю, зачем ему нужно иметь меня в нарисованном виде, – если бы он еще был со мной знаком!

Блэз. Послушайте, Мари, у меня нет времени читать вам лекцию по живописи. Скажите, вы когда-нибудь видели картины, на которых нарисована женщина?

Мари. Просто смешно, если бы вас кто услышал, решил бы, что я набитая дура!

Блэз. Вовсе нет, но бывают женские портреты и женские портреты.

Мари. Как все в жизни.

Блэз (достает из папки для рисунков репродукцию какой-нибудь известной картины). И такие картины вы, естественно, тоже видели?

Мари (шокирована). Но она совсем голая!

Блэз. Да, но как красиво!

Мари. Не спорю, но все-таки!

Блэз. Посмотрите, какие линии, какие пропорции… ощущение величественного покоя, полноты жизни…

Мари. Кто этот негодяй, который занимался таким свинством?

Блэз. Модильяни…

Мари. Ну и тип!… (Вдруг понимает цель Блэза.) И вы хотите, чтобы я вам позировала?

Блэз. Вы бы мне оказали большую услугу.

Мари. Как эта дама?

Блэз. Да… то есть… почти.

Мари. Нет, нет, мсье!

Блэз. Вы знаете, это моя профессия, я привык.

Мари. Верю вам, мсье, но никогда в жизни не решусь перед вами раздеться.

Блэз. Но почему же?… Это почти как у доктора.

Мари. Таких докторов, как вы, я еще не встречала… По правде, я ни разу и не болела.

Блэз. Клянусь вам, что, если вы станете позировать для меня, я буду смотреть на вас только глазами художника!

Мари. Тетечка говорит – достаточно минутной слабости!

Блэз. Да нет!… Обычно я приглашаю профессиональных натурщиц, это самые нормальные женщины, для них позирование – работа, за которую им платят деньги.

Мари. Естественно, такую работу даром не делают.

Блэз. Разумеется! Вот почему мне сейчас пришло в голову, если вы согласитесь поработать для меня, будет нормально, что я заплачу за это, например, десять тысяч франков.

Мари. О нет, мсье!

Блэз. Ну в конце концов, Мари…

Мари. Если бы тетечка знала!

Блэз. Не думайте о тете, вы уже в том возрасте, когда должны самостоятельно принимать решения.

Мари. Я для вас что угодно сделаю, но не это!

Блэз. Уф… Послушайте, Мари… Настало время сказать вам правду… Я в долгах.

Мари (несколько шокирована). О!

Блэз. Не позднее сегодняшнего вечера я должен уплатить сто двадцать тысяч франков.

Мари. Что вы говорите?!

Блэз. Да, и если я не заплачу, меня посадят в тюрьму. Мари. В тюрьму?!

Блэз. Увы.

Мари. Хорошенькую новость вы мне преподносите!

Блэз. Теперь вам все известно: либо я пишу картину и расплачиваюсь, либо жандармы меня увозят в тюрьму. Все зависит только от вас.

Мари. В тюрьму! Бедный мсье!

Блэз. Моя судьба в ваших руках… Если можно так выразиться.

Мари. Как бы там ни было, одной картинкой с таким долгом не расплатиться.

Блэз. Именно что расплатиться! За нее я получу двести тысяч франков.

Мари. Двести тысяч!

Блэз. Да.

Мари. А мне вы собирались дать десять тысяч?

Блэз. Вы считаете, это мало? Хотите двадцать?

Мари. Я вообще этих денег не хочу, я у вас на зарплате, и вы меня наняли как прислугу на любую работу, но все-таки не на такую!

Блэз. Такая работа не была оговорена, вот почему…

Мари. Я хочу только одного: пусть мсье поклянется мне головой своей матери, что это не уловка.

Блэз. Клянусь.

Мари. Повторяйте: клянусь головой моей матери, что у меня нет задних мыслей и что я прошу Мари раздеться только ради того, чтобы не сесть в тюрьму.

Блэз. Клянусь головой моей матери…

Мари. Поднимите руку.

Блэз (поднимает руку)…что у меня нет задних мыслей и я прошу Мари позировать только для того, чтобы расплатиться с долгами. Теперь вы мне верите?

Мари. Ну, тогда за дело! (Быстро снимает фартук и рабочий халатик и оказывается в лифчике и трусиках.) Если бы мне кто-нибудь сказал, что я до этого дойду! (Поворачивается к Блэзу спиной.) Расстегните, пожалуйста!