Она кивнула не оборачиваясь.

— Прекрасно. Достоинством они должны быть не меньше двадцати и не больше ста тысяч долларов. Общая сумма — десять миллионов.

Тут ее натурально качнуло, но она сразу же овладела собой и кивнула опять.

— Вы будете умницей и сделаете все, как надо. Напоминаю, мой сообщник остался с вашим начальником, он видит хранилище на телеэкране. Видит он и тамбур, где дежурит охранник. Если вы попытаетесь заговорить с дежурным или совершить какую-нибудь глупость в самом хранилище, он это заметит.

— Я постараюсь не делать глупостей, — ответила девушка. В голосе ее звучал ужас. Она была готова немедленно расплакаться.

— Я знаю, просто хотел напомнить, только и всего. Не волнуйтесь так!

Мы прошли через большой зал, где все работники стояли у окон спиной к нам, и очутились в пустом коридоре.

— Вот и хорошо, — сказал я ей. — Вам-то что беспокоиться! Это всего лишь облигации, да и то не ваши кровные. Стоит ли так переживать?

Я развел руками и улыбнулся. Она по-прежнему старалась не смотреть в мою сторону. Мы прошли уже весь коридор, и мисс Эмерсон указала на закрытую дверь впереди.

— Вот тамбур.

— Жду вас здесь, — сказал я. — Повторите, что мне нужно.

Она вновь кивнула, резко и судорожно:

— Облигации на предъявителя. Достоинством не меньше двадцати и не больше ста тысяч.

— На общую сумму?

— Десять миллионов долларов.

— Правильно. И помните: мой напарник следит за вами.

Она открыла дверь и вошла, а я привалился к стене и стал ждать.

Следить за Истпулом и экранами одновременно удобнее всего было из-за стола. Усадив банкира, я встал за его спиной и прислонился к стене между окнами. Таким образом мне было видно все, что происходит в комнате и на улице. На среднем экране виднелось хранилище, а на левом — тамбур. Хранилище напоминало огромный стенной шкаф. Дверь я не видел, стало быть, камера висела прямо над ней. Три стены занимали ряды ящиков, каждый размером с почтовый конверт. Площадь свободной части пола составляла футов шесть, не больше. Тамбур тоже был невелик. За столом на обычном стуле без подлокотников сидел охранник и читал «Дейли ньюс». На столе не было ничего, кроме телефона, листка регистрации посетителей и шариковой ручки. Тем убранство и исчерпывалось. Вход в тамбур тоже находился под камерой. Дверь в хранилище была открыта.

Выглянув на улицу, я увидел парад. Оркестры все еще шли мимо, справа, на расстоянии квартала, казалось, кружил снег: вниз летели серпантин и конфетти, отмечая место, где сейчас проезжали побывавшие на Луне астронавты. Еще далеко — не разглядеть.

Истпул сидел, слегка набычившись, положив перед собой руки. Плечи его чуть сгорбились. Значит, мое присутствие за спиной нервировало его. Ощущение и впрямь не из приятных.

Люди вроде Истпула не на шутку раздражают меня. Раскатывают в «кадиллаках» с кондиционерами! Обожаю штрафовать власть имущих, хотя толку от штрафов никакого: что значат двадцать пять долларов для такого типа, как этот Истпул?

Ждать, ничего не делая, было, признаться, тяжело. На экране появилась секретарша. Она вошла в тамбур. Я видел ее со спины и не мог разглядеть выражения лица. Как-нибудь в другой раз я полюбовался бы твоими бедрами, милашка, но сейчас меня куда больше интересует личико!

По крайней мере, я мог видеть физиономию охранника. Он поднял глаза и одарил секретаршу широкой улыбкой. Мисс Эмерсон склонилась над листком на его столе, расписалась, потом вошла в хранилище. Охранник тут же уткнулся в газету.

В хранилище она огляделась и подняла глаза на камеру. Я смотрю, дорогая, смотрю…

Охранники в холле болтали, опершись о конторку. К экранам ни тот, ни другой не обернулись.

Секретарша достала из ящика лист плотной бумаги, похожий на институтский диплом, потом выдвинула еще один ящик, вернулась к первому. Я мог только надеяться, что она не напутает и что Том растолковал ей, что нам нужно. Не хотелось бы мне, вернувшись домой, узнать, что мы прошли через все эти муки ради кипы бесполезных бумажек.

