Он снизил цену, и мы поехали.

У его старенькой «Симки» были привычки извозчичьей лошади. Она сама останавливалась там, где обычно прежние пассажиры Жана делали снимки. Таксист очень удивлялся, что у меня другие намерения.

— Месье, здесь же все фотографируют.

— Хорошо, хорошо, отъедем немного, лучше остановимся здесь!

Таксист недоумевал, когда я отходил далеко от дороги и тщательно выбирал объекты для снимков.

— Обычно туристы делают снимки, не выходя из машины, приоткрывают лишь дверцу. Месье, подождите, может быть, там сыро.

В конце концов Жан примирился с капризами странного пассажира. Больше того, он вошел во вкус и делал остановки в местах, которые ранее не считал заслуживающими внимания. Он даже не дал мне зайти в стилизованные на таитянский манер павильоны отеля «Бали Хаи».

— Там нет ничего интересного. Это для американцев. Непонятно, за что они платят деньги.

Мы расположились на траве над заливом Кука. Жан уже догадался, что имеет дело с человеком небогатым, поэтому мы заранее купили в придорожной лавочке для меня пиво и для него лимонад (водителю пить не полагается!).

— Месье, здесь, в Пао Пао, в этой маленькой деревушке, которая у нас за спиной, я родился. В то время она была еще меньше. Но тогда тут была жизнь! А теперь остров Муреа мертв.

Он сокрушенно покачал головой.

— Ведь каких-нибудь двадцать лет назад у нас было много молодежи. Веселье, забавы, красивые песни. А сегодня словно на кладбище. Ваниль только на показ, садов никто не разводит, кокосовые орехи гниют, а пальмы стали совсем никудышными. Молодежи не стало.

Жан заметил, что хотя мы уже объехали половину острова, но встретили всего лишь одну девушку, которая, по-видимому, готовилась к выступлениям в отеле, так как на голове у нее красовался традиционный убор, напоминавший тиару. Там я увидел только двух молодых людей, мчавшихся куда-то на мотороллерах.

— Сейчас все молодые люди работают в Папеэте. Три мои сына тоже. Я вижу их только по субботам и воскресеньям. «Уик-энд, папа», — говорят. Эти два дня они или спят, или слушают завывания японского транзистора, иногда с ревом носятся на своих мотоциклах. Может, это и есть прогресс, но я предпочел бы, чтобы все было как раньше, в старину. — Жан пригубил, жалобно вздохнув, лимонад, — Плохо гребут на каноэ, рыбы хорошей не поймают, а пиво пьют… Месье, ничего хорошего из этого не получится. Даже уважение к старшим уже потеряно. Так плохо еще никогда не было.

Жан загрустил. Мы немного посидели. Кругом было красиво, спокойно. Ломаные горные вершины без конца заволакивались тучами. Пожелтевшие пальмы клонились к изумрудной воде. Ярко алели цветы. Атиати, Розуи, Моуароа, Тохивеа — одна вершина красивее другой.

«Природа, пожалуй, еще сохранилась», — подумал я. Ведь толпы туристов стали появляться здесь сравнительно недавно.

Мы молча посидели минут пятнадцать. Затем Жан поднялся и, не говоря ни слова, направился к своей «Симке».

По словам Жана, долина Опуноху — «запущенная».

Поселение Папетоаи — вот где все началось: в 1808 году здесь высадились миссионеры и построили первый в Полинезии миссионерский корабль «Хавеис». Они также основали и знаменитую Академию Южных морей.

— Теперь у нас на Муреа церквей больше, чем здоровых пальм, — посетовал Жан.

Строения «Средиземноморского клуба», отель «Моана» и домик для туристов близ пляжа Мауи — все внушало ему отвращение.

Жан внимательно следил за тем, что именно я снимаю на пленку. Мне казалось, что ему нравилось, когда я выбирал такие пейзажи, где не было ни туристических построек, ни, разумеется, туристов. Когда я расплачивался с ним, довольный, он вернул мне двести колониальных тихоокеанских франков.

Муреа гигантом не назовешь. Протяженность дороги, опоясывающей остров, немногим более пятидесяти километров. На тридцатом километре мы увидели католическую церковь, построенную из кораллов, на сорок пятом — храм в старотаитянском стиле — танито, сооруженный из бамбука, несколько реликтов, именуемых марае, связанных с древними религиозными обрядами былых жителей Муреа и представляющих собой нечто вроде платформ или малых пирамид из коралловых блоков. Самый старинный из этих не очень эффектных памятников насчитывает приблизительно тысячу лет, а значит, относится к эпохе, когда остров назывался «Аймехо» или «Эймео», что означает «Дом, местонахождение правящей семьи».

