Аргуэльо – на вид лет на тридцать старше Хейта, – человек с высокими скулами, смуглой кожей, черными глазами и аккуратно подстриженными блестящими черными волосами. Небритые, словно запачканные углем, щеки. Помятый костюм и белая рубашка без галстука – профессора явно доставили сюда из Нью-Мексико на не ведомых ему доселе «крыльях власти».

– Доктор Аргуэльо занимался принципиально новым исследованием индейских шаманских практик. Лично прошел шаманскую подготовку и ритуал инициации. Служил экспертом по культурным связям в вооруженных силах Мексики. В качестве специалиста по палеоантропологии исследовал множество труднодоступных пещер.

– Признаюсь, мне чрезвычайно приятно со всеми познакомиться, – произнес Аргуэльо со странным акцентом, не испанским и не английским, а больше похожим на выговор команчей – их речь Халли слышала в Нью-Мексико, когда ездила туда со Стивеном Редхорсом.

Наконец, Лэйтроп приветствовал кивком Большого:

– Доктор Уил Боуман, состоит на государственной службе. Обладает всеми необходимыми навыками в подводном плавании, альпинизме, спелеологии. Плюс… э-э… опыт работы в органах безопасности.

Боуман в джинсах, кроссовках и поношенной красной футболке сидел прямо напротив Халли. Гора мускулов, под два метра ростом. Лицо – сплошные выступы и углы: огромные скулы, выдающийся подбородок, большой, искривленный неоднократными переломами нос. Соломенного цвета волосы подстрижены ежиком, одна из бровей рассечена шрамом на две части. Пронзительный взгляд немигающих глаз цвета синего льда. Тело атлета и лицо воина. Не красивое, но и в ресторане или на улице оно не ускользнуло бы от ее внимания. Возраст не так очевиден, как у остальных. Лет, наверное, под сорок.

Очередь дошла до Халли.

– Доктор Халли Лиланд, – представил ее Лэйтроп. – Получила степень бакалавра наук в области микробиологии в Джорджтаунском университете и доктора наук в университете Джонса Хопкинса. Специализируется на исследовании экстремофилов. Опытный альпинист, мастер подводного плавания. Исследовала множество пещер.

– Есть что-нибудь, чего вы не умеете? – Боуман смотрел на нее, подняв брови.

– Мыть посуду и стирать.

В глазах Уила мелькнуло нечто похожее на удивление.

Хейт громко рассмеялся, Канер хмыкнул, а Аргуэльо не издал ни звука. Глаза Боумана вновь стали непроницаемыми. Этого лучше не злить, подумала Халли.

Продолжить Лэйтроп не успел – в его кармане зазвонил мобильник. Он достал трубку, отвернулся.

– Да, сэр. Так точно, сэр. Понимаю. Да, сэр. Немедленно, сэр. – Закончив разговор, он вновь посмотрел на собравшихся. – Прошу прощения. Мой босс. – Зацепился большими пальцами за карманы жилета и вздохнул. – Доктора Канера я уже вам представлял, а с доктором Лиланд они знакомы. Перейдем к делу. О том, зачем вас сюда вызвали, вам кое-что известно, но не всё.

Лэйтроп изложил предысторию, которую Халли уже слышала от Барнарда. Не забыл упомянуть и комментарий президента о Перл-Харборе.

– Короче говоря, нам необходимо уничтожить этих микробов прежде, чем они уничтожат наши войска. Какими бы ни были ваши политические убеждения, представьте Соединенные Штаты без вооруженных сил. На свежатинку сбегутся твари со всего мира. «Аль-Каида» будет здесь уже через месяц, за ними – «Талибан»…

Это касается не только нас, думала Халли. Новая концепция «домино». Следом за Америкой попа́дают все остальные. Хлоп-хлоп-хлоп… Мир, где мужчины отрубают женщине голову за то, что та обнажила лодыжку.

– Что касается вас. Вы отобраны из сотен тысяч претендентов, включенных в базу данных, по следующим параметрам: возможность допуска к секретной информации, физическая подготовка и состояние здоровья, владение рядом особых навыков. Ну, и еще кое-что. Думайте о себе как о единственном ключе к очень сложному замку. – Он замолчал, посмотрел на Барнарда. – У меня всё. Дон?

Барнард отошел от стены, на которую опирался.

