— Иди, папаша, ближе к дому и скажи — пусть сдается, иначе все равно ему конец. Да не бойся, вон за тем сараем укройся, из-за угла веди разговор. Понял?
— Понял, понял,— поспешно ответил старик,— да боязно что-то, убьет клятый ни за что...
— Не бойся, старик, иди. Мы прикроем огнем. Скажи, дверь у тебя в сенях на запоре? Нет никакого запора? Ну хорошо, иди.
И бойцам:
— К бою! Как только бандит начнет стрелять— бить на выстрел, только не зажигательными пулями. Ординарцу бежать в сельсовет, доложить майору обстановку.
Старик уже достиг сарая. Выглянув из-за угла, он крикнул:
— Эй ты, кто там на моем базу! Выходи, сдавайся! Ты окружен со всех сторон, слышишь!
В ответ с чердака раздался выстрел. Старик присел от страха и больше из-за угла не высовывался. Бойцы на выстрел ответили несколькими залпами.
— За мной!— крикнул Зеленин и с несколькими бойцами перебежал к дому. Бандит с чердака в перерыве между залпами полоснул поспешной очередью, но мимо. Прижавшись к стене дома, Зеленин показал жестом, дескать, продолжать огонь, а сам вскочил в дверь, ведущую в сени. На чердак полетели одна за другой две гранаты.
С улицы были слышны на чердаке взрывы, несколько очередей и одиночных выстрелов... Затем все стихло. Во двор вышел Зеленин, пытаясь завязать левую руку выше ладони. Правой рукой и зубами он затягивал бинт, автомат висел на ремне... За ним вышли трое красноармейцев, одного поддерживали под руки... Затем бойцы самообороны вытянули во двор труп бандита.
— На чердаке дым!— крикнул кто-то.
Все, кроме бойца, стоящего с винтовкой около трупа, и Зеленина, бросились к дому. На чердак начали подавать ведрами воду. Помогали уже и местные жители, сбежавшиеся на стрельбу.
Пожар был быстро потушен. Обгорело несколько снопов камыша и балка перекрытия. Видимо, от взорвавшейся гранаты.
— Товарищи,— обратился Зеленин к собравшимся.— Среди вас есть кто-нибудь из руководителей станицы?
Вперед вышла средних лет женщина.
— Я секретарь станичного Совета. Председатель в поле, бригадиров тоже нет. Да, вот еще фельдшерица, вон идет.
Зеленин увидел приближающуюся женщину с небольшим чемоданчиком.
— Я прошу вас, товарищ секретарь, возьмите понятых и составьте акт на причиненный хозяину ущерб. Мы все восстановим.
— Ничего не надо, сынок, не беспокойся,— возразил старый казак, хозяин дома.— Какой там ущерб. Главное, бандюгу уничтожили.
Только теперь Зеленин заметил густо выступившую на наспех завязанной руке кровь. Заметила это и фельдшер.
— Я перевязала раненого бойца. Давайте, и вату руку перевяжу.
— Спасибо, сейчас... У меня есть, товарищи, к вам просьба: посмотрите убитого — кто он?
Рана оказалась легкой, но Зеленина мутило от усталости и потери крови. Когда рука была перевязана, он сердечно поблагодарил женщину, затем кивком головы подозвал к себе возвратившегося ординарца:
— Ну что?
— Все передал дежурному. Приказано того, что в доме засел, захватить... Если нельзя взять живого — уничтожить.
— Уже все кончено.
Зеленин подошел к толпе, обступившей убитого.
На земле, раскинув руки, лежал человек лет сорока, в серой рубашке, без головного убора. Волосы удивительно яркого рыжего цвета — целая копна. На поясе пустая сумка от магазинов к немецкому автомату.
— Личность вроде знакомая,— подал голос кто-то из толпы.
— Кому?— спросил Зеленин.
— Мне,— и отозвавшийся вышел вперед.
— Кто он?-— спросил Зеленин.
— Человек это не наш, он из эвакуированных. Работал в больнице в станице Старо-Минской. Я его там видел. Еще смеялся, какой, говорю, у вас врач рыжий. А станичники отвечают, не наш, мол, из эвакуированных.
— Доктор бандитом стал! Чудеса какие на свете, господи, прости,— удивлялась какая-то пожилая женщина...
— Товарищ Устинович! Я прошу вас составить протокол опознания. А то мне левой рукой...