Для нас, европейцев, история этих островов началась всего лишь двести лет назад. В то время попаа («белые») захватили власть над высокоорганизованным островным населением и вовлекли его в свои дела, сводившиеся к торговле копрой, ванилью и даже кофе и хлопком. После второй мировой войны зажиточные туристы устроили буквально нашествие на этот остров. И сейчас еще пляж Теваро великолепен, но он переполнен белыми телами приезжих туристов.

Тем не менее Муреа оставляет незабываемое впечатление. Неважно, что остров — это своего рода предместье Папеэте, некая «загородная спальня». Все еще можно на острове найти места, где по-прежнему журчат маленькие водопады, а горы, поднимающиеся прямо из моря и взметнувшиеся ввысь на тысячу метров, образуют неповторимый пейзаж. Действительно, никакие творения человеческих рук нельзя сравнить с тем, что создает природа.

Сегодня цены на Таити выше, чем во времена европейских первооткрывателей. Тогда девушку и три кокосовых ореха можно было приобрести за одну лишь улыбку или дружественный жест. Следует заметить, что, после того как на Таити в 1767 году прибыл «Долфин» под командованием капитана Уоллиса, на острове появился новый товар, который можно было обменять на девушек. Этим товаром стали… гвозди. За один невзрачный, заостренный с одной стороны кусочек железа матрос нмел возможность целыми днями предаваться любовным утехам, в чем особенно преуспели англичане. Спрос на этот импортный товар так возрос, что капитанам судов приходилось устанавливать специальные вахты, чтобы как-то уберечь свои корабли. Матросы без зазрения совести отовсюду вытаскивали гвозди, даже из обшивки корпуса судна.

Так было двести лет назад. Сегодня чашечка некрепкого кофе, которую к тому же приходится пить стоя, в Папеэте стоит сто французских колониальных тихоокеанских франков, то есть больше доллара.

Поскольку на этой заморской территории Франции изменить цены не удалось, то пришлось к ним как-то приноравливаться. Взять хотя бы рейсовый автобус, обладающий замечательными качествами. Так, на нем можно объехать вокруг острова всего за три доллара, тогда как поездка по тому же пути на такси обошлась бы в восемьдесят долларов. Только за одно это можно поставить памятник таитянскому местному автобусу. А ведь он обладает еще и многими другими достоинствами.

Например, ни одно запыленное оконное стекло не заслоняет пассажирам изумительные пейзажи острова. А замечательное общество, пользующееся услугами автобуса! Это и улыбающиеся таитянки в узорчатых пареу, и китайцы, и школьники, и рыбаки со связками свежевыловленной рыбы, и девушки со связками красных бананов феи. Одно наслаждение! Сколько шансов завязать новое интересное знакомство, услышать хоровое пение! Пассажиры обмениваются любезностями и даже подарками. Автобус делает остановки и на центральном рынке, и на главном бульваре, и везде, где только вздумается. Берешь карту-схему острова, сорок центов, и этого уже достаточно, чтобы пуститься в увлекательное путешествие по Таити.

Вы платите вежливому водителю за проезд две монеты. Раздается звучное маурууру — таитянское «спасибо». И вот уже автобус мчится по улицам столицы. Водитель (нужно или не нужно) сильно нажимает на клаксон. Мимо проносятся магазины, склады, усыпанные цветами деревья. В автобусе таитянки в ярких одеждах обмениваются последними новостями, молодые туристы-французы перебрасываются шутками, два китайца («тинито», как их здесь называют) тихо переговариваются. Автобус катит по ярким улицам, полным нарядных людей. Вот он мчит по загородным районам Папеэте. Вы видите типичные домики, утопающие в зелени и цветах, кругом гардении, розы… Очень красивые цветы украшают волосы таитянок. Какой прекрасный обычай! В копне черных волос возле уха виден пурпурный гибискус или белоснежный цветок тиаре апетахи. Последний растет лишь на Таити. В любом другом месте он не приживается, погибает — видно, скучает по чудесному ландшафту острова. У этого цветка пять лепестков, словно пять пальцев на руке девушки, которая на Таити влюбилась в принца. Она умерла от тоски, потеряв всякую надежду выйти замуж за любимого. Тиаре расцветает на рассвете и гибнет на закате.