Колька на секунду растерялся, «И чего это решили, будто она ко мне!»
— На, протри руки, — отец протянул сыну ветошь и пошёл к землянке.
Девочка поднялась к орудиям.
— Николка, — подтолкнул мальчугана подошедший Иван Нода, — выходи встречать!
Алёнка смутилась.
— Меня маманя к вам послала. Узнать, не надо ли чего по домашности: сварить али поштопать.
— Ну, тогда извиняюсь, — матрос шутливо поклонился и, взяв девочку за руку, отвёл её к камням, застланным парусиной. — Покорнейше просим Голубоглазку присаживаться!.. Бельишко принесла, должно быть? — спросил Нода.
— Да, вот тута, в корзине! — спохватилась Алёнка.
Нода поднял ношу. Сказал серьёзно:
— Антонине Саввишне, матушке своей, кланяйся за ласку. Работы в госпитале у неё, знамо, и без нас вдосталь, а вот же — уважила.
Взял корзину и понёс её к батарейцам. Они остались вдвоём — Алёна и Николка. Рядом послышалась песня:
Как восьмого сентября
Мы за веру, за царя
от француз ушли…
— Послухай, Алёнка, это дядя Иван поёт.
Голос Ноды продолжал:
Князь изволил
рассердиться,
Наш солдат
да не годится,
спину показал.
Тысяч десять
положили,
От царя не заслужили
милости большой.
Из сражения большого
Было только два героя:
их высочества.
Им навесили «егорья»,
Повезли назад
со взморья
в Питере казать.
С моря, суши
обложили;
Севастополь наш громили
из больших маркел…
— Сложил эту песню, — шёпотом объяснял Николка, — поручик один. На прошлой неделе они к Григорию Николаевичу наведывались. Толстым зовут. Граф он самый настоящий, а вот доброй души и весёлый.
Дети подошли к певцу. Нода подмигнул им и ещё с большим азартом подхватил очередной куплет:
Меншик умный генерал,
Кораблики потоплял
в морской глубине.
Молвил:
«Счастия желаю»,
Сам ушёл
к Бахчисараю,
Ну, дескать, вас всех…
Раздался громкий окрик унтер–офицера.
— Прекратить пение! Опять ты, Иван, смуту сеешь? В арестантскую роту упрячу! Я тебе покажу, как про царя да командиров наших песенки распевать!
На шум подошёл Дельсаль:
— В чём дело?
— Ваше благородие, — вытянулся унтер, — означенный матрос, по прозванию Нода, песенки распевает.
— Ну и что? — Брови поручика сошлись, придав сухощавому лицу жёсткое выражение. — Слышал… Хорошо поёт.
— Ваше благородие, — стал оправдываться унтер, — но песня ведь недозволенная!
— Перестань! — перебил его Дельсаль. — А гибнуть матросу дозволено? А петь — пусть поёт. Его, может, завтра пуля найдёт, как и нас с тобой…
— Как вы думаете, зачем Толстой приходил к лейтенанту Забудскому? — Стас торжествующе смотрел на нас.
— Как зачем? Давай разберёмся. В дни обороны поручик артиллерии Толстой служил на четвёртом бастионе — значит, был соседом Забудского. В лейтенанте он нашёл близкого по духу, передового, образованного офицера. Во–вторых, их могли связывать и чисто служебные отношения. Когда Николка увидел в блиндаже Льва Николаевича…
* * *
— … будущий писатель делился с Забудским своими проектами!
Мы не без удивления смотрели на Стаса. Раскопал! Только поправили:
— Не проектами, а проектом. Ты говоришь о «Проекте переформирования армии»?
— Нет, о другом. «Об артиллерии»!
Мы стали разъяснять Стасу, что в четвёртом томе юбилейного издания писателя впервые опубликовано его единственное теоретическое сочинение по военному делу — соображения о реорганизации армии. Никаких других проектов за артиллерийским поручиком графом Толстым не числится!
— Был второй проект! — упрямо заявил Стас. Ну и ну! Это становилось интересным.
— Где прочитал?
— Дружок мой, сосед по парте, принёс вырезку из газеты.
«Сосед по парте уже вовлечён в поиск! — отметили мы про себя. — Кажется, критика подействовала!»
В заметке из «Крымской правды», подписанной С. Венюковой; старшим сотрудником музея обороны, говорилось:
«…Военный журналист подполковник В. Д. Поликарпов обнаружил в Центральном государственном военно–историческом архиве другой проект Л. Н. Толстого, «О переформировании батарей в 6–орудийный состав и усилении оных артиллерийскими стрелками».
Да, открытие неожиданное! Мы немедленно написали подполковнику Поликарпову письмо, попросили его рассказать о своей находке подробнее.
И вот что узнали:
Военный труд поручика Толстого попал на отзыв к известному реакционными взглядами придворному генералу Философову. Его резолюция на проекте гласила:
«Об государственной экономии и об вопросах высшей военной организации, рассуждают обыкновенно высшие сановники и то не иначе, как с особого указания высочайшей власти — в наше время молодых офицеров за подобное умничание сажали на гауптвахту».
