«ЗИЛ» уехал. И тут же появился Кеженис. Кстати, на этот раз именно он не дал мне возможности изучить, насколько правильное вино доставлено на борт. Босс вручил мне выправленный на мое имя билет на самолет местной компании «Аирзена» рейсом до Каира, а также бумажку с телефонным номером некоего белого нигерийца, и заявил, что с грузом до моего прибытия справится сам. Регистрация на мой рейс начиналась через считанные минуты. Таким образом я в один момент превратился из авиатора в пассажира, и не могу сказать, что это мне сильно понравилось.

Да и обиделся я слегка на господина Кежениса.

Рукоятка неожиданно легко провернула вал двигателя. Гелендвагену, по моим прикидкам, уже стукнуло сорок лет, и перед его прежним владельцем можно было снять шляпу хотя бы за то, что техническое состояние машины тянуло на твердую «четверку» по пятибалльной системе. Масло немного подтекало, но системы охлаждения и питания были в отличном виде. Все было готово к пробному запуску.

– Ну, что, Жаконя, – обратился я к обезьяне. – Попробуем запустить?

Жаконя что-то заверещал, скаля зубы. Возможно, он был не против подобной попытки. Но все же почему-то побаивался этой машины. Он, правда, побаивался и оружия. Наверное, интересные эпизоды приходилось наблюдать этому шимпанзе…

Я нагнулся, ухватился за «кривой стартер» как можно удобнее, и как следует рванул. Конечно, даже такой оптимист, как я, вряд ли может рассчитывать на то, что двигатель схватится с первого же раза… Или даже со второго. Но десять раз подряд я не смог прокрутить рукоятку, и буквально упал рядом с бампером, хватая воздух. Лихорадка, даже самая легкая, всегда отнимает силу, а я ведь еще пер на себе канистру черт знает сколько времени…

Но рано или поздно, а отдышаться я смог. А что делать? Я уже устал себе повторять, что если сейчас все бросить и оставить дела на милость господа, то скоро мою шкуру будут проверять на прочность трезубцами черти. Надо продолжать. Все равно заведется – ведь исправен же!

И я в этом убедился. Примерно через полчаса, когда в очередной раз упал на пыльный грунтовый пол гаража. Старый германский дизель понял, что я – куда более упрямое создание, чем он сам, и согласился немного поработать. Жаконя, услышав звук работающего двигателя, заметался. С одной стороны, ему очень хотелось удрать, с другой – видимо, он понимал, что нам предстоит совместное путешествие. И именно на этой машине, какие бы воспоминания она ни будила в обезьяньем мозгу.

Руки у меня тряслись, когда я включал передачу и отпускал сцепление. Но ничего неприятного не случилось – «Мерседес» выкатился из гаража и сделал полукруг по летному полю; при этом я старался смотреть куда угодно, только не в сторону пиршества падальщиков, хотя там, по-моему, уже все было съедено. Машина слушалась. Все передачи работали, педали не западали, правда, руль оказался с большим люфтом, но это уже казалось мелочью. Я даже поорал на радостях немного, думаю, хорошо, что Жаконя не понимает по-русски.

Вот теперь задерживаться здесь уже точно не было ни малейшего смысла. Я собрал все ценное, что только нашел в гараже, включая гаечные ключи, домкрат, лебедку и лопату. И, поскольку сейчас был оснащен гораздо основательнее, решил посетить сарай, более похожий на склад.

Теперь дверь подалась легко – я прицепил один конец троса за замок, другой – за фаркоп машины и включил первую пониженную… Жаконя при виде вылетающих наружу дверей от возбуждения дважды перекувыркнулся через голову.

Внутри склада я увидел несколько десятков ящиков из хорошо обработанных досок. Ящики были украшены спецсимволом в виде рюмки и изображением стилизованной виноградной кисти. Под рисунками полукругом изгибалась надпись: «Genuine Georgian Wine».

Я не верил своим глазам. Ведь эти ящики сейчас должны плыть в Кейптаун! Что же они здесь делают? Или господин Кеженис уже давно водит меня за нос? Да и не только меня, а остальных членов экипажа тоже? И вообще, а действительно ли внутри «настоящее грузинское вино»?

