Я разыскала в коробке, в которую Етти сложила кусочки серебра, то, что надеялась в ней найти: маленький, слегка приплюснутый треугольник, похожий на наконечник для карандаша. Так и есть! Я надела его на кончик крыла, лишенный колпачка. Он идеально подошел. Птица была знакома мне по изображениям на цилиндрических печатях. Это был Имдугуд — орел с головой льва, символ бога войны и истребителя чудовищ Нинурты. Я нашла еще один амулет с изображением Имдугуда, но только меньшего размера. На этот раз его голова, туловище и хвост были из серебра и только крылья — из лазурита.

Етти в последний раз пошарила кисточкой по дну ямы.

— Кажется, все, — сказала она, но тут же остановилась. — Погодите, на самом дне имеется еще что-то…

Кисточка осторожно разметала пыль. И вот мы все увидели очертания круглого предмета.

— Дайте мне что-нибудь совершенно плоское, — попросила Етти, — я не решаюсь поднять его.

Ганс отломил кусок крышки от картонной коробки и передал Етти. Она сначала положила его рядом с круглым предметом, потом с величайшей осторожностью приподняла предмет кончиком ножа, подсунула под него картон и, осторожно расчищая кисточкой и сдувая пыль, извлекла находку наружу, и мы впервые увидели ее при свете дня. Это было великолепное серебряное украшение диаметром около пяти дюймов с выпуклостью в середине. Несмотря на то что украшение было сильно загрязнено, нам удалось разглядеть между выпуклой частью и краями четыре концентрических круга тончайшей филигранной работы. Украшение представляло собой увеличенный вариант маленьких дисков, найденных нами ранее. Оно отличалось только тем, что по краям его не было подвесок; ясно, что все они вместе с бусами и амулетами некогда составляли одно целое; но, судя по размеру и весу большого диска, украшение это не могло быть обыкновенным ожерельем. Держа в руке амулет с изображением Имдугуда, Ганс взглянул на нижний этаж развалин Малого храма, находившегося всего ярдах в десяти за дворцовой стеной.

— Сетон, — спросил он, — Ригмор уже сделала необходимые снимки храма в его настоящем виде?

Сетон ответил, что он утром видел проявленные негативы и остался ими доволен.

— В таком случае завтра же приступайте к сносу здания. Мне очень интересно узнать, что находится под ним.

— Кажется, мы отлично сможем реставрировать эту вещь, — сказала Етти, рассматривая на ладони темную серебряную пластинку с длинными подвесками. Кое-где на ней еще сохранились куски проволоки, которой они скреплялись. — Я совершенно точно представляю, каково было расположение подвесок, и мы сможем прикрепить обратно те, что отпали. Хорошо бы Пьер взялся за обработку серебра.

— Отличная идея, — ответил Ганс, — тогда вы сможете восстановить все украшения, а Рэчел зарисует его в натуральную величину.

После свободного дня Пьер не возвратился в Хафадже вместе с Хэмом и четой Мак-Эван; он удалился в маленькую лабораторию рядом с темной комнатой. Когда спустя несколько дней мы вновь увидели драгоценный клад, серебро блестело, а карнеол и лазурит сверкали. Теперь, когда диск был вычищен, мы заметили на нем со всех сторон дырочки, к которым прикреплялись три ряда бус; Ганс полагал, что это скорее всего священное нагрудное украшение, а темный серебряный обруч с длинными подвесками с одного края — головной убор. Етти проявила неистощимое терпение, собирая воедино сотни мельчайших фрагментов. Сначала она скрепила проволокой амулеты и, присоединив крохотные карнеолы к нити синих бусин, заполнила подвесками из серебра и лазурита пустые места на головном уборе. На это ушло немало дней. Наконец все было готово и передано Рэчел. Та обрадовалась такой не совсем обычной работе — ведь она была превосходной художницей. Она разложила всю коллекцию на чертежной доске: сверху головной убор, под ним — амулеты, далее — ожерелье из чередующихся серебряных и лазуритовых клиньев и наконец большое блестящее нагрудное украшение с тремя рядами бус. Все блестело и перепивалось. Весело напевая, Рэчел принялась за работу и сделала великолепную цветную репродукцию.