Проект был сдан в архив, где пролежал больше ста лет.
Подполковник В. Д. Поликарпов пишет:
«Можно, конечно, спорить о степени целесообразности практических предложений Толстого. Но одно остаётся несомненным — глубина и правильность толстовского анализа состояния вооружения русской армии…»
Стас выпросил у нас письмо, и его перечитал весь 7–й «Б» класс.
7–й! Даже не верится, что прошёл целый год с того дня, когда Станислав Фролов впервые развязал перед нами папку с таинственными буквами «К. П.»!
* * *
Невдалеке разорвался снаряд, проурчало несколько пуль, потом снова — снаряд и учащённые выстрелы.
— Отойдём подальше, — Колька увёл девочку под насыпь.
— Чего они расшумелись? — встревожился унтер.
Неожиданно всё смолкло.
— Ну-ка, барышня, давай ретируйся с бастиона! — унтер говорил быстро, обрывисто. — Что-то подозрительно француз замолчал. Кабы штурма не началось.
И на других батареях внезапная полная тишина насторожила орудийных. Без команды все уже были у пушек.
Появился Забудский с неизменной подзорной трубой, обтянутой коричневой кожей. Николка подбежал к нему.
Орудия противника молчали. Напряжённо вглядывались в даль сигнальщики. Нависало и мрачнело небо Стояла оглушительная тишина.
И вдруг, раскатываясь по всей линии вражеских укреплений, вырастая мгновенно до грохота тысячи громов, обрушилась, ослепила, понесла свой смертельный чугун канонада! Зашипела и захрипела картечь, Загрохотала земля. Казалось, узкая огненная полоска вдали хочет вырваться из каменистого грунта. Видно было, как она выгибается и, всклокоченная, выплёвывает красные сполохи, через мгновения становящиеся серым рассерженным дымом.
Начали отвечать наши батареи. В воздухе стоял страшный треск, гул, вой. Сталкивались в полёте ядра, взвизгивали и лопались бомбы.
«Очнулся француз», — подумал Тимофей Пищенко. Он невольно поискал глазами Кольку, но того уже не было: отправился вслед за лейтенантом Забудским по линии обороны…
Ст. Фролов. КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ СОБЫТИЙ ОБОРОНЫ (продолжение).
Враги поняли, что осада Севастополя будет длинной. И задумали сделать подкопы под четвёртый бастион (сейчас это Исторический бульвар), чтобы взорвать там укрепления. Но наши вовремя услышали подземную работу вражеских минёров. Русские сапёры под командованием лейтенанта Мельникова, прозванного «обер–кротом», стали рыть контргалереи. И победили в подземно–минной войне.
К концу года бастионы были ещё лучше укреплены. Вот что сообщал 18 декабря 1854 года в письме своему петербургскому знакомому капитан 2–го ранга П. В. Воеводский:
«Почти на всей оборонительной линии устраивают вторую линию редутов и вообще укреплений… В особенности хорошо и надёжно укреплён бастион Корнилова. Причина этому, во–первых, местность, во–вторых, против него с давнего времени совсем не действуют, и потом надо отдать справедливость как деятельности, так и распорядительности Владимира Ивановича Истомина. Долго я был на его дистанции, но понадобилось перевести батальон к 5–му бастиону, и это выпало на мою долю.
О постоянных успехах наших в небольших схватках в траншеях вы, верно, уже слышали…»
Защитники города побеждали не только в небольших схватках в траншеях, что были выдвинуты впереди бастионов, но и в смелых вылазках в тыл врага. Счёт таким вылазкам открыли ещё в конце сентября на 5–м бастионе. В октябре — отряд под командованием лейтенанта Троицкого (теперь у нас в Севастополе есть Троицкая балка). Потом в декабре — рейды отрядов на Зелёную горку, ночные операции мичмана Титова и старшины Головинского. В марте 1855 года самую крупную вылазку совершил отряд генерал–лейтенанта Хрулёва*.
А пока храбрые защитники Севастополя наносили удары по врагу, Крымская армия Меншикова проигрывала одно сражение за другим: под Балаклавой, в Инкермане, под Евпаторией.
18 февраля умер Николай I. Ходили слухи, что царь принял яд: не мог перенести позора приближающейся катастрофы.
Между тем храбрые севастопольцы не собирались сдаваться. Не только береговые отряды наносили удары по врагу. Когда ещё не весь флот был затоплен, два корабля — «Владимир» и «Херсонес» атаковали железные винтовые пароходы англичан, спрятанные в бухтах Камышовой и Песчаной.
Из рапорта вице–адмирала Нахимова:
«Молодецкая вылазка наших пароходов напомнила неприятелям, что суда наши, хотя разоружены, но по первому приказу закипят жизнью, что, метко стре¬ляя на бастионах, мы не отвыкли от стрельбы накачке, что, составляя стройные батальоны для защиты Севастополя, мы ждём только случая показать, как твёрдо помним уроки покойного адмирала Лазарева, и что каждый из нас жаждет доказать, как государь справедлив, почтив память Корнилова».
27 марта Павел Степанович Нахимов был произведён в полные адмиралы.
