Но вот работа закончена, и все собираются в Сефаре. Вернулись Мишель Брезийон и Вила, которых я посылал в Ала-н-Эдумент, и каждый участник экспедиции составляет перечень выполненных работ и заканчивает свои отчеты. Разобраны и сложены в ящики столы и лестницы;

складывается оборудование, члены экспедиции начинают собирать свои пожитки. О, наш личный багаж невелик, но как упаковать собранные за все эти месяцы каменные орудия, черепки посуды, ботанические образцы и т. д.? Выбрасываем то, что уже не годится, не без некоторой грусти расставаясь с парой сношенных сандалий, разорванной рубашкой, старым консервным ножом, зазубренным осколком зеркала, железной проволокой для прочистки трубки — все эти предметы не имеют больше цены, но во время нашего пребывания в этих заброшенных краях они нам оказали столько неоценимых услуг! Мы осматриваемся кругом, не забыли ли что-нибудь, усаживаемся рядом с нашими убежищами, в последний раз вглядываемся в росписи, вдыхая раскаленный воздух засыпанного песком ущелья, по которому столько раз таскались со столами за спиной! Еще раз отправляемся к вади, чтобы взглянуть на дикое оливковое дерево, которое охранялось всеми во время его цветения. С нежностью бросаем взгляд на распустившийся среди камней маленький цветок. Захотелось еще раз обойти наши бывшие владения. И хотя вполне понятная усталость вызывала желание расстаться с доисторическими пещерами и вернуться в цивилизованный мир, когда этот момент наступил, все загрустили.

Джебрин, Агауэд и Рисса тоже чувствуют приближение конца наших совместных приключений и исполняют свои обязанности серьезнее, чем обычно.

В последнее путешествие собираются и ослики. Смотрим на них с улыбкой и неожиданно чувствуем, что мы к ним очень привязались за эти долгие месяцы. Нам кажется, что ослики тоже как-то изменились. Бедные животные, сколько ударов сыпалось на них, когда они недостаточно весело перебирали ногами! Теперь же мы с удовольствием глядим на их подвижные длинные уши, быстрые и умные глаза и испытываем к ним не только симпатию, но и почти любовь.

И лагерный костер не таков, как всегда. Хотя мы и говорим о приготовлениях к отъезду, мысли у всех заняты не ими. В последний раз смотрим на огромные скалы: их черный ажурный силуэт четко вырисовывается в лунном сиянии июльской ночи и сливается с тысячами падающих звезд, которые непрерывно прорезают небосвод.

Дан сигнал к отправлению. Рисса собирает котелки, а Джебрин и Агауэд кончают навьючивать ослов. Маленькие копытца зацокали по песчаниковым плитам правого берега вади. Гишар идет рядом с Джебрином, посасывая, как всегда, трубку. Нагрузившись своими фотоаппаратами и опираясь на палку, идет Вила. Сейчас его походка легче, чем шесть месяцев назад: у него пропал живот. Рядом с ним с большой дубиной в руке шагает Мишель;

повесив нос, он разглядывает камни у себя под ногами. Лажу забегает то вперед, то назад, непрерывно пребывая в движении, как бы стараясь запечатлеть в памяти малейшие подробности этой сцены для передачи потомству. Все молчат, бросая прощальные взгляды на уходящие вдаль каменные громады, среди которых протекала наша жизнь. Увидим ли мы когда-нибудь их или обстоятельства превратят нас в мелких чиновников и добропорядочных отцов семейств в домашних туфлях?

Спуск с акбы Тафилалет вносит некоторое оживление. Со спин осликов то и дело соскальзывают тюки, и их приходится ежеминутно поправлять. Под их копытами градом сыплются камни. Меланхолию как рукой сняло! Снова в ущельях раздается тысячеголосое эхо. Это Джебрин, или Рисса, или Гишар зовут на помощь.

Затем следует угрюмый per Таразит. Гранитные скалы пышут сегодня страшным зноем, оставляя по себе одно из самых неприятных воспоминаний. Вот наконец и Джанет, где караван окончательно останавливается. Развьюченные ослики весело спускаются к водоему под присмотром Агауэда, призывающего криками и жестами к порядку самых недисциплинированных.

