Именно эти люди сейчас вершили судьбу корпуса, а заодно влияли на дальнейшую жизнь обезумевших в междоусобице сибиряков. Здесь, в Иркутске, они значили больше, чем послы всех великих держав, вместе взятые, включая командующего союзными войсками французского генерала Жанена. Потому что за ними была реальная сила – 20 тысяч штыков двух чехословацких дивизий.
Приказ президента Масарика был краток и жесток – вывезти все эшелоны с награбленным русским добром, ибо в нем отчаянно нуждалась молодая Чехословакия. Приказ собравшимся был ясен, но как пропихнуть длинную ленту эшелонов, которая еле ползла на восток и напоминала удава, обожравшегося дармовыми кроликами. И разговор был напряженный…
– Я отдал приказ командиру 3-й дивизии не пропускать ни одного союзного, а также русского эшелона. Восточнее Енисея никто не пройдет, пока не уедет наш последний войсковой эшелон, – генерал, отсутствующий правый глаз которого был закрыт повязкой с черным кругляшом, говорил резко, барабаня пальцами по столу.
– Более того, с этого дня будут отобраны паровозы у всех эшелонов, которые уже идут рядом с нашими…
– Извините, пан генерал, но это может вызвать острое недовольство адмирала Колчака, который и так относится к нам враждебно, – только один человек, председатель Чехословацкого комитета в Сибири Богдан Павлу мог вот так, хоть и тактично, перебить генерала.
– Эшелоны русских от Новониколаевска дальше Красноярска не пройдут, в городе вчера началось восстание, поднятое эсерами во главе с Колосовым. На сторону повстанцев перешел весь гарнизон с генералом Зиневичем. Так что претензии Колчака не к нам. Что касается паровозов, то только крайняя необходимость толкает нас на это. Всем вам прекрасно известно, что русские ремонтники умышленно портят паровозы, морозят котлы. И так по всей линии железной дороги. Кроме того, этим мы спасаем русских – лучше им остаться в стоящих вагонах, чем попасться в руки к партизанам, которые уже заняли Нижнеудинск и Зиму, – генерал остановился, и внезапно его глаз чуть сверкнул, а уголок рта скривился в подобие улыбки.
– Сегодня будут взяты паровозы и с русских литерных эшелонов, – невозмутимо продолжил Сыровы, – необходимо вывезти из города батальон 6-го Татранского полка.
– Пан генерал, – доктор Гирс не мог удержаться от вопроса, – русский правитель непредсказуем. Он может приказать своим солдатам открыть по нам стрельбу. И как мне объяснить послам такой наш шаг, как я понимаю, вынужденный сложившимися обстоятельствами.
– Не настолько он безумен, доктор Гирс, – генерал скривился улыбкой. – В Нижнеудинске наш бронепоезд и два батальона пехоты. Если русские нападут, то мы их раздавим. А пропустить эшелоны под русским флагом мы не можем, ибо с красными партизанами не воюем и потому соблюдаем негласное соглашение. Вследствие чего мы не можем пропустить и эшелоны адмирала, их сразу захватят большевики. Эту ситуацию можно разрешить только с участием послов и новой русской власти, которая будет завтра…
Все собравшиеся за столом переглянулись – вариант везти золото под союзными флагами, но только с чешской охраной их устраивал больше, но говорить об этом было преждевременно, нужно терпеливо ожидать, когда созреет плод, вернее – обанкротившийся русский правитель.
– Все же мне нужно знать, что могут предпринять русские белые, тот же адмирал Колчак. Ведь он вчера произвел этого ужасного Семенова в генерал-лейтенанты, – Богдан Павлу задумчиво потер переносицу.
– Разрешите, пан генерал?
– Конечно, пан полковник.
Начальник военного контроля чехословацкого корпуса полковник Зайчек, отвечавший за деятельность разведки и контрразведки, медленно достал из нагрудного кармана френча листок бумаги.
– Я только что получил шифрованную телеграмму от нашей службы сообщений – в Верхнеудинск прибыл генерал Скипетров, помощник атамана Семенова, его правая рука. С ним несколько генералов, батальон пехоты Маньчжурского полка и три броневика. Русские что-то почувствовали и начинают принимать ответные меры. К сожалению, в Забайкалье у нас нет тех возможностей для работы, что здесь.