Возилась она чертовски долго, просматривала бумагу за бумагой и большую часть их запихивала обратно в ящик. Черт, да быстрее же ты! Хватай их пачками, и пошли… Нельзя пропустить парад, он — часть нашего плана.

Я снова выглянул в окно. Серпантинный дождь был уже ближе, но все же достаточно далеко — в нескольких кварталах от меня. Я перевел взгляд на экран. Девушка все еще копалась в ящике.

— Быстрее, — шептал я. — Быстрее, быстрее…

Мы захотели слишком многого. Пяти миллионов хватило бы с лихвой, они принесли бы нам по пятьсот тысяч на брата. Пятьсот тысяч… Моя зарплата почти за сорок лет! Жадность… Из-за нее эта девка вынуждена тратить столько времени на возню.

Быстрее, стерва, быстрее!

Я посмотрел на правый верхний экран. В холле открылись створки лифта, и я увидел трех патрульных полицейских в форме. Они направились к охранникам у конторки, и я тяжело опустил руку на плечо Истпула. Он тоже все видел, и теперь окаменел, точно кусок быстросохнущего бетона.

— Что там происходит? — спросил я таким голосом, будто моя глотка была забита стальной стружкой.

— Н-не знаю… — теперь он по-настоящему испугался за свою шкуру и имел на то все основания. — Клянусь, я ничего не знаю.

Один из охранников набрал номер, а в хранилище девка продолжала себе рыться в бумагах, доставая их по одной. На остальных экранах все было в порядке.

На столе Истпула зазвонил телефон. Я с трудом расстегнул проклятую кобуру и незаметно вытащил пистолет.

— Клянусь богом, вы станете покойником, — выдавил я, и это было правдой. Истпул всплеснул руками и уставился на телефон, не зная, что сказать и как поступить. Я сунул дуло пистолета ему в бок.

— Берите трубку. И смотрите на меня…

Ему понадобилась пара секунд, чтобы вернуть самообладание, обрести дар речи и способность двигаться. Я не стал торопить его. Наконец Истпул поднял трубку и проговорил:

— Слушаю…

Я смог разобрать не больше половины из того, что сказал Истпулу охранник, но голос его звучал без напряжения.

— Но разве им обязательно… — начал было Истпул. — Минутку. Минутку. — Он прикрыл трубку рукой. — Они пришли проверить, обеспечена ли безопасность автронав-тов.

— Чего они конкретно хотят? — спросил я, не сводя глаз с экрана.

— Расставить посты у нескольких окон.

Полиция была нам совсем ни к чему. И какого черта они не могли выбрать какой-нибудь другой этаж? Или засесть на крыше? Где еще искать снайперов, как не там? Боже мой!

— Проклятье, — проговорил я — Проклятье!

— Нашей вины тут нет, — захрипел Истпул. — Я же не знал.

— Да заткнитесь вы, заткнитесь! — Я пытался сообразить, что делать. Отказать нельзя, это подозрительно. — Слушайте: пусть делают, что хотят, но только не в этом кабинете.

Он судорожно кивнул и сказал в трубку:

— Впустите. Кто-нибудь из вас пусть их проводит. Но только не в мой кабинет!

— О’кей, сэр, — прочел я по губам охранника и снова взглянул на средний экран. Девушка кончила возиться. Неся две пачки бумаг, она, будто школьница с книжками, пошла к двери. Я снова пощекотал Истпула пистолетом.

— Позвоните в хранилище. Я должен с ней поговорить!

— Там нет телефона…

— В тамбур! В тамбур! Звоните же ради бога!

Он потянулся к трубке и набрал три цифры. Теперь и девушка, и охранник двигались прямо на камеру: он спешил распахнуть дверь в коридор. Секунду спустя они исчезнут с экрана. Меня вдруг охватило страстное желание открыть пальбу по всему, что только было перед глазами, — по Истпулу, телеэкранам, астронавтам на улице.

— Телефон там звонит, — сказал Истпул, все еще дрожа от ужаса, и тут я увидел, как охранник оглянулся. Девушка исчезла из виду. Дежурный снял трубку, но я грохнул ладонью по рычагам, оборвав связь. Я видел, как губы дежурного произнесли «алло» и удивленно вытянулись.

— Я пытался, пытался, — бормотал Истпул, глядя на меня. Он дрожал так, что чуть не вывалился из кресла. — Я сделал все, как вы велели. Я пытался…