Там мы узнали, что для ведения нашего дела из главного полицейского управления в Синха Дарбаре[54] сюда прибыл сурового вида молодой офицер в щеголеватой форме. С его появлением атмосфера в полицейском участке резко изменилась. Стоило ему шевельнуть пальцем, как все делали какие-то судорожные движения, что, по их понятиям, очевидно, должно было означать «стать по стойке „смирно“, отдать честь и щелкнуть каблуками». Правда, вряд ли практическая эффективность расследования от этого заметно повысилась, но тем не менее у нас взяли отпечатки пальцев, что тоже означало прогресс. Нас допросили обо всех наших вчерашних передвижениях. Молодой офицер сидел, грозно смотрел на своих подчиненных и молча слушал нас.
Вскоре выяснилось, что местная полиция, напуганная присутствием начальства, старается свалить вину на Донбахадура. Мы с Зигрид яростно запротестовали видя, как они настойчиво пытаются уличить беднягу во всех грехах. С таким же успехом мы могли подозревать самих себя. Донбахадур и так весь день чуть не плакал из-за того, что «такие красивые вещи его хозяйки пропали». Однако наше гневное вмешательство не помогало. Мы замолчали и лишь время от времени бросали негодующие взгляды на полицейских и ободряющие — на их жертву.
Было почти пять часов вечера, когда мы покинули полицейский участок. Молодой офицер отпустил нас с таким видом, будто мы два довольно бестолковых новобранца. Донбахадур тут же предложил посоветоваться с одним индуистским прорицателем, жившим неподалеку. Мы тут же согласились, уверенные, что этот совет будет более полезным, чем «помощь» полиции Патана. Мы долго блуждали по узким улочкам, пока наконец не остановились у входа в запущенный, застроенный храмами и храмиками двор. На первом этаже в углу комнаты восседал, скрестив ноги, жрец-брахман. Перед ним стоял низкий столик, исчерченный геометрическими фигурками. Донбахадур кратко объяснил, что нам нужно. Прорицатель взял пригоршню сухой земли, рассыпал ее по столу, сверился с лежавшей рядом на земле истрепанной книгой и начал что-то чертить на земле стеклянной палочкой. Между тем старуха, которая веяла рис в другом углу комнаты, не обращала на нас никакого внимания. В лучах заходящего солнца мякина казалась золотым облаком.
Донбахадур, стоявший рядом с прорицателем, внезапно напомнил мне европейца, который пришел к врачу с легким недомоганием, описал ему симптомы и теперь доверчиво ждет, когда ему выпишут рецепт. Прорицатель «священнодействовал», но атмосфера оставалась крайне прозаической.
Брахман не потратил на свои расчеты и пяти минут. Отложив в сторону свою палочку, он будничным тоном объявил, что украденные вещи не будут проданы немедленно, а останутся надолго у вора в Патане. Прорицатель заявил, что в преступлении замешан молодой человек, который обычно носит черные брюки европейского покроя и иногда посещает контору Зигрид. В заключение он предсказал, что этот молодой человек завтра в полдень навестит дом Зигрид. Донбахадур заплатил брахману рупию и последовал за нами во двор, на ходу переводя предсказания брахмана. Но даже Донбахадур вынужден был признать, что консультация помогла мало.
2 октября.
Вчера в полдень, как предсказал брахман, молодой человек в черных брюках вошел в гостиную с запиской для Зигрид. Этот человек иногда бывает у нее в конторе по делам, хотя домой к ней никогда раньше не заходил. Его появление сильно подействовало на меня, ведь европейского покроя брюки здесь встретишь не часто. Я позвала Донбахадура. Тот вышел из кухни, чтобы принять записку. Увидев молодого человека, он едва скрыл свое волнение. Но как арестовать человека на основании таких «улик»?
