Крым отделяется от Украины пространною степью, в ширину и длину с лишком сто верст содержащею. На сей степи растет хорошая и высокая трава, но водою столь недостаточна, что во многих местах на двенадцать или пятнадцать миль ни одного ручейка не попадается. Упомянутая трава такое имеет свойство, что летом высыхает совершенно и легко загорается, так что от того великое пространство степи в кратчайшее время выгореть может. В сию степь как самый прямый и кратчайший путь в Украину приезжают татары, когда захотят зимою напасть на российские провинции, где производят свои насильствия с тем большею способностию, что сами живут довольны одною горстью снега, а напротив того, их лошади приобучены разрывать передними ногами снег и, доставая из-под него траву, оною и кормятся.
Из сего описания само по себе оказывается, коликой опасности регулярная армия может зимою или летом подвергаться на сей степи, если бы поход ее лежал чрез оную. По сей причине отец мой предпочел дать круг, пустился сперва вдоль здешнего берега реки Днепра до небольшого расстояния от Крыма, потом, поворотя влево, шествовал прямо на Перекопскую линию.
Сей сухой ров, пересекающий Крымский перешеек и содержащий в длину семь верст или одну немецкую милю, простирается от Черного даже до Азовского моря, ширина оного содержит двенадцать и глубина — семь сажен. На нем находится один токмо каменный мост, и на той стороне моста лежит крепость Ор, иначе Перекоп именуемая.
Как скоро, в сходствие вышеупомянутого, российская армия от Днепра сюда поворотила, то татары вышли уже к ней навстречу, отведать своего счастия многократными нападениями, но вскоре от полковых пушек отступили они на такое расстояние, что их стрелы мало или совсем ничего не действовали. Когда же они и тут долго мешкали, то начали бросать в них из мортир бомбы, от которых они, как прах от ветру, засеялись.
Между тем армия при ежедневных почти встречающихся вылазках подступила к самой линии, позади которой вся татарская сила стояла под Перекопом. Отец мой, дабы раздражить их, приказал неукоснительно бросить несколько бомб в упомянутую крепость и в наступающую ночь дал повеление войскам протянуться вдоль линии, а на другой день пред рассветом посчастливилось ему со всею армиею перейти чрез помянутый глубокий и крутой ров, чего татары совсем не воображали. Они не в дальности оттуда числом около восьмидесяти тысяч человек под предводительством их хана покоились в приятном сне и отнюдь не думали, чтобы так скоро и в темную ночь переправиться было можно.
Наутро, как скоро свет наступил, отец мой намерен был атаковать ханский лагерь, но неприятели, увидя столь близкую и неизбежную гибель свою, обратились в бегство с такою поспешностию, что никоим образом нельзя было их достичь, выключая, что донские казаки, нагнавши, некоторых побили и других в полон взяли. Между добычею, полученною упомянутыми казаками при сем случае, находилась коляска татарского хана на двух колесах, красным сукном обитая, да еще его зрительная трубка. Сия была английской работы и столь хорошая, что отец мой сторговал ее за деньги у казаков и в следующих походах никакой другой кроме сей не употреблял.
По обращении татар в бегство российское войско того же дня приступило к крепости Перекопской, и по нескольких выстрелах гарнизон оной, состоящий из трех или четырех сот янычар и нескольких татар, сдался. Тамошний магазин найден с худым запасом, но что касается до артиллерии, россияне получили в добычу шестьдесят пушек, между которых иные имели российские клейма и попали сюда в прошлом еще столетии после несчастного похода в Крым под предводительством князя Василия Васильевича Голицына.
За два дня до приезда курьера, от отца моего отправленного с известием об одержанной победе в Санкт-Петербурге, императрица соизволила послать меня в Варшаву с орденом Св. Андрея к королю Августу. В прочем, касательно сего возложенного на меня препоручения, ничего иного приметить не имею, кроме только, что король пожаловал мне бриллиантовый перстень ценою в одну тысячу двести рублей и еще тысячу червонных в подарок.
