— Блин, ну, я влипла, ты даже себе не представляешь.

— Почему ты мне раньше не позвонила?

— Потому что! Что я, Жерара не знаю? Он же меня с собаками ищет! На что хочешь спорю — он и за тобой следит. Не сам, конечно, а кто-нибудь из его дружков-приятелей. Можно подумать, ты кино про шпионов никогда не смотрела!

— Не слишком много, — признала я. — Ну ладно, если следовать заветам непогрешимой Мата Хари, что нам сейчас делать?

— Мата чего? А, не важно. Главное для нас — взаимовыручка. Слушай, мне нужна твоя помощь. Я пока прячусь у Лейлы, но долго я там не выдержу. Лейла — хорошая баба, но ее дочку я просто не перевариваю. Они с Лапулей вечно ссорятся. Война в песочнице, блин. Короче, мне надо оттуда сваливать, пока они друг дружке глаза не выцарапали из-за коробки цветных карандашей. Тем более что я не сомневаюсь: первой ударит Лапуля. А мне потом отвечать.

— Ну хорошо, и какую роль ты отводишь мне?

— Очень простую. Помоги мне снять квартиру. На меня в агентствах по найму смотрят косо. И квитанций об оплате у меня нет. Ты — совсем другое дело. Выглядишь как надо, умеешь говорить умными словами. Тебе они точно поверят. А ты просто скажешь, что хочешь снять квартиру на двоих с подругой.

— А не могла бы ты, Лола, объяснить мне, с какой стати я должна всем этим заниматься? Мне кажется, ты не отдаешь себе отчета в том, что ты делаешь с людьми. И знаешь, почему? Потому что ты все время думаешь только о себе. Ты втянула меня в историю с этим антибрачным бом. Я бросила учебу. Я пошла за тобой с закрытыми глазами. А потом ты вдруг исчезаешь и предоставляешь мне выкручиваться самостоятельно. Разгребать бардак, который ты учинила. И вот в один прекрасный день ты возникаешь ниоткуда, жалуешься на трудности и сообщаешь, что это еще не конец, потому что я еще могу тебе пригодиться. Но почему ты так уверена, что я опять побегу таскать тебе каштаны из огня?

Она посмотрела на меня странным взглядом и взяла мои руки в свои. Это, конечно, был киношный жест, но она исполнила его достаточно убедительно, чтобы мне захотелось ей поверить. Она наклонилась ко мне, перегнувшись через пластик столешницы, и погладила меня по щеке.

— Успокойся, пожалуйста. Никогда еще не видела, чтобы ты так нервничала. Честно говоря, тебе это совсем не идет. Послушай, Рафаэла. Все, что ты делала, ты делала добровольно, потому что тебе это нравилось. Я ни к чему тебя не принуждала. Теперь я стала для тебя обузой, и ты хочешь от меня избавиться. Никаких проблем. Просто я думала, что мы с тобой подруги.

Она неторопливо поднялась, бросила на стол несколько монет и сделала вид, что собирается уходить. Я не хотела поддаваться на столь примитивный трюк. Все во мне восставало против ее дешевой игры на моих чувствах. Но в то же время я понимала, что из нас двоих решимости больше у нее. Если я дам ей уйти из этого кафе, то потеряю ее навсегда. Нарочито замедленным движением она подняла с пола свою сумку. И я сломалась.

Два часа спустя мы сидели в такси, куда усадили Лапулю и погрузили вещи, и на всей скорости мчались к моему дому. Лола старательно прятала за напускной озабоченностью торжествующую улыбку. Они с водителем вели разговор об экономике и хором сетовали на несправедливость жизни, стоимость которой растет быстрее доходов. Они даже устроили небольшое состязание, предъявляя друг другу для сравнения свои несчастья. Однако шофер, с парализованной женой и пожизненным кредитом за двушку в неблагополучном пригороде, явно вырвался вперед, не оставив ей надежды сократить расстояние. Мы остановились перед домом османовской[8] постройки, и Лола восхищенно присвистнула. «Ничего себе! Так, значит, здесь ты и живешь?» — «Да». Мраморную облицовку подъезда она изучала с внимательностью наводчика. Мы волокли за собой два чемодана и целую гору пластиковых пакетов, в которые она без разбора покидала свое имущество. Допотопный фен, фотоальбом с наклейкой на обложке «Не открывать», шмотки всех цветов радуги. Я торопилась пронести все это, пока нас не засекла консьержка и не побежала докладывать моей матери, что я устраиваю в доме цыганский табор. А что, подумалось мне, это было бы прикольно. «Первый цыганский табор в Шестнадцатом округе» — и улица, запруженная ободранными трейлерами. Уверена, мои родители это бы оценили.