— Есть!— Устинович начал пристраивать на колено планшетку.
— А акт о пожаре, товарищи, все равно составить надо, хотя хозяин и возражает. Пусть он будет у вас в сельсовете.
— Акт — это бумага,— сказал пожилой боец самообороны.— Мы вот, думаем, до темноты все залатаем. Тут пустячное повреждение.
Из соседнего двора женщины уже несли снопы камыша, бойцы прилаживали лестницу, кто-то из мужчин тянул несколько длинных тонких жердей.
В это время во двор въехала грузовая машина. Из кабины вышел младший лейтенант Заозерный и, доложив о прибытии, вручил Зеленину пакет.
... А убитым оказался действительно врач— Евстафий Гаврилович Кротов, он же Желтов, зять Дупеля — муж его старшей дочери Акулины.
Встреча
— Гражданин Селин, вы подтверждаете, что посланы Вильке в качестве его эмиссара?
— Да, подтверждаю.
— Ваша кличка, под которой вы числитесь в абвере?
— Дупель.
— Расскажите, где и как вас готовили для заброски через линию фронта?
— В начале сентября сорок первого года я был отозван из штаба РОА в Мюнхене и направлен на Восточный фронт в распоряжение штаба Альфреда Готта, который передал меня Вильке.
— Еще раз повторите ваше задание.
— Мне было поручено связаться с ранее заброшенным к вам нашим агентом по кличке Посол и с началом наступления немецких войск возглавить работу всех подготовленных им групп.
— Кто и где вас готовил к заброске в тыл Красной Армии?
— Подготовку и инструктаж я получил в поселке Джанкой. Руководили подготовкой гауптман Вильке, обер-лейтенанты Остер и Ятаров...
Беседа в этом плане длилась с перерывом более четырех часов. Юдин и Бельтфер находились в кабинете под видом следователя и охраны, внимательно слушали показания Дупеля. Иогану надо было войти в роль, чтобы затем выступить перед Послом в качестве 3юйда-113. Для этого нужны были не только пароль и другие сведения, а и детали, именно детали. В последующие два дня Бельтфер и Юдин присутствовали при допросах Шубина, в том числе при последнем допросе, а точнее во время встречи его с матерью.
... Она вошла в кабинет, робко села на краешек предложенного Васиным стула. На приветствие ответила настороженно: понимала, что неспроста вызвали ее сюда, а по какому-то важному делу. По какому же? Зачем им понадобилась простая колхозница?
Васин смотрел на гостью открыто и дружелюбно. Спросил:
— Вы — Шубина Надежда Арсентьевна? Девичья фамилия Нилина?
— Да, была Нилина, а по мужу — Шубина. Вот и справка из сельсовета. Взяла на всякий случай.
— Не надо. Мы верим вам. Есть необходимость, Надежда Арсентьевна, коснуться вашего прошлого.
— Господи! Да я об этом уже рассказывала десятки раз и раньше, и после опять расспрашивали. В моем прошлом ничего для вас интересного нет. Была жизнь, да прошла.
— Почему же прошла? Сколько вам сейчас лет?
— Сорок шесть.
— Вы замужем?
— Нет. Была... Быльем поросло то замужество.
— Где же ваш муж, кто он?
— Супруг мой, Шубин Федор Поликарпович, был казачьим офицером. Во время гражданской войны утек за море. Я-то тифом заболела при отступлении, поэтому муж оставил меня здесь у добрых людей, а сам ускакал.
— А дети у вас были?
— Сынок был, Алеша. С собой его Федор взял,
— Где же он, сын ваш, теперь?
— Если жив, то, наверное, где-то там, где и отец...
— А где отец?
— Не знаю. Скитается, наверное, где-то по заграницам, если успел тогда уплыть. А если потопили пароход, то... вместе с сыном...
Шубина опустила голову.
— И никаких известий от них не было?— продолжал спрашивать Васин. Двое других сидели молча.
— Нет, не было,— вздохнула Шубина.
— И вы не пытались его разыскивать?
— Пыталась. Люди посоветовали через Красный Крест искать. Я и написала. А ответа все нет и нет. Правда, потом меня все спрашивали, где муж, какую я с ним связь держу. Ну я им ничего не могла сказать, кроме того, что письмо по совету добрых людей написала, а сама о нем ничего не слыхала.