Я вскрыл монтировкой один из ящиков и сразу же понял, что жажду этим не утолить. Вместо благородного виноградного алкоголя в ящике находились плотно уложенные прямоугольные бруски, упакованные в жесткий вощеный картон. Вытащив один из них, довольно увесистый, я развернул упаковку. Там обнаружилась некая желтоватая масса, довольно податливая, вроде оконной замазки или пластилина. Что-то мне, однако, подсказывало – вряд ли даже такой бизнесмен как Кеженис, полагает, что в Африке на зиму замазывают окна. Да и дети здесь наверняка не лепят игрушки из грузинского пластилина…

В другом ящике, я увидел частично разобранный и аккуратно уложенный ручной пулемет системы Калашникова. И к тому же не один. Да, похоже, здесь действительно целый склад игрушек. Для взрослых. И при этом, черт возьми, для очень взрослых людей…

Вместе с оружием здесь лежала непонятного назначения полуметровая палка из очень плотного и тяжелого дерева, украшенная странными веревочками, с которых сыпалась труха, и инкрустированная блестящими камешками, наверное, самоцветами. С одной стороны палку венчало бронзовое кольцо с перекрестьем, удивительно похожее на классический кельтский крест, с другой – торчал бронзовый же шип длиной сантиметров пятнадцать. В своем основании оно имело четыре грани, каждая примерно по сантиметру с небольшим. Что это? На боевое оружие как-то не слишком похоже. Метать – неудобно, резать – вообще невозможно. Колоть и то замучаешься – коротковата эта штука для пики. Может, это какая-нибудь ритуальная приблуда местных жрецов?

Вот только интересно – это каким же образом грузины смогли подсунуть мне для проверки ящик с правильным вином? Единственно возможный ответ был таким – прежде чем заняться торговлей старым советским оружием, кавказские разбойники долго практиковались в известной игре в наперсток. «Угадай, дорогой, под какой каской граната?»

Я долго – минут пять – думал, есть ли смысл немного облегчить ящики, за которые не так давно сам нес материальную ответственность. Наконец решился взять несколько брикетов пластиковой взрывчатки (не будучи абсолютно уверенным, что это именно она), забрал два автомата, одну винтовку системы Драгунова и один пулемет. Долго разгребал ящики в поисках патронов, и поиски в конце концов увенчались успехом – четыре цинковых коробки с патронами калибра 7,62 скоро тоже оказались в багажнике. Прихватил и странный жезл – на всякий пожарный.

В любом случае, думал я, закрывая багажник, если попадусь в лапы местным боевикам, мне будет почти стопроцентный каюк. Причем без разницы, с ворованным оружием или без. А если повезет выбраться к цивилизации, то я всегда успею избавиться от лишних килограммов металла и пластика… Должен успеть. Зато в случае чего, я вполне готов объявить войну небольшому отряду каких-нибудь недоумков.

Приглашающе помахав Жаконе, я включил первую передачу и осторожно углубился в лес, двигаясь по едва заметной просеке со скоростью пешего туриста, сытого и здорового.

Дорога оказалась на удивление выматывающей. Увидев знакомый силуэт бульдозера, я остановил машину – не чувствовал больше сил вести ее по заросшей, кочковатой просеке. В глазах было темно, мутило страшно. Сколько еще ехать – пес знает.

Жаконя словно чувствовал мое состояние – он лопотал что-то ободряющее, даже погладил меня по плечу – наши, мол, не сдаются… И верно, чего уж тут сдаваться – я ведь на колесах, и с неплохим запасом горючего. И на ночевку есть где расположиться – в знакомой кабине, естественно. Беда только, что жрать нечего, но при мысли о еде и так становится плохо, так что ничего страшного. И вообще, некоторые врачи рекомендуют голодать при высокой температуре – по моим прикидкам, градусов тридцать восемь как минимум я имел, и к ночи были все основания ожидать подъема.

Несмотря на протесты Жакони, в кабину трелевочного трактора я влез в одиночестве. Дружба-дружбой, а ночлег врозь. Кто ее знает, эту обезьяну – вроде добрая и отзывчивая, а вдруг что в башке щелкнет? Или помру я ночью – так что же: и мартышке помирать? Вдруг она не сможет открыть кабину изнутри?..