Проблемы и сдвинутости начались прямо вчера. Не хочу... лень писать... так же мерзко и буднично, как дождь в Берлине.
Сегодня ездили по городу на автобусе. Обедали в ресторане где-то в центре. Потом смотрел спектакль у Генриха Барановского.
Завтра начинаем работу с 10.30 утра.
19 января 1992 г., Берлин
Живу в узенькой, маленькой комнатке с умывальником и с игрушечным шкафчиком для одежды. Актеры на этом же этаже в комнатах по 2 человека.
Завтракали сегодня в 9.00. Рядом с местом, где мы живем. В белой светлой студии на 5-м этаже.
В 10.30. начали службу с чтением Евангелия (Отче наш, Господи, спаси, Аллилуйя).
Утро замечательное. Вчера был дождь, сегодня морозец, проблески снега, свежесть.
После службы провел тренаж с «нашими», немцы занимались речью с Камышниковой.
Теперь с Васильевым. Разбор сцены Аглая — Настасья Филипповна.
«Доминанта принадлежит философскому взгляду (эмоции не принадлежат жизни). Если только философия — это будет абстрактный ход, только конкретные жизненные мотивы, конкретный взгляд. Нужно играть вместе, но при доминанте философии.
Методология роли Мышкина: не все чувства должны быть исполняемы в этой роли (не все чувства знакомы этой роли), но, чтобы дойти до этого, сначала нужно брать все чувства, условно — белые и черные. Если вы будете сразу брать только белые, положим, вы будете иллюстрировать, т. е. показывать, что вы думаете про Мышкина.
Путь для каждого артиста индивидуален, но на этом пути нужно брать более богатую палитру.
Вы как актеры (немцам) находитесь в системе театра, где разбирается, изучается следствие, а не причина...
Я заканчиваю разговор на причине. Зная следствие, я часто молчу о ней... Мы изучаем причину и пытаемся ее сделать, следствием занимается третий человек (читатель, зрители).
Если бы Мышкину дано было познать Настасью Филипповну через нее, он познал бы всех, всю Россию, потому что в ней, как в фокусе, сконцентрировано все.
Он познает Россию через всех, и через Н.Ф.
Наиболее не мучительная для князя утренняя сцена (на скамейке), как и всякая сцена с Аглаей Ивановной.
Это только одна правда, и потому — несправедливо (Аглая). Это маленькое указание, как играть Достоевского».
20 января 1992 г., Берлин
Вот вчера вечером был классный показ. Даже два последних дня. Позавчера последние две работы были прекрасными: уход генерала — Лысов, Зайкова, Сабитов и примкнувший к ним Рогульченко, это «старая», в смысле в Москве показанная, работа, но здесь Володя Рогульченко вошел в нее вместо Фалина, и работа просто заблистала. Атмосфера во время исполнения просто распахнутая, вольная возникла — блеск. Потом еще одна работа, сцена в поезде из начала романа, Репецкий — Мышкин, Яцко — Рогожин... Лысова в антураже и Клаус в роли Лебедева.
Я хохотал до боли в животе. Блестящая работа... свежая...
А вчера мы показали свой опус... Я — Мышкин (!), Лысов и Сабитов (гости), сцена с разбитой вазой, о католицизме. Это было нечто. Я ожидал, что сцена будет хорошей, по репетициям... Началось легко, с небольшим затыком, но мило... Но потом, как воздух ворвался, что-то переломилось внутри... и хлынуло легко. Боже, как это здорово... Найти, высечь такое игровое состояние. Дальше все... уже как бы и без меня. Зал, сцена — все слилось... И когда в главном монологе, на словах, что нaши (русские), если станут атеистами, то и в атеизм уверуют, пробил рукой стул, то даже и не заметил в первый момент. В зале был стон... Вторую половину, после этого стула, мы уже просто летели. Летели. Финал я придумал, и он получился замечательный. В конце монолога, на самой высокой ноте, я падал в обморок... и лежал какое-то время неподвижно... Мне брызгали в лицо водой, суетились, и потом просто детский переворот, слезы умиления, радости... мольбы о прощении, если кого-то обидел, оскорбил. И, доставая из карманов осколки разбитой китайской вазы со словами прощения, раздавал их зрителям... Тут был просто обвал...