За Байкалом было зона ответственности Японии, а японцы уж очень не любили, когда кто-то из союзников залезал в их дела. И пресекали сразу, но мягко. А возможностей для этого у них намного больше, чем у чехов. Позиция Японии была важна, тем более в этом вопросе.
– А что японцы? – доктор Павлу высказал общий интерес всех собравшихся за столом чехов.
– Два эшелона пришли на станцию Верхнеудинска, – спокойно произнес полковник Зайчек, и словно мощная электрическая искра поразила его четверых собеседников. Все они разом вздрогнули и встревоженно переглянулись. И потому он сразу продолжил:
– Но вагоны пустые, следуют на Иркутск. В них только сопровождение для охраны, одна рота.
– Ух ты!
Вздох облегчения дружно вырвался у всех – если японцы вздумали остановить чехов и разрушить их планы, они легко бы это сделали.
– И каково ваше мнение, полковник Зайчек?
– Я думаю, что японцы что-то выведали, а в вагонах хотят вывезти из Иркутска побольше белых русских, – высказал свои соображения Зайчек и услышал, как полковник Крейчий тихо пробормотал под нос – «эти узкоглазые всегда что-то вынюхают». А потом уже громко обратился к генералу:
– Разрешите, пан генерал? Здесь у полковника Фукуды только две роты японцев на охране посла. А потому нападать на восставших русских солдат они не станут – Политцентр поддержат не меньше трех тысяч штыков. Перевес подавляющий, тем паче самураи знают, что мы вмешиваться не будем. У генерала Сычева в городе сил столько же, сколько у Политцентра в одном Знаменском предместье, и важно, что восставшие смогут легко перебросить туда войска, ибо на той стороне пароходов нет.
Командир 2-й дивизии полковник Крейчий сознательно не уточнил, у кого на самом деле пароходы, да и зачем, если все и так прекрасно знают. И потому продолжил:
– Что касается отряда генерала Скипетрова, то к Кругобайкальской дороге уже выдвигается батальон 27-го американского полка, и потому наши планы значительно упрощаются. Семеновцы подойдут к Иркутску не раньше тридцатого числа, но разбить повстанцев не смогут – Скипетров просто не наберет солдат. Что касается их бронепоездов, то это просто вагоны, набитые шпалами. Наш «Орлик» в одиночку с ними легко справится. Тем более что здесь у нас достаточно сил – нарушение наших перевозок для Скипетрова обернется разгромом. Русский генерал прекрасно поймет, чем для него может обернуться неуважение к интересам корпуса…
Слюдянка
За два коротких часа, проведенных с комендантом штабного вагона, словоохотливым, но туго знающим службу старшим унтер-офицером Трофимом Платоновичем Огородниковым, Ермаков успел со многим «познакомиться» – начиная от матчасти вверенного Арчегову дивизиона бронепоездов и кончая краткими характеристиками офицеров.
Совершенно откровенно и почти безбоязненно заслуженный унтер (а три Георгиевских креста о многом говорили) поведал про офицеров бронепоездов не только в привычном для Ермакова ключе – типа как зовут, должность, и что от него ожидать приходится, но и в образных, совершенно емких выражениях.
Оно так, кстати, и бывает – ты о чем-то сном и духом не ведаешь, зато сержанты меж собой давно это обсуждают. И с тобой информацией щедро поделятся, если ты к их сердцу подход найдешь. Костя такой подход нашел, вот только как-то странно на него смотрел все время Трофим, шмыгал носом, к чему-то принюхиваясь, и недоумение не сходило с его лица…
Ермаков поправил портупейный ремень и, придержав рукоять шашки в ладони, прошел по вагонному коридору, вышел в тамбур. Дверь вагона была открыта, и ротмистр неторопливо спустился по ступенькам на перрон, отметив про себя две вещи.
Во-первых: караульная служба поставлена просто отвратительно, и часовые продолжают греться у костра, не замечая непосредственное начальство. А во-вторых: шашка, пусть такая почетная, как у него, вещь совершенно бесполезная, только ходить мешает, и на бронепоездах, как и у матушки пехоты, должна быть упразднена за ненадобностью, оставшись надлежащим оружием только для конницы. А как прикажете ей в броневагоне пользоваться? На крыше паровозный дым разгонять, крутя над головой подобно лопастям вентилятора?!