Но прежде, нежели я намерен был предпринять возвратный путь свой, прошли почти три недели, в течение которых мирный сейм в Варшаве продолжался, и, между прочим, решена также судьба Курляндии, к удовольствию российского двора.
Курляндское дворянство за девять лет до того пользовалось правом, оспариванным республикою до сего последнего сейма. В 1727 году, хотя Фердинанд, последний герцог Кетлерского поколения, в живых еще находился, но как за старостию лет нельзя было ожидать от него наследников, то упомянутое дворянство единогласно положило избрать ему наследника, и сей выбор пал на Морица, графа Саксонского, побочного сына короля польского Фридриха-Августа. Как скоро сие известным учинилось, то республика отправила туда депутатов с таким повелением, чтобы новый герцогский выбор объявить недействительным и курляндцам обозначить, что их земля после смерти герцога Фердинанда на воеводства разделена и к польскому королевству приобщена быть имеет. Я не намерен вступать здесь в описание происшествий, воспоследовавших касательно сего в правление императрицы Екатерины I, а именно: что российские войска, в Курляндию вступив, изгнали графа Саксонского и что князь Меншиков домогался, дабы новый герцогский выбор на него пал, — поелику обо всем оном в разных периодических сочинениях подробнейшие содержатся известия.
В сем положении находились дела даже до вышеупомянутого последнего сейма. Но как обер-камергер Бирон увидел, что король польский, которому он личные оказал услуги, на престол нарочито утвердился, а притом также многомощнейших вельмож польских разными обещаниями склонил он на свою сторону, то почел сей самый случай за удобнейший, предоставя курляндцам право выбора открыть самому себе путь к герцогскому достоинству. Почему российскому министерству при польском дворе графу Кейзерлингу препоручено наисильнейше домогаться на помянутом сейме, чтобы раздел Курляндии отменить и право выбора тамошнему дворянству предоставить.
Признательность короля, равно как и вельмож польских, и соображение следствий, могущих произойти в случае отказа на желание толь высокомощной заступницы, какова была императрица российская, произвели, что в последнем собрании часто упоминаемого сейма положено и утверждено торжественнейше предоставить курляндскому дворянству толико желанную вольность избирать себе государя по своему произволению.
В самое то время, как дело сие решилось, находился я в совершенной готовности к отъезду, почему и имел случай принесть первый обер-камергеру столь важное и радостное известие.
По возвращении моем в Санкт-Петербург, услышал я не токмо о взятии города Азова, но еще, что отец мой, беспрепятственно продолжая свой поход даже до Козлова[48] на западном берегу Крыма лежащего порта, овладел сим местом, от всего гарнизона и большой части жителей оставленным.
Прежде, нежели он туда отправился, отряжен генерал-поручик Леонтьев с несколькими тысячами человек войска под Кинбурн — укрепленное место, лежащее при устье Днепра насупротив Очакова. Леонтьев овладел сею крепостью с небольшим трудом, а притом получил еще богатую добычу, состоящую из лошадей, рогатого скота и баранов, которых татары для безопасности своей туда пригнали.
Из Козлова простирался поход, при провожании беспрерывно окружающего армию неприятеля, в Бахчисарай, столицу татарскаго хана. Сей город найден почти совсем опустошенным, и, сверх некоторых старых людей, никого другого там не было, как трое или четверо католических патеров, один французский консул и несколько жидов. Какие ни обретались в домах пожитки и приборы, отданы солдатам в добычу, и все строения выжжены. Дворец хана равномерно в целости не оставлен. Он построен на турецкий вкус весьма красиво. Столы и скамьи в комнатах были опрятные, цветами обмалеванные, другие опять позолоченные или вылакированные. На среднем дворе стояла баня мраморная, в которой самая чистая вода фонтанами била. Все сие толь великолепное здание в несколько часов разграблено и в пепел обращено. Любопытнейшие и позолоченные украшения с кровлею отосланы от отца моего в Санкт-Петербург.
