— Слушай, страна! Говорит Севастополь. Слушай нашу передачу из осаждённого города. Части Красной Армии, морская пехота, лётчики, артиллеристы, зенитчики и корабли Черноморского флота ведут упорную борьбу против разбойничьих полчищ фашизма, героически защищая советский форпост на Чёрном море — славный Севастополь. Мы говорим из окружённого города, но мы знаем: фашизм будет разгромлен и сметён с лица земли!..
Отец рассказал мне о радиожурналисте, чей голос звучит из грозного сорок второго года. Оказывается, это первый советский футбольный комментатор Вадим Синявский. На Малаховом кургане Синявский был тяжело ранен — потерял глаз.
Сегодня Малахов курган весь в зелени. Тут деревья, посаженные знаменитыми людьми нашей планеты, Но есть одно дерево…
Малахов курган.
На аллее — миндаль
стоит, окружённый оградой.
«3десь камня на камне…»
«Здесь плавилась сталь…»
Но слов этих громких не надо.
Бон там ка ограде,
обычной, не древней,
короткая надпись в тени:
«ОДНО ИЗ НЕМНОГИХ ДЕРЕВЬЕВ,
УЦЕЛЕВШИХ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ».
И всё.
Славословие немо.
Поэту не повезло:
цветёт на аллее поэма,
которой не нужно слов!
ПИСЬМО ИЗ АВСТРАЛИИ
В Музее Краснознамённого Черноморского флота ко мне привыкли. А вначале…
— Мальчик, не заходи за ограждение! Мальчик, не прикасайся к экспонатам!
А я и не прикасался. За ограждение, правда, заходил: мне ведь нужно было всё хорошо рассмотреть.
Потом ко мне привыкли. Даже мальчиком перестали называть — догадались, что у меня есть имя.
— Станислав, посмотри пули полушарные — ты ими интересовался…
Это точно — интересовался. И Андреевским флагом интересовался, и мундирами союзных армий тоже.
Но вот как-то решил я узнать побольше о поручике Юнии — о том самом, который в последний, 349–й день обороны занял Корниловскую башню Малахова кургана и французы не могли его выбить оттуда.
Малахов курган, хотя и захвачен был французами, но не сломлен — горсточка матросов во главе с Юнием продолжала отстреливаться. В пылу сражения французы не заметили, откуда ведётся огонь, но когда утихли взрывы, храбрецов обнаружили. Зуавы бросились на штурм башни. Двоих тут же пронзили абордажными пиками, остальные поспешно отступили.
Стали стрелять по окнам–бойницам. И это не помогло. Тогда французы обложили башню хворостом и подожгли, надеясь «выкурить» русских. Но, едва огонь качал лизать бойницы, враги спохватились и начали сами поспешно тушить пожар — мог взорваться пороховой погреб. Подвезли тяжёлое орудие, и из него, через разбитую дверь, принялись расстреливать смельчаков…
Сотрудники музея рассказали мне: израненного поручика Юния матросы выносили из башни на руках. Бойцы в обгоревших мундирах шли по Малахову кургану, занятому противником, и французы пропустили их. — не задержали никого — враги отдавали честь героям!
Юний прожил недолгую жизнь — раны дали о себе знать. Скончался он в чине подполковника в Каменец–Подольске. За подвиг на Малаховом кургане поручик Юний был награждён золотым орденом «Георгия» 4–й степени…
Но портрет поручика Юния мне не смогли показать, его в музее не оказалось.
И вот однажды научный сотрудник Галина Ивановна Парамонова шепнула:
— Кажется, Станислав Петрович, я скоро удовлетворю твоё любопытство. Подождём ответа из Австралии.
Оказалось, что в Мельбурне живёт Николай Васильевич Якубовский — внук поручика Юния. У него хранится портрет деда и золотой Георгиевский крест, полученный за Малахов курган.
