– Я склонен думать… – начал я.

– Думать – моя забота, – раздраженно перебил меня Шерлок Холмс.

Я считаю себя одним из самых терпеливых смертных, но, признаюсь, меня задела эта язвительная реплика.

– Право, Холмс, – сурово сказал я, – иногда вы бываете несносным.

Холмс, поглощенный своими мыслями, не ответил. Завтрак его оставался нетронутым, он сидел, подперев голову ладонью, и пристально разглядывал вынутый из конверта листок. Потом взял конверт, поднес к свету и внимательно осмотрел.

– Почерк Порлока, – задумчиво произнес он. – Хотя видел я его всего дважды, в этом нет сомнений. У буквы «е» вверху характерная завитушка. Но раз Порлок пишет, значит, случилось нечто чрезвычайно важное.

Холмс скорее думал вслух, чем обращался ко мне, однако мое раздражение сменилось любопытством, вызванным его словами.

– Кто же такой Порлок? – спросил я.

– Порлок, Уотсон, это nom-de-plum[1], просто-напросто условное обозначение, но за ним скрывается изворотливый, неуловимый человек. В предыдущем письме он откровенно признался, что это не подлинная фамилия, и предложил мне попытаться отыскать его среди миллионов жителей этого громадного города. Порлок значителен, но не сам по себе, а благодаря связи с замечательным человеком. Представьте себе рыбу-лоцмана с акулой, шакала со львом – нечто ничтожное в обществе грозного; не только грозного, Уотсон, но и опасного – в высшей степени опасного. Вот почему он входит в круг моих интересов. Вы слышали от меня о профессоре Мориарти?

– Ученом-преступнике, столь же известном в уголовном мире, сколь…

– Пощадите мою скромность, Уотсон, – укоризненно пробормотал Холмс.

– Я только хотел сказать – сколь неизвестном общественности.

– В точку! Прямо в точку! – воскликнул Холмс. – Уотсон, у вас появляется язвительный юмор, мне придется научиться защищаться от него. Однако, называя Мориарти преступником, вы с точки зрения закона клевещете – в этом вся соль! Величайший интриган всех времен, организатор всех серьезных преступлений, руководящий мозг уголовного мира, способный возвеличивать или губить государства, – вот что представляет собой этот человек! Но он настолько вне подозрений, обладает такой безупречной репутацией, так хитер и так умеет держаться в тени, что мог бы привлечь вас к суду за ваши слова и взыскать с вас сумму, равную вашей годовой пенсии, в виде возмещения за причиненный ему моральный ущерб. Разве он не прославленный автор «Динамики астероида», книги, восходящей к таким высотам чистой математики, что никто в научной прессе не способен критиковать ее? Разве можно чернить такого человека? Злоязычный врач и оклеветанный профессор – таковы были бы ваши роли. Он гений, Уотсон. Но если меня не будут отвлекать менее значительные преступники, день нашего торжества непременно настанет.

– Как бы мне хотелось этого! – самозабвенно воскликнул я. – Но вы говорили о Порлоке.

– Ах да, так называемый Порлок представляет собой звено цепи, недалекое от ее замечательного начала. Между нами, не особенно прочное. Единственный ее изъян, насколько я могу судить.

– Но цепь не прочнее самого слабого звена.

– Вот именно, мой дорогой Уотсон! Поэтому письмо Порлока чрезвычайно важно. Под воздействием зачаточных стремлений к добру и получаемой время от времени окольными путями десятифунтовой ассигнации он несколько раз снабжал меня сведениями высочайшей ценности, позволяющими предотвратить преступление, а не карать за него. Не сомневаюсь, будь у нас шифр, мы нашли бы в этом письме сообщение подобного рода.

Холмс опять положил письмо поверх тарелки с нетронутым завтраком. Я встал, наклонился над ним и уставился на странную надпись:

– Холмс, что это, по-вашему?

– Наверняка попытка сообщить секретные сведения.

– Но какой смысл в зашифрованном сообщении без шифра?

– В настоящий момент никакого.

– Почему вы говорите «в настоящий момент»?

– Потому что многие шифры я разбираю так же легко, как недостоверные сведения в газетных объявлениях с просьбой о помощи: столь грубый прием дает пищу уму, не утомляя его. Но тут другое дело. Это наверняка обозначение слов на странице какой-то книги. Пока не знаю, какая страница и какая книга, я бессилен.

– Тогда с какой стати написано «Дуглас» и «Бирлстоун»?

– Явно потому, что на данной странице этих слов нет.

– В таком случае почему Порлок не указал книгу?

– Ваша врожденная практичность, Уотсон, та природная сообразительность, которая восхищает ваших друзей, наверняка не позволила бы вам положить сообщение и шифр в один конверт. Если почтальон перепутает адрес, вы погибли. А в данном случае, если оба письма не попадут по ошибке в одни и те же руки, нет никакой опасности. Уже наступило время второй доставки почты, и я удивлюсь, если почтальон не принесет либо объяснительного письма, либо, что более вероятно, того самого тома, к которому относятся эти цифры.

Расчеты Холмса оправдались через несколько минут. Билли, наш слуга, появился с письмом, которого мы ожидали.

– Тот же почерк, – заметил Холмс, вскрыв конверт, – и подпись, – добавил он, развернув письмо. – Дела идут на лад, Уотсон.

Но когда он просмотрел содержание письма, его лицо омрачилось.

– Вот те на, какая досада! Кажется, все наши ожидания пошли прахом. Надеюсь, с Порлоком ничего не случится. Вот что он пишет:

Холмс посидел немного, вертя в пальцах письмо, потом, нахмурясь, посмотрел в камин.

– Возможно, – заговорил он наконец, – опасения Порлока беспочвенны. Допускаю, что дело только в его нечистой совести. Сознавая, что стал предателем, Порлок вообразил, что видит обвинение в глазах другого.

– Другой, полагаю, это профессор Мориарти.

– Совершенно верно! Когда кто-то из того круга говорит о «нем», понятно, кто имеется в виду. Для всех них существует один-единственный господствующий «он».

– Но что может сделать Мориарти?

– Гм! Непростой вопрос. Когда против тебя один из лучших умов Европы и его поддерживают все силы тьмы, число возможностей бесконечно. Во всяком случае, Фред Порлок явно перепуган до смерти – будьте добры, сравните почерк в письме и на конверте, надписанном, по его словам, до этого зловещего визита. Первый четкий и ясный. Второй едва разборчивый.

– Зачем он вообще писал это письмо? Почему просто не бросил свою затею?

– Боялся, что я в таком случае стану наводить о нем справки и, возможно, навлеку на него беду.

– Да. Конечно. – Взяв зашифрованное сообщение, я склонился над ним. – Мучительно сознавать, что, может быть, этот лист бумаги содержит важный секрет, но постичь его свыше человеческих сил.

Шерлок Холмс отодвинул тарелку с нетронутым завтраком и закурил трубку с крепким табаком, неизменную спутницу его самых глубоких размышлений.

– Любопытно! – произнес он, откинувшись назад и глядя в потолок. – Не исключено, что тут есть детали, ускользнувшие от вашего макиавеллиевского ума. Давайте рассмотрим проблему в свете чистого разума. Порлок отсылает нас к какой-то книге. Книга – наш исходный пункт.