Чтобы лучше разобраться в противоречивости и многообразии значений, вкладываемых Полибием в понятие судьбы, обратимся к двум «теоретическим» пассажам, где Полибий непосредственно высказывает общие суждения о судьбе (XXIX, 6c; XXXVII, 4).
Первый из них содержит в себе цитату из сочинения Деметрия Фалерского «О судьбе», суждения которого Полибий полностью разделяет. Из слов Полибия становится ясной цель сочинения Деметрия — показать читателям переменчивый характер судьбы μεταβολὴ τῆς τύχης. Содержание пассажа сводится к тому, что за пятьдесят лет до времени самого Деметрия персы не могли даже представить, что спустя указанный срок их держава будет уничтожена. Хотя Македония находится на вершине своего могущества, ее тем не менее ожидает судьба персидской державы. Далее идут несколько очень важных характеристик судьбы. Прежде всего с ней невозможно заключить договор (ἀσύνθετος τύχη). Судьба постоянно все обновляет вопреки расчету людей (καὶ πάντα παρὰ τὸν λογισμὸν τὸν ἡμέτερον καινοποιοῦσα). Судьба выказывает свою силу в необычайных вещах (καὶ τὴν αὑτῆς τῆς δύναμιν ἐν τοῖς παραδόζοις ἐνδεικνυμένη): «Сейчас она дала македонянам счастье персов и ссудила им эти блага до тех пор, пока не примет в отношении их другого решения». Обращаясь к событиям своего времени, Полибий восхищается предвидением Деметрия Фалерского. Принимая теорию Деметрия Фалерского, Полибий значительно расширяет круг функций судьбы.
Еще более важным в теоретическом плане является пассаж XXXVII, 4, в котором Полибий рассматривает причины падения численности населения в Элладе. Автор считает своей целью опровергнуть мнение тех, кто склонен усматривать действие судьбы в общественных и частных делах. С точки зрения Полибия допустимо относить к сфере деятельности судьбы только те вещи, причины которых невозможно или трудно распознать. К этой категории автор относит дожди и ливни необычайной силы (οἷον ὄμβρων καὶ ὑετῶν ἐζαισίων ἐπιφορά), противоположные им засухи и холода (τἀναντία πάλιν αὐχμῶν καὶ πάγων) и происходящие от этого неурожаи; длительные эпидемии (λοιμικαὶ διαθέσεις συνεχεῖς), а также вещи, подобные перечисленным, причину (αἰτία) которых нелегко отыскать (Ibid. 2). В этих случаях можно, следуя мнению толпы (ταῖς τῶν πολλῶν δόζαις), возносить молитвы, приносить жертвы божеству (τὸ θεὶον), вопрошать богов (τοὺς θεούς) о том, как лучше всего поступить в данных обстоятельствах.
Человек, обращающийся к богам там, где нетрудно найти причину, является глупцом (ἆρ οὐ μάταιος ἄν ἐθαίνετο). Когда причина ясна, средство помочь делу находится в руках самих людей (τῆς διορθώσεως ἐν ἡμῖν κειμένης). Следует, однако, отказаться от поисков причин в тех случаях, где они либо непостижимы, либо постигаются с трудом (Ibid. 9). Для иллюстрации этой мысли Полибий приводит события, связанные с поддержкой македонянами Лже-Филиппа. Текст пассажа сильно испорчен, но смысл достаточно ясен. Македоняне были обласканы римлянами и получили от них свободу и всевозможные льготы, а кроме того, были избавлены от внутренних смут. Ранее македоняне часто терпели поражения от римлян. Теперь, поддержав власть недостойного человека, они победили римлян. Найти причину этих событий, по мнению Полибия, трудно. Единственным объяснением в этом случае может быть «вред» со стороны богов (δαιμονοβλάβεια) и гнев богов (μῆνις τῶν θεῶν) на всех македонян.
Объяснения, приводимые в этом пассаже Полибием, не снимают, однако, всех противоречий, связанных с понятием судьбы в его «Истории».
Не вдаваясь в подробности существующей по этому поводу дискуссии,36 заметим лишь следующее.