— Мы уже написали в советское посольство в Австралии, — сказала Галина Ивановна, — ждём…
И вот я держу крест, который носил на груди храбрый поручик, медали его и письмо от внука из далёкой Австралии:
«…Я глубоко тронут и счастлив от сознаний, что был всё это время хранителем памяти героя нашей Родины и теперь могу радоваться, что вы там, в далёком Севастополе, сохраните эти реликвии для потомства, дабы молодые граждане любили и ценили славное прошлое, учась и работая во славу Родины в будущем…»
Я держу в руках живописный портрет, написанный художником Бедом. С портрета смотрит человек, имя которого навеки связано с Севастополем. Смелый и мужественный человек. Волосы его гладко причееакы, губы упрямо сжаты, и чёрные усы лихо подкручены кверху.
РЕДУТ
Земляное полевое укрепление, перед которым, как правило, был ров. Укрепление замкнутое, защищённое я с флангов (с боков) так называемыми траверсами.
КОНГРЕВОВЫ РАКЕТЫ
В классе зашёл спор: можно ли считать ракеты, о которых упоминается в нашей книге, боевыми?
— Да нет, это — сигнальные, — заявил кто-то из ребят.
— Не согласен! — возразил другой. — В Крымскую войну у обеих сторон уже были настоящие ракеты. Изобрёл их англичанин Уильям Конгрев.
Окончательный спор разрешил наш учитель физики:
— Всё верно. Только вот к русским боевым ракетам Уильям Конгрев не имел никакого отношения. Хотя в нашей армии ракеты тоже назывались «конгревовыми». На самом деле их сконструировал и применил генерал артиллерии Константинов. Он запускал их с северного мыса, с Константиновской батареи.
Кстати, как вы думаете, почему её так называли?.. Правильно: в честь генерала.
И ещё мы узнали, что на обратной стороне Луны есть кратер Константинова. Именно того Константина Ивановича Константинова, чьи ракеты защищали Севастополь в первую оборону.
МОРТИРА
В нашей артиллерии есть пушки, гаубицы и миномёты. А раньше были ещё и мортиры. Применялись в основном для разрушения тяжёлых укреплений.
Короткий ствол смотрел вверх, почти как у нынешних миномётов. Может, потому и вышли из употребления мортиры, что миномёты общеголяли их в точности и мощи навесной стрельбы.
КЕГОРНОВЫЕ (КУГОРНОВЫЕ) МОРТИРЫ
Кегорн — крупный военный инженер времён Нидерландской революции. При защите Намюра он применил новую систему полевых укреплений, чем вызвал уважительный отзыв даже своего противника — знаменитого Бована, создателя многих типов осадной артиллерии.
Мортира, которая по имени автора названа «кегорновой», является переделкой одного из бовановских орудий. Использовав найденный Бованом принцип рикошета, голландский артиллерист уменьшил размеры и вес мортиры — она стала миниатюрной, ввёл такие новшества, что можно было стрелять и при атаке, и по одиночным целям — снайперски.
Сейчас трудно с уверенностью сказать, мортирки какого производства оказались у Пищенко. «Кегорны» отливались к тому времени на уральских заводах, но встречались в русской армии орудия из Антверпена и Амстердама.
ЯДРО. ГРАНАТА. БОМБА
Когда я принёс домой круглый чугунный снаряд, отрытый в Аполлоновой балке, мама рассердилась:
— Немедленно убери из квартиры это ядро!
То, что рассердилась, — не удивительно, а вот неграмотность мамы меня просто поразила!
— Ты ошибаешься: это не ядро — это граната.
Тогда разразился самый настоящий скандал:
— Ах граната?! Ещё лучше, только гранаты нам не хватало!
И вдруг мама остановилась:
— А почему, собственно, граната? Ядро как ядро…
Пришлось прочитать небольшую лекцию. Я усадил маму на диван и популярно объяснил:
— Ядра отливались сплошными. А полые шаровые снаряды, заряженные порохом, назывались гранатами — если весом до пуда, и бомбами — если тяжелее. В снаряде сверлилось отверстие и в него вставлялась запальная трубка. В трубку эту набивали специальную медленно горящую смесь. Пока снаряд летел, огонь добирался до заряда. Эти трубки ещё назывались дистанционными.