На этой сцене занавес падает: наши шестнадцатимесячные похождения закончились.

Итак, впечатления, сложившиеся у меня в первые же недели пребывания на Тассили, убедительно подтвердились: данная область — самая богатая в мире сокровищница доисторического искусства. Об этом красноречиво говорят итоги нашей работы. Скопировано 800 росписей; если их положить рядом, то они займут площадь, равную 1500 квадратных метров. Приведенные цифры наглядно свидетельствуют об объеме наших работ, но они ни в коей мере не отражают вклада, внесенного наскальной живописью Тассили во всеобщую историю искусства и историю древних культур Африки. Во имя этого вклада и велась наша работа. Подвиг моих коллег по экспедиции тем более замечателен, что никто из них не был подготовлен к жизни в Сахаре. Они занимались сложной и непривычной для них работой, находясь в труднейших бытовых условиях, безропотно трудились дни и ночи, живя в стране с суровым климатом, изолированной от всего мира и лишенной всего живого.

Конечно, подвиг членов нашей экспедиции нельзя сравнивать с опасным восхождением или изысканиями в подземных пещерах. И то и другое эффектней и носит более спортивный характер. Наши "приключения" не имеют такого блеска и кажутся даже несколько однообразными. Ежедневные перетаскивания столов и лестниц, подвижническая работа в каменных гротах, ежедневный обед из лапши не производят большого впечатления. Но все ли представляют, что означает 16 месяцев непрерывной работы в сердце каменной пустыни, фактически отрезанной от остального мира? Я мог бы выразить свое мнение одним словом, но предпочитаю, чтобы оно было сказано другими. Иногда мелкие, ежедневно преодолеваемые трудности требуют от человека гораздо больше упорства, мужества, физических сил, чем самые выдающиеся спортивные победы. Быть может, для нас самая большая награда за все пережитое в Сахаре — сознание того, что мы подшили к делу Истории единственную в своем роде документацию данные тысячелетней давности, оставленные неизвестными до сих пор народами, данные о жизни, творчестве и глубоко нас волнующей разносторонности натуры Человека.

Наши открытия стали повсюду широко известны. И это неудивительно — материальные следы исчезнувших культур Сахары, обнаруженные к тому же в период обостренного интереса к ее нефти, не могли не вызвать всеобщего любопытства.

Разве не поразительно, что почти одновременно были сделаны два открытия, из которых одно уводит в прошлое, а другое "- в будущее? Это совпадение сыграло огромную роль в судьбе Сахары. Еще совсем недавно она считалась самым обездоленным местом на всей планете и могла интересовать лишь каких-нибудь одержимых ученых да ищущих острых ощущений туристов-миллионеров. Теперь же проблема Сахары приобрела подлинную актуальность.

Не скрою, наши открытия многих удивили. Любой памятник доисторического прошлого — большое событие, но такого огромного ансамбля наскальных росписей, поражающих столь разнообразными и необычными сюжетами, нигде не удавалось обнаружить. Именно это обстоятельство и породило слухи о подделках, хотя говорили о них обычно довольно осторожно. Но попытки дискредитировать нашу работу ни к чему не привели за отсутствием улик. А ведь неплохо было бы иметь в Тассили свой Руфиньяк![48]

Немало людей, повидавших наши копии, несмотря на всю благожелательность, отнеслись к некоторым изображениям критически и осторожно. По их мнению, стиль изображений казался настолько современным, что невольно вызывал сомнения в подлинности.

Увы! Все же на нашу долю не выпадет громкой известности, которую приобрели открытия в Руфиньяке, Глозеле, Пилтдауне, Мулен-Киньоне[49]. И все потому, что среди обнаруженных нами фресок не г ни одной подделки, ни умышленной, ни случайной.

И все-таки мы действительно занимались подделками, рисуя красной охрой на песчаниковых плитах маленькие фигуры в стиле наших пастухов. Мы привезли их в Джанет и Париж, мистифицируя специалистов. Но пусть никто не волнуется! Мы никого не хотели обманывать или подводить: нам просто хотелось проверить, как ложится и держится краска на поверхности песчаника.