Нам представляется, что в том, как Полибий использовал приемы логического объяснения событий и категорию судьбы, содержится определенная параллель со взглядами Сократа на пределы человеческого познания. Сократ осуждал людей, вопрошавших оракулов в тех случаях, когда ответ мог быть найден в разуме и опыте людей (Xen. Met. I, 7—9). Когда слово τύχη встречается у Полибия в подобных ситуациях, оно всегда имеет отрицательную окраску. Очевидно, широко распространенное среди его современников мнение о том, что все происходящее следует приписывать судьбе, было неприемлемо для Полибия потому, что такой подход не позволял глубоко проникать в природу вещей, а следовательно, противоречил целям его «прагматической» истории, для достижения которых требовался убедительный логический анализ событий. Поскольку человеческому разуму доступны причины далеко не всех событий и явлений, то в повествовании Полибия судьба встречается и в положительном смысле. В таких случаях она служит как бы термином, объясняющим явления, не поддающиеся логическому объяснению.
Вместе с тем в сочинении нашего историка имеются случаи совершенно особого употребления слова «судьба» в положительном смысле, отличные от тех, где оно служит просто ярлыком, обозначающим необъяснимые явления. Полибий говорит, что судьба правит миром и почти целиком подчинила его римскому владычеству, что она сделала римлян своим орудием в наказание Антиоха и Филиппа (I, 1, 4; XV, 20, 6—8). Таким образом, несмотря на то что для Полибия с точки зрения задач прагматического историописания очень важно было сузить сферу необъяснимых явлений, для обозначения которых он пользуется понятием судьбы, и максимально расширить область применения причинно-следственного метода, в его «Истории» присутствует также традиционное представление о судьбе как о сверхъестественной силе, правящей миром. Это, возможно, объясняется особым отношением Полибия к римской державе, как государству, подчинившему себе Средиземноморье.
Интересно остановиться на соотношении у Полибия двух противоположных принципов — судьбы, правящей миром (иррациональное начало), и логического расчета и сознательной воли человека. Если предусмотрительного человека постигает удар судьбы, то Полибий не усматривает в этом его вины, и наоборот, если человек необдуманно подвергает себя опасности, то, в случае неудачи, он, по мнению Полибия, заслуженно порицается здравомыслящими людьми (II, 7, 1—3; VIII, 2). Это противопоставление рационального расчета и судьбы изначально свойственно исторической мысли греков и не является монополией какой-либо философской школы. Уже Геродот вкладывает это противопоставление в уста Артабана: «Ведь принять хорошее решение я почитаю величайшей прибылью. Даже если что-либо и воспрепятствует, принятое решение от этого не становится хуже — его побеждает судьба. Принявший же плохое решение, если судьба ему благоприятствует, находит неожиданное счастье, но решение у него тем не менее было принято от этого нисколько не лучше» (VII, 10).
Ксенофонт развивает ту же самую мысль устами Сократа в беседе с Аристодемом. «(Сократ) Кто кажется тебе более достойными удивления, те, кто создают лишенные разума и движения изображения, или создающие разумные и действующие живые существа? (Аристодем) Конечно, клянусь Зевсом, те, кто создают живые существа, если только это делается не по какой-то случайности, но по разуму. (Сократ) В то время, как в отношении одних неизвестно, для чего они существуют, а в отношении других ясно, что они существуют для пользы, то какие из них, как ты считаешь, суть дела судьбы, а какие разума? (Аристодем) Подобает, чтобы рожденные для пользы были творениями разума» (Mem. I, 4, 4). Взгляды Полибия на противостояние в историческом процессе фатальной неизбежности и сознательной воли и логического расчета людей в целом традиционны для греческой историко-философской мысли.
Полибий, будучи человеком практического склада ума, весьма настороженно относился к политическим теориям других авторов. Сам он также старался не уклоняться в сторону теоретических изысканий. Тем не менее этот «нетеоретический» историк сделал то, что не делал никто из его предшественников: три книги из его «Истории» (VI, XII и XXXIV) посвящены специальному кругу теоретических проблем и представляют собой самостоятельные трактаты.
Наиболее важной с точки зрения исторической науки является политическая теория Полибия, которой посвящена вся VI книга его сочинения. Это обстоятельство объясняется тем, что стремление Полибия написать прагматическую, полезную читателю историю безусловно требовало глубоких обобщений в области политической истории. Однако в том виде, в каком политическая теория представлена Полибием в VI книге, она превосходит нужды собственно исторического сочинения и представляет собой совершенно самостоятельное произведение, тем более что в остальных частях «Истории» Полибий не использует политическую теорию, разработанную им в этой книге.