Тем временем здание Малого аккадского храма навсегда исчезло с лица земли; рабочие-шергати Сетона осторожно подбирались к расположенному под ним слою. Однажды утром, когда я наблюдала за их работой, Ганс нагнулся к траншее, откуда появилась голова шергати, и сказал:

— А вот и плоско-выпуклые кирпичи! Вы только посмотрите, — продолжал Ганс, указывая на стену внутри траншеи. — Кирпичи выложены наклонно, то в одну, то в другую сторону. Один слабо держится, я выну его.

Он вынул кирпич и подал его мне. Кирпич имел плоскую основу и выпуклый верх; он был весь шероховатый, точно кто-то в спешке кое-как сгладил глину рукой; я даже различила два ясных отпечатка большого пальца.

— Мне известно, как их изготовляли и как воздвигали эту стену, — сказала я Гансу, — но что все это значит?

— Это означает, — ответил он невозмутимым тоном, хотя его, по-видимому, удивляло, как можно в течение целого месяца записывать решительно каждую мелочь и не знать таких элементарных вещей, — что мы добрались до раннединастического периода. Применение этих кирпичей почти полностью совпадает с периодом, который начинается со вступления на престол первых правящих династий и заканчивается победой аккадцев над шумерами, одержанной ими шестьсот лет спустя. Где бы вы ни увидели эти кирпичи, можете не сомневаться, что имеете дело с раннединастическим периодом. Верхние кирпичи доказывают, что здесь стоял последний чисто шумерский храм, а над ним — первый аккадский.

Вот, оказывается, в чем дело!

— А под дворцом вы тоже предполагаете найти здания раннединастического периода?

— Конечно. Несмотря на то что клад драгоценностей обнаружен в аккадском слое, судя по некоторым признакам, найденные предметы относятся к значительно более раннему периоду. Например, такие же маленькие промежуточные диски с пластинками для продевания нитей бус обнаружены в Уре раннединастического периода.

В тот же вечер Сетон принес последние предметы из Малого аккадского храма; среди них оказалась цилиндрическая печать из серого камня. На ней были выгравированы два бога, которые с копьями нападали на страшное чудовище — семиглавого дракона. Богу, атаковавшему головы, удалось уничтожить четыре из них, и они безжизненно повисли, а острие копья все еще пронзало верхнюю голову. Но три остальные головы были живы и угрожали богу своими раздвоенными языками. Из спины чудовища поднимались длинные языки пламени.

Ганс пришел в сильнейшее возбуждение.

— Истребитель чудовищ! Интересно, нет ли связи между печатью и амулетами Имдугуда из драгоценного клада? — обратился он к Рэчел. — Возможно, это ритуальные драгоценности, которые надевали жрецы храма бога Нинурты; в углу дворца, что примыкает к храму, вероятно, помещались жилые покои его служителей.

— Хотела бы я знать, не Геракл ли это? — сказала Рэчел, глядя на печать.

— Вы имеете в виду семиглавого дракона?

— Да, — ответила Рэчел, — кроме того, имеется еще второй бог, который помогает убить дракона, точно так, как Иолай помогал Гераклу. И потом, взгляните на пламя: ведь Геракл в конце концов победил гидру при помощи огня.

Слова Рэчел проложили новый путь на северо-запад, через Малую Азию в Грецию, в глубь веков, в эпоху, когда рождались легенды, теперь полузабытые, о богах, которые помогали людям охранять стада от чудовищ. Начав с маленького звена, каким явилась цилиндрическая печать, Рэчел постепенно сковала цепь выдвинутых ею веских доводов, с помощью которых ока доказала, что прообразом Геракла, могучего героя Греции, послужил бог войны древней Месопотамии.

По-видимому, Пьер решил, что, поскольку в Тель-Асмаре слоняется без дела свой бухгалтер, ему незачем больше утруждать себя расчетами. Он написал записку Гансу с просьбой прислать меня как-нибудь в Хафадж для наведения порядка в документации. Однажды утром я отправилась в путь с Габриэлем; он собирался подвезти меня по пути в Хафадж и, прихватив там список необходимых покупок, поехать дальше — в Багдад; я же должна была вернуться обратно вместе с рабочими из Хафаджа, возвращавшимися на выходной день в Тель-Асмар.