– Ничего, – улыбнулась пастушка. – Места у нас тут спокойные, да все люди – свои.

– Хорошо, что свои. – Странник словно бы к чему-то прислушался, помолчал немного, а потом предложил:– Семечек хочешь? Хорошие семечки, сушеные, тыквенные.

Сняв с плеч котомку, пилигрим развязал мешок и опустил туда правую руку, как показалось девчонке, с каким-то странным лязганьем. Впрочем, мало ли что молодым девам иногда кажется? А этот монах – человек, по всему видно, хороший, добрый, – вишь, как с ней разговаривает, красавицей назвал, о жизни участливо справился, семечками вот угощает от всего сердца… Такому можно все рассказать, как на исповеди.

– Ну… угостите, святой брат.

Вообще-то, тыквенные семечки Анна-Мария не очень любила, и даже более – терпеть их не могла, особенно после того, как года три назад такое вот семечко попало на больной зуб, да так, что едва вытащила, потом пришлось к знахарке идти, зуб-то разболелся, зараза, заговаривать надо было.

Не любила девчонка семечки, а вот ведь подставила ладонь… и тут увидела вдруг глаза монаха – страшные, словно и не монах это был, а самый настоящий демон!

– Ай…

Вздрогнула Анна-Мария, только вот ни закричать, ни убежать уже не успела – левой рукой демон-монах крепко ухватил девушку за ладонь, выхватил из мешка правую… О Пресвятая Дева! Не рука то была, а сверкающая разящая сталь – перчатка с металлическими когтями, словно клыки злобного оборотня впившимися несчастной пастушке в горло.

Алая кровь густо оросила траву, и цветущие маки скрыли растерзанное тело Анны-Марии. У чернотала жалобно заблеяли козы.

Себастьян, или лучше уж просто Себ – на вид ему уж никак нельзя было дать больше шестнадцати, – оттолкнул веслом лодку, направляясь прямиком к небольшому омуту, где уж точно должна была затаиться крупная рыба – щука или, ежели очень повезет, сом, а то и угорь. Сдерживая азарт, Себ бросил весло и проворно насадил на крючок печенную на угольях лягушачью лапку – неужто на такое-то лакомство да никто не польстится?

– Сам бы ел! – облизал рыбачок лапку. – Плывите, плывите, рыбки.

Поплевав для верности на крючок, Себастьян закинул удочку и принялся терпеливо ждать, неподвижно глядя на воду карими, блестящими от солнца глазами. Легкий ветерок, шевеля спутанные белокурые волосы мальчика, медленно, но верно сносил лодку к берегу, поросшему высоким камышом и дымчато-зелеными, клонившимися к самой воде ивами, похожими на кудри русалки.

Да, русалки. Говорят, они до половины – как юные девы… Вот бы посмотреть, а еще лучше – потрогать. Себ покусал губу и даже забыл об удочке, представляя, как вот прямо сейчас из воды вынырнет русалка – наполовину нагая юная златовласая дева… очень похожая на племянницу старика Бергамо, издольщика, о котором поговаривали, будто его предки когда-то были мувалладами, поклоняясь Магомету, а не Христу. Ах, Анна-Мария, Анна-Мария, как же ты все-таки красива… хоть все деревенские парни и утверждают обратное, а вот поди ж ты…

Оп! Кажется, клюнуло!

Покрепче схватив удилище, мальчишка привстал в лодке, дернул… наверное, все же слишком резко, так, что едва не полетел в воду. Крючок, конечно, оборвал, разиня, что уж тут говорить. Вот ведь незадача! И винить-то, главное, некого, кроме самого себя. Так ведь самого себя чего винить-то?

Делать нечего, придется лезть в воду.

Скидывая рубаху, Себ вдруг услышал, как рядом с его лодкой в воде что-то всплеснуло. Рыба? Ну а кто же еще-то? Вот всегда так! Всегда!

Хотя… никакая это не рыба, а рыбак! Во-он уселся на крутом бережку, надвинув на самые глаза войлочную широкополую – от палящего солнца – шляпу. Тоже закинул уду… И вроде человечишко-то незнакомый, нездешний. Тогда ж какого ляда ловит?!

– Эй, почтенный, послушайте-ка! – возмущенно заорал Себастьян. – Вы хоть знаете, кому принадлежит этот омут?