– Давайте кое-что вспомним. В прошлом СМИ уже употребляли термин «супермикробы», однако преждевременно. Те бактерии, хоть и с приобретенной резистентностью, были нам известны. АКБ – вот самый настоящий супермикроб. Совершенно новый вид. По всей вероятности, появился вследствие антигенного сдвига. За большинство эволюционных изменений отвечает антигенный дрейф, но этот процесс занимает целую вечность. Антигенный же сдвиг может произойти в считаные недели или дни. Или даже секунды, на микроскопическом уровне. Вирусы и бактерии обладают к этому исключительными способностями. Антигенный сдвиг вызвал пандемии гриппа в тысяча девятьсот восемнадцатом, пятьдесят седьмом и шестьдесят восьмом годах. Мы все знали, что он снова произойдет. Не знали только, когда. Чтобы уничтожить супербактерию, необходим суперантибиотик. В моем подразделении УПРБ над этим работают в лаборатории доктора Канера. Он сам вам расскажет. Эл?

Канер передернулся, провел рукой по редеющим волосам.

– Я… э-э… может, пусть объяснит Халли… то есть доктор Лиланд. Изначально это ее работа, а я… э-э… просто…

В отчаянии он смотрел на Халли. Та взглянула на Барнарда:

– Можно?

– Пожалуйста, Халли.

Отхлебнув крепкого кофе, она начала:

– Два года назад я была в экспедиции в пещере Куэва-де-Луз на юге Мексики. Это одна из самых глубоких пещер на земле. Может, и не самая глубокая; точно никто не знает… Группа состояла из двух гидрогеологов, палеонтолога и меня. На глубине пяти тысяч футов и расстоянии четырех миль я обнаружила уникального экстремофила.

– Куэва-де-Луз означает «пещера света», – заметил Хейт. – Почему она так называется? Никогда не видел света в пещерах.

– Не знаю. – Халли пожала плечами. – Возможно, доктор Аргуэльо в курсе.

Аргуэльо ответил не сразу. Казалось, он испытывал неловкость от прикованных к нему взглядов и уже открыл было рот, но вдруг отмахнулся:

– Точно не известно.

Знает больше, чем говорит, мелькнуло в голове у Халли.

– Доктор Лиланд… – Лэйтроп хотел вернуть разговор в заданное русло, однако Аргуэльо еще не закончил:

– Погодите. Я не понимаю этот термин – «экстремофил».

– Организмы, которые выживают в невероятных условиях, – пояснила Халли. – В геотермальных отверстиях в океане на глубине двадцати пяти тысяч футов, на арктических свалках, в кислотных озерах. И в пещерах. Некоторые тысячелетиями существуют в абсолютной темноте. Найденный мной экстремофил напоминал заплесневелый творог. Мы называли его «лунное молоко». Биолюминесцентный, как некоторые членистоногие. В результате испытаний обнаружились прежде неизвестные геномы. Однажды я случайно уронила часть биомассы на лоток с чашками Петри, в которых мы выращивали МЛТУБ – колонии туберкулезных бактерий с множественной лекарственной устойчивостью. Биозащитные костюмы ведь не способствуют тонкой моторике. Ничего не поделаешь, подумали мы. Посмотрим, что из этого выйдет. Изначально культура напоминала засохшие куски красно-зеленой рвотной массы. Через шесть часов некоторые участки побелели. А через трое суток чашки стали совсем белыми. МЛТУБ были полностью уничтожены. Можно десять жизней провести в лаборатории и никогда такого не увидеть. Должна признаться, я едва не упала в обморок. Материал явно из домена архей, но раньше ничего подобного нам не встречалось. Мы опробовали его на других лекарственно-устойчивых формах. Результат тот же.

– Так почему нам не дать этот… это лунное молоко солдатам немедленно? – с искренним недоумением спросил Аргуэльо.

– Потому что, – отозвался Боуман, – нельзя дать человеку биомассу в сыром состоянии. Это все равно что пичкать плесенью, из которой делают пенициллин. – Говорил он мягко, но в голосе едва уловимо звучали ноты то ли шутки, то ли угрозы. – К тому же биомасса кончится еще до того, как ее научатся воспроизводить.

Так откуда он знает? Халли присмотрелась внимательнее. Когда он в ответ не мигая уставился ей прямо в глаза, она физически ощутила легкую резь в животе.