До обеда воров так и не поймали. Сегодня суббота, и Зигрид пошла на базар в надежде обнаружить там свои вещи. Когда я сидела в 'саду и читала, влетел возбужденный Лал Рана. Узнав, что Зигрид вернется только к ужину, он поспешно объяснил, что какой-то подозрительный человек прохаживается возле нашей калитки, и спросил, не видел ли его кто-нибудь поблизости от дома или сада в последнее время. Я кинулась к калитке — слишком быстро для моих ребер — и оказалась лицом к лицу с Черными Брюками. Времени на обдумывание ситуации у меня не было. Молодой человек поздоровался со мной очень приветливо, но мне почудилась некоторая неловкость в его поведении. Однако я уверила себя, что это всего лишь игра моего воспаленного воображения. Вернувшись в сад, я сказала переводчику, что этот тип был у нас вчера. Лал Рана удалился, но он предупредил, что придет снова, чтобы еще раз поговорить с Зигрид.
Теперь после появления здесь молодого человека в черных брюках Донбахадур полностью и безоговорочно уверовал в прорицателя. Вечером он дважды побывал у него. В результате расследование сейчас идет по всем законам магии. Вчера они испекли из теста фигурку человека, и сегодня брахман произносит над ней зловещие заклинания, чтобы заставить вора постоянно дрожать от страха, пока его не арестуют. (Донбахадур, конечно, предупредил полицию, что надо искать трясущегося человека.) Однако если преступник — молодой человек в черных брюках, то почему же он не дрожал?
Вторая половина магической операции осуществляется в доме Зигрид. В спальне в большой чаше весь день курились благовония, а над сервантом и дверями были прибиты листы бумаги с какими-то непонятными знаками. Конечно, это типичный образец суеверия. Несомненно, и я, и Зигрид — довольно чувствительные особы и воспринимаем эту церемонию гораздо серьезнее, чем хотелось бы.
Расследование приобретало все более иррациональный характер. При других обстоятельствах можно было от души посмеяться над этим странным калейдоскопом невероятных полицейских участков, детективов, разодетых в пижамы или в изношенные мундиры, сверхъестественно точных предсказаний прорицателей, допотопного оборудования, полного незнания, как приступить к поиску преступника.
Последние дни в Катманду стоит прекрасная погода. Ночи освежающе прохладны, а по утрам Долина наполняется густым серым туманом, который так напоминает мне осень на родине. Чудесный прозрачный дневной свет к вечеру становится удивительно ласковым. Сегодня в половине седьмого, когда в Долине уже стемнело, вздымавшиеся на востоке массы облаков все еще сияли глубоким розовым светом — а за ними, далеко позади, высочайшие в мире снежные вершины медленно таяли на фоне яркой синевы звездного неба.
4 октября.
В течение последних восьми дней вся страна праздновала Дасаин (известный еще как Дурга Пуджа)[55]. И мы, иностранцы, по-настоящему почувствовали сейчас всю значимость, серьезность, важность происходящего. Главный почтамт не работает; три дня назад прекратилась подача электроэнергии, и нам сообщили, что она не возобновится до 6 октября; телефонная связь прервана. Синха Дарбар закрыл ставни, заморозив всякого рода переговоры на высшем уровне. Почти все слуги, рассыльные и вахтеры в отпуске. Только теперь мы по-настоящему поняли, в какой мере зависим от рассыльных. Ситуация, скажем прямо, курьезная. Вот это столица! Главный почтамт спокойно закрыли на неопределенный срок, лишь бы его сотрудники могли спокойно помолиться.
Несколько дней меня сильно беспокоят боли в спине. Сначала я держалась мужественно и не принимала болеутоляющих средств, но терпения моего хватило ненадолго, и теперь я с жадностью их поглощаю каждые три часа. Сегодня, в половине шестого утра, прежде чем отправиться с Зигрид и Донбахадуром на ежегодное жертвоприношение Дурге в Коте[56], я приняла двойную дозу лекарства. Правда, вскоре я поняла, что напрасно перестаралась — церемония умиротворения Черной Богини Разрушения, пожалуй, самое эффективное болеутоляющее средство.
Обрядам непальцев присущи одновременно и небрежность, и жизнерадостность, и анархизм, и удивительная непосредственность. Подобная смесь, казалось, должна вызывать у европейцев усмешку. Однако этого не происходит, ибо, несмотря ни на что, черты эти органичны. Дело не в том, что непальцы стараются что-то упорядочить и им это не удается, — они просто и не пытаются. И складывается впечатление приподнятой беззаботности и свободы — пусть ничто не идет по намеченному плану, ведь он — не главное, так о чем волноваться?