– Местной общине, я так полагаю. – Незнакомец невозмутимо поправил шляпу. – Мне сам староста разрешил.

– Староста разрешил? – Мальчишка подозрительно прищурился. – Так ведь мой отец, мельник, и есть здешний староста. Что-то он мне ничего такого не говорил.

– Не знаю уж, почему не говорил, – ухмыльнулся собеседник. – А только мы с ним еще с месяц назад о том договаривались, вот, у меня и расписка есть. Поднимайся, посмотришь. Заодно семечками тебя угощу. Любишь тыквенные?

Не таким уж и большим городом оказался этот хваленый Матаро – население тысяч семь, не больше, как определил для себя Егор, не город, а так, поселок городского типа… или, если на российско-административной фене, городское поселение. Но для Средневековья – вполне прилично: с десяток церквей (если считать и часовни), две дюжины ремесленных цехов, бумажные и сукновальные мельницы, уютная торговая гавань и даже небольшая верфь для строительства рыбацких и каботажных судов – шнек и баркасов. Центральный квартал близ церкви Святой Эулалии, как и полагается, украшали вполне приличные каменные здания – дома местных рикос омбрес, кабальерос и купцов. Улицы в том районе были довольно широкими и прямыми, пересекаясь точно под прямыми углами, что – как и остатки древней крепостной стены – неопровержимо свидетельствовало о происхождении города от римского военного лагеря, чем местная знать очень гордилась, выводя свое происхождение не иначе как от древних римлян.

В этом несомненно уютном и приятном для жительства городке князю и его разномастному воинству предстояло провести месяц, а то и два, а быть может, и больше – как бог даст и как военная карта ляжет.

Как и любой честно отслуживший в армии человек, Вожников прекрасно помнил простую истину: у хорошего командира солдаты от безделья не маются! В таком плане сейчас и действовал, сразу же нагрузив на своих воинов кучу самых разных дел, начиная от гарнизонно-караульной службы совместно с городской стражей и заканчивая ремонтом дорог.

Вместе со всем этим прерогативы местной выборной власти – кортесов – император никаким сомнениям не подвергал, а, наоборот, всячески поддерживал, с подчеркнутым уважением относясь ко всему муниципальному чиновничеству, отличавшемуся весьма скромными нравами и неким понятием корпоративной чести – последнее вообще было в Средневековье в ходу.

Все это: и выборная муниципальная власть, и четко прописанные законы, и уважение к бюргерству – отнюдь не было характерно для всего Арагона с его заплесневелой провинциальной отсталостью, когда только один город на свете – столица, а других словно и нет… Слава богу, Каталонии это не касалось – у арагонских королей, выходцев из барселонских графов, хватало ума не лезть в местные дела. И пускай насмехаются кастильцы, пусть скалят зубы дворяне-овцеводы Месты, однако идущих из Каталонии вполне законных налогов с лихвой хватало на содержание всего арагонского двора.

Местные власти, конечно же, в любой момент ждали подвоха, однако князь не совершал на городские вольности никаких поползновений, что же касаемо платежей Арагону, тут было сказано просто: сколько платили Сарагосе, столько же будете императору, ни больше ни меньше, а именно так. На содержание войска – вполне хватало. Все городские указы Егор тут же подтвердил в письменной форме, скрепив большой императорской печатью Германии и Руси.

Что же касается местной юстиции, то, конечно же, император потребовал – и беспрекословно получил – высшую юрисдикцию, отправив своих полномочных представителей во все городские суды, включая квартальные. Так что и с этой стороны все было сделано мудро – не подкопаешься, да и кто б осмелился под князя копать?! Разве что кастильцы. Впрочем, похоже, и побитый Альфонсо Арагонский тоже затаил зло. По мнению Егора – зря. Подумаешь, получил по сусалам! За дело, между прочим, – сам ведь и выпросил. Вообще же с королем Альфонсо следовало не воевать, а мириться, используя Арагон в качестве противовеса усиливающемуся влиянию Кастилии. Кастилия и Арагон, Португалия и Наварра – естественно, Вожникову вовсе не нужна была большая и чересчур амбициозная Испания, вполне достаточно было бы этих четырех королевств. Гранадский эмират – последний мусульманский анклав на полуострове – Егор пока всерьез не рассматривал, слишком уж тот был слаб. Хотя ведь существовал, и это – при Реконкисте! Но не доходили пока руки…