Мы сгрузили все ее барахло, и моя квартира сразу стала похожа на забитый всяким старьем чердак. Лолу результат восхитил. Она огляделась и пожала плечами: «Подумаешь, бардак. Ничего, привыкнешь. Это как наркотик — один раз попробуешь, потом по-другому уже не сможешь». До меня только сейчас понемногу начало доходить, на что я согласилась. Ближе к вечеру ко мне должна прийти домработница. Я позвонила ей и сказала, что больше в ее услугах не нуждаюсь. Мне не хотелось, чтобы она перемывала мне кости с моими предками — я уже давно подозревала, что она регулярно поставляет им отчеты о моем поведении. Смеркалось. Я потихоньку спустилась к родителям, быстро приготовила овощной суп и стащила пачку печенья. Мы постелили на полу набивной матрас для девочки и улеглись перед включенным телевизором, по которому шла какая-то дебильная развлекательная передача. Лапуля скоро уснула, погрузившись в царство детских снов. Лола повернулась ко мне:

— Рафаэла, можно я задам тебе один вопрос?

— Задавай.

— Ты из богатой семьи. Зачем ты работаешь?

— Чтобы со мной хоть что-нибудь происходило.

— А, ну тогда считай, что тебе повезло. Со мной у тебя недостатка в происшествиях не будет. По части катастроф я чемпион. У меня их больше, чем подарков в мешке у Деда Мороза. Всем раздам, и еще останется.

Она хорохорилась, но у меня ее слова вызвали улыбку. Потом она натянула одеяло до подбородка и повернулась к стене. Засыпая, я чувствовала ее рядом и была счастлива.

Разумеется, поиски квартиры обернулись провалом. И ведь нельзя сказать, чтобы мы особенно капризничали. Субботним утром, просмотрев газету с объявлениями, мы выбрали три вполне приемлемых варианта — двухкомнатные квартиры в спокойном пригороде. Но, еще не выходя из дома, по одному тому, как Лола собиралась, я поняла, что наша затея закончится пшиком. Она объявила, что должна навести красоту, и скрылась в ванной. Сорок минут я слушала шум льющейся воды. Наконец дверь, выпустив облако пара, распахнулась, и я чуть на месте не подпрыгнула. Лола надела джинсы в обтяжку и красный топ из блескучего материала, имитирующего змеиную кожу. На ногах у нее были туфли на платформе. Глаза обвела черным, губы накрасила алой, в цвет топа, помадой. Включила на полную громкость музыку и встала перед зеркалом, которое, должно быть, содрогнулось — никто и никогда еще не пялился в него с таким откровенным бесстыдством. С бесшабашностью подростка, решившего доказать всему миру, что он не лыком шит, она откинула назад голову и нежным голосом футбольного хулигана гаркнула: «А ну, кто на меня?!» Все наши встречи разворачивались по одному и тому же пугающе единообразному сценарию. Владельцы квартир, которые по телефону были сама любезность, при виде нас менялись в лице, как будто подавились собственным галстуком. А одна дама даже заподозрила розыгрыш и все время недоверчиво озиралась, словно искала скрытую телекамеру. Конечно, я понимала, что Лола вовсе не желает от меня переезжать. Но я не возражала. Что толку отрицать: меня неудержимо влекло к ней и связанным с ней неприятностям. Пожалуй, я даже испытывала к ней благодарность за то, что она так щедро делится ими со мной, — наконец-то и в моей жизни начало что-то происходить. Слишком долго я ждала своего мессию, слишком долго, простершись ниц, молила: «Господи, сжалься надо мной! Нашли на меня катастрофу!»

Постепенно организовалось наше новое житье-бытье — двух скрывающихся от людей подружек. У меня имелись кое-какие сбережения. Лапуля теперь целыми днями сидела с нами. «Слушай, может, научишь ее читать? — как-то предложила Лола. — Сдается мне, что ей не часто придется ходить в школу». Уборкой мы занимались с песнями и танцами. Лола держала веник как микрофон и во все горло распевала модную попсу. Потом посылала воображаемой толпе поклонников воздушный поцелуй, кричала: «Привет, Париж!» — кланялась и шла мыть пол в ванной.