Потом все трясли и обнимали нас и целовали. Слава богу!
Вечером долго пили чай вместе...
Прекрасный, прекрасный день! Хорошая работа.
24 января 1992 г., Берлин
«Я прежде всего ценю в человеке дарование, дар». — Шеф и сегодня повторил эту фразу в разговоре. Ему не нравится сегодняшний день, как он идет, с утра. Состояние людей, сами тренинги и вся работа...
Несколько раз затаскивал меня в угол и пытался «разгореться» на эту тему... Хорошую, по-моему, фразу сказал: «Театр начинает разлагаться с тренингов... там сначала все проявляется...» (Стопроцентно согласен). «Завестись» так сил и не хватило, он тоже сильно устал.
Потом (после обеда уже и вокала, который был в 17.00) ушли в коридор какой-то пустой и долго там разговаривали о состоянии труппы. Много пришлось говорить о Наташе К. Ситуация с ней, мягко говоря, непростая... Я оценивал некоторые неприглядные поступки ее по человеческим, так сказать, качествам, от характера идущим. Он все объяснил творчеством, вернее, творческим кризисом, и разобрал ее путь от самого начала с этой точки. Тонко и верно, кажется.
Но у меня все равно где-то внутри остается что-то очень простое. И при всех сожалениях о прошлом, главное теперь — курс-труппа. Прекрасная труппа на подходе, мне кажется... Но в то же время... разрушить, зарезать ее — пара пустяков.
Я не знаю, что делать и чем жертвовать в таких случаях... не знаю... Знаю только, что если ему не удастся оградить от прошлой ржавчины этих теперешних детей... потеря в таком случае неизбежна, крупная потеря...
Остановил-таки показ после второй работы... Не нравится ему. Начал разбор.
И великолепно разобрал сцену Вари и Гани.
«Психологические характеры у Достоевского — это следствие, они идут послеигры, слов. Сначала нужно черт-те что сказать, а потом уже — черт-те что сделать!»
25 января 1992 г., Берлин
Вопрос присутствия на сцене является основной категорией, после которой идет все следующее.
Присутствие в этой роли и на сцене.
«За крик прошу извинить меня, а за все остальное — нет... Это, конечно, безобразие (о работе «День рождения Н. Фил.»)». Страшно ругался, остановив работу в середине. «Кто вас этому учил? Я выкорчую это! Как вы позволить себе могли выйти на сцену с этой сатирой» и т. д.
«Когда трудно что-то исполнить, актеры и режиссер ищут обходные варианты и страшно рады, если удалось обмануть кого-то, а мне кажется, что в отчаянной ситуации надо выбирать самый простой, самый незаметный ход.
Все на сцене имеет отношение к ДВИЖЕНИЮ...
Одна из самых распространенных ошибок — остановки.
Видеть за текстом материю, из какой материи сделана сцена... вот этим я 20 лет занимаюсь. Это я называю наукой... а остальное... да, талант.
Театр внутри нас, а не вовне. Со всеми образами, со всеми мизансценами... все внутри, и люди тратят годы, чтобы в этом убедиться.
В диалоге Достоевского участвуют собеседники, есть общее, и это общее — смысл. То есть мы можем видеть несогласие персонажей, но должны видеть согласие людей (актеров), иначе не получится ни один диалог в этом романе.
Ирония составляет атмосферу этих диалогов. Перед всеми встанет этот вопрос».
26 января 1992 г.
«Представьте себе писателя, который, когда начинает писать, знает немного и когда заканчивает (главу, допустим), то знает много, все знает. Так обычно строится экспозиция.
Если человек, фамилия которого Раскольников, убил другого человека, которого зовут старушка, то не это писал Достоевский.
Все-таки это собрание сочинений русской мысли, а не криминальная хроника».
30 января 1992 г., Берлин
1 февраля показы в 16.00 и в 19.00. 2 февраля показы в